Ещё в бытность моей трудодеятельности во Дворце Молодёжи я познакомился с театром Лицедеи. Они были популярны в узких и широких кругах нашего города всегда, но особо прославились, когда их «Низя» показал Первый канал телевидения. В дальнем крыле здания у них было небольшое кубическое помещение, в котором они устроили амфитеатр и периодически устраивали показ спектаклей, приглашая своих близких и дальних знакомых. Поскольку обедали мы в одной столовой, и случались их выступления в нашем БКЗ, – так мы и познакомились.
Особо близко я контачил с Сергеем Ивановым, бессменным звукорежиссёром прославленного коллектива, и мне даже случалось ему помогать на концертах. За два последних года мне удалось нарастить довольно существенный потенциал, записав АВИА, друзей ребят из Лицедеев, - и ребята всегда проявляли ко мне весьма тёплые чувства, а я их и вообще обожал. Но потом они переехали на Чернышевскую, и мы видеться перестали.
Однажды мне позвонил Слава Полунин и сказал, что у него есть для меня предложение. Я пригласил его в гости, и он прибыл всей семьёй с маленьким сыном.
— Лёша, скажу честно, мне порекомендовал обратиться к тебе наш звукооператор Серёжа Иванов. Дело в том, что у нас в труппе произошло разделение, и часть из нас во главе со мной покидает нашу родину. Мы едем во Францию. Правительство города выделило нам большой замок под Парижем для проживания и репетиций, там у нас будет база. Оттуда мы будем ездить по Европе, и покорять мир, поехали с нами. — Как, — опешил я, — а Серёга? — Он не может с нами ехать, — Слава тогда объяснил причину, но сейчас она вылетела у меня из головы.
Пытаюсь сегодня понять, как я отказал тогда Славе и не стал тогда Лицедеем, и делаю это с большим трудом: ну, во-первых, вся моя последующая жизнь показала, что это было ошибкой, скорее всего. В моей жизни бы точно не случилось бы ничего плохого. Ну, настолько плохого, как это видится мне в данный момент. А в данный момент мне здесь не видится ничего плохого, хотя бы в части того хорошего, что последовало за плохим. Потому что за хорошим всегда следует плохое, а за плохим – хорошее, ведь жизнь полосатая.
На самом деле всё дело в Лене Вишня, которая в тот момент внезапно переменилась, и наши с ней отношения получили некие очертания, по крайней мере, спали мы уже вместе. Я так долго этого ждал, что прерывать это совсем не хотелось. Вместе во Францию Слава нас не звал, поэтому Лена была непреклонна. Допустить, что все кайфы я словлю без неё, сжимало её южное сердце цепкой жабой. Спустя десять дней, данных мне на раздумье, Слава позвонил, и я подтвердил своё сожаление по поводу того, что нашим творческим путям не суждено пересечься.
* * *
Общение с Семёновым стало Лену напрягать. Вокруг него всё время вились красивые молодые девушки. Для жены это было чревато всем, что только возможно, а я стал приезжать домой под утро. Вечерами Саша заезжал ко мне, и мы ехали в какие-то гости, к каким-то девчонкам на всю ночь. Мы попросту смеялись и «жгли тряпки», но в голове Лены это плохо укладывалось:
— Чтоб у него хуй отвалился, — ворчала Ленка в безумии от того, что происходит. У меня появился новый, непререкаемый авторитет, против которого она была бессильна.
«Танцы на битом стекле» я занёс во все московские дыры, к которым имел доступ. Мелодия напечатала пятьдесят тыщ. Вскоре мои песни зазвучали из летних окон. И даже зимних.
Однажды папа пошёл за картошкой, это было уже зимой. Проходя мимо соседнего дома, он услышал родной голос из открытой форточки. Парень слушал громко, на полную мощь. Папа остановился, слушает. Мимо женщина с ребёнком прошла, приплясывая. Папа прослушал альбом до самого конца, и был сильно очарован сим фактом. Звонит мне, рассказывает. Чувствую — гордится слегка. Когда я ему подарил пластинку, он сильно сокрушался, что мама до этого момента так и не дожила. Теперь папа понял, зачем я всё это устроил, зачем не стал учиться, зачем эти магнитофоны, плёнки, провода. Быть может, в тот момент он мне и простил всё окончательно, что я натворил с ними по жизни.
Мои киевские друзья оживились, когда получили ТНБС в хорошем качестве как раз там, где они всё привыкли получать, то есть по центральной московской пиратской аудиосети. Сразу забили шесть сольных концертов в стоячем зале. Правда, народа нагнать им особо не удалось, но шесть тысяч гарантии нам заплатили. Я пригласил Семёнова на конферанс, и начал рассчитываться с ним за студию.
