Трёхметровая льдина оказалась вполне прочной и устойчивой. Я оттолкнулся шестом от берега и неторопливое течение, плавно покачивая белое судёнышко, подхватило и понесло. Шелест потока и легкий весенний ветерок успокаивали, а солнечные лучи блестели на частично оттаявших берегах. Вырваться из этой уличной будничной суеты, оказаться частью чего-то большого и неизменного, того, что было здесь до тебя тысячелетиями. Раствориться в этом неспешом движении пресных просторов и представить, что ты словно сорванный лист на воде — вот чего так хотелось.
Камчатские реки большей частью невелики. Их прозрачные воды берут начало в горах, где в несметном количестве тает снег, и дружная ватага тоненьких ручейков, стекая по склонам вулканов, наполняет бурные русла чистейшей, ледяной и необыкновенно приятной на вкус водой.
По извилистым берегам растут корявые, гнутые сильными ветрами камчатские берёзы. Воды вьются, переплетаясь, как девичьи косы, намывая на виражах заводи, и скоростремительными рукавами несутся в объятия штурмующих сушу волн.
Прав был Соломон: «Все реки текут в море, но море не переполняется. Откуда реки выходят, туда и возвращаются, чтобы снова течь», - как он был прав, хотя и не жил ни на побережье охотском, ни на тихоокеанском.
Летом многие речушки буквально кипят — это идёт на нерест красная. Рыбы так много, что ей тесно в воде, вдоль течения с обеих сторон всё усыпано: горбушей, кетой и неркой. Пресытившийся медведь такую уже не берёт, он получает удовольствие лишь от ловли живых экземпляров, обучая своих медвежат искусству пропитания. Даже местные собаки спокойно пробегают мимо валяющихся повсюду, ещё жадно глотающих воздух рыбных голов, но уже вялобьющих хвостами земную твердь лососей.
Реки кормят не только диких зверей. Красная рыба здесь и хлеб, и закуска, и фрукт с овощами. На зиму жители посёлков солят по несколько бочек; коптят и сушат балык да тёшу, как бельё на ветру; закатывают с маслом и черным перцем горошком в стеклянные баночки — аромаки!
Когда учёные объявляли свободный лов, можно было ловить сколько хочешь и каким угодно способом, ведь, если слишком много рыбы придет на нерестилище, то она передавит друг друга и популяция просто вымрет.
Недалеко от нашего дома, в нескольких километрах, был мелкий по ширине, всего пару метров, весь в округлых камнях, ручей по щиколотку глубиной. С моря в него заходила рыба и шла одна за одной непрерывным потоком, как по транспортёру, вверх по течению в нерестовое озеро. В этом случае, даже леска была не нужна. Наполовину погруженная в воду и шустро ползущая на брюхе по гладкогалечному дну скользкая рыбина, всем своим видом напрашивалась на обеденный стол. Но я сюда приезжал на мопеде только за икрой. Тридцать минут - и пять литров зернистой, завернутые в целлофановый пакет, уезжают на засолку.
Пятиминутка — нет ничего вкуснее неё: свежачок, икринка к икринке, несколько минут проведшие в тузлуке и выкатанные на марле оранжевые шарики, нежно лопались на языке, растекаясь своим жирком по нёбу. А если на хлебушек с маслицем, да слоем в ладонь и с зелёным лучком?! Такую нигде поешь, только тут на Камчатке. В ней нет ни привкуса антисептика, в который обмакивают икру на производстве, ни горечи железа, которая появляется в консервных банках, отправленных в магазины по всему миру.
Русло реки сузилось, и течение ускорило свой бег. Впереди, в нескольких сотнях метрах, уже виднелось устье и стоило покидать ледяной корабль. Мне совсем не хотелось попасть в бушующие волны, и уж тет более, потонуть в этих серых угрюмых просторах. Обнаружив на дне песчаную косу, я спрыгнул со льдины и остался стоять по колено в воде посредине реки. Двинувшись на левый берег в сторону посёлка, понял, что туда не дойду, глубина слишком большая, тогда пошел в противоположном направлении, осторожно нащупывая шестом дно. Под самым берегом песчаная коса всё-таки кончилась и я оказался по пояс в воде. Выбравшись на сушу, стянул с себя высоченные болотные сапоги, которые оказались не такими-то и высокими, вылил из них воду и проводив глазами льдину, на которой приплыл, неспешно побрёл по еще несошедшему снегу к мосту. Час спустя, сидя в сарае, я отогревался у металлической печи, развесив над ней обледеневшие штаны и другие промокшие вещи. Время шло, жар от огня поднимался, и окончательно просохнув, побрёл на ужин.
Интересно, но я совсем не простыл, а дома не стал расстраивать родителей рассказами о речных приключениях. Уже ложась спать, и вспоминая прожитый день, меня не покидало чувство спокойствия и единения с окружающим миром, а сердце наполнила лёгкая радость: как всё-таки хорошо быть ветром гонимым листом и плыть по реке этой жизни.