По ночам мы сидели с нашими устроителями, мешками курили траву и смотрели программу «Взгляд». Оторвать взгляд от неё было невозможно. Программа поднимала сложные, революционные, по тем временам, темы. Листьев, Мукусев, Любимов и Додолев, истинные красавцы, звёзды того времени, вещали такое, от чего глаза лезли на лоб. Стало ясно, что времена меняются, и не было ни секунды сомнения в том, что приходит лучшее и более перспективное время, чем было до того.
Мы ошибались. Для кого-то оно было и лучшее, но... всё познаётся в сравнении. Государство открыло какие-то двери, но многое стало уже недоступно. Например, спустя всего год аутентичность артиста перестала играть какую-либо роль на телевидении. С тех пор музыкальные вставки оплачивались по тем же тарифам, что и коммерческая реклама, с одной лишь разницей: деньги за рекламу поступали в кассу, а за трансляцию музыкальных роликов в редакцию заносился наличман. Кто сумел вписаться в эту схему, жили припеваючи и много работали по стране. Кто не сумел, типа меня — остался в жопе.
Но были ещё схемы, по которым можно было пролезть в ящик. Работала на ленинградском телевидении редакция рекламных программ. И была там передача «Музыкальный Телефон». Монтировал её Юрий Олиневич, режиссёр монтажа программы Кирилла Набутова «Адамово Яблоко».
Ведущий Музыкального Телефона, Александр Шурыгин, как-то пришёл ко мне в гости с Зоей Кравчук, увидел студию и попросил написать им музыку к шапке программы. Он оставил адрес, по которому я мог бы приехать и взять на запись новый Rolandовский workstation. Правда, я сделать должен был это совершенно бесплатно, к чему мне было не привыкать. Даже не стал заморачиваться — хотел записать многоголосье у себя.
Позвонил Тропилло в студию, а там Ясин, его племянник пишет каких-то рокеров. Взмолился я: дескать, Ясин – труба!, нужно срочно отбивку записать, фонограмма в Роланде, я только спою несколько раз, но бесплатно. Ясин сразу согласился, за что ему огромное спасибо!
Мы приехали с Шурыгиным на Антроп, глаза его горели счастьем. Получив бесплатную шапку, Александр решил воздать мне сторицей. По совету своего монтажёра Юрия Олиневича он пригласил молодого киноактёра, пробующего себя в режиссуре. Киноактёра, который хотел стать режиссёром, звали Владимир Шевельков. На самом деле в то время это был матёрый киноартист, которого не больно жаловали в современном кино, но он уже успел сняться в сорока фильмах, среди которых было много главных ролей. Они пришли ко мне с Шурыгиным отслушивать материал и думать над клипом.
Володя снял клип на песню «Ты не пришла», и Шурыгин показал его двадцать четыре раза за один только ноябрь 1989 года! Правда, титра с моим именем там не было. Шло это, как реклама одного отдела ёлочных украшений Кировского универмага. В клипе фигурировали работники отдела, в самом конце. Собственно, именно это и обусловило покупку такого количества эфиров, – всем хотелось на себя посмотреть. Правда, в то время универмаг был государственным, значит, и платило за всё государство!
Прекрасные, незабвенные времена. Я стал знаменитым. Точнее не я, а мой образ. Когда я шёл быстрым шагом по улице, бабушки оглядывались на меня и пихали друг друга:
— Смотри, видишь, эта та, что не пришла.
Саша Семёнов с Володей так и не нашли общего языка. Шевельков бросил идею, что мне вообще лучше пока не выступать, не дешевить попусту. Он хорошо знал, сколько стоит концерт раскрученного артиста, и понимал, что тысяча рублей — крайне мало. Семёнов устраивал мне сольники по двести рублей, что Шевелькова просто бесило.
— Подожди, вот снимем пять клипов, и ты все поймёшь.
С Семёновым разрешилось просто: мы поехали куда-то на Шевельковской машине, у него жигулёвская чахотка тогда была. В дороге Володя принялся Сашу всячески оскорблять и унижать, на что тот попросил остановиться, и вышел со словами:
— Ну, Лёха, ты и курва.
Да. Я неправильно поступил, совершенно дико. Да, мне казалось, что Саша делит больше в свою пользу, да. Зарабатывать на мне я не мог позволить, нет. Это и была моя главная в жизни ошибка — не давать зарабатывать на себе. Не позволять себя обманывать, но где ж тот обман... Да, Саша работал за деньги. А за что еще было ему работать? Кто я такой, чтобы сутками катать меня на машине, накуривать в сраку, возиться со мной, продавать машину, оплачивать студию, печатать афиши?
Да, Саша, я поступил отвратительно. Мне до сих пор неприятно об этом вспоминать. Но дело сделано. Теперь у меня был новый продюсер, с которым я намеревался делить сказочные барыши.