Как крах капитализма. Но не сказать, чтобы печален. Не крах, а выход.
Валера готовился к выходу. Устроил полноценную баню, исхлестав себя пихтовым веником. Перед тем напилив двуручкой дров. Инструмент жил на базе, приспособленный для пиления в одиночку. Для чего обе ручки связались жердочкой. К пиле же нашелся и треугольный напильник, которым Валера поправил зубья. Напилил, хотя дров, в общем, хватало.
Дополнил поленницу сушняком. На быстрое тепло. Тем, кто придет следом. Пилил, и ловил себя на мысли, что в жилую не тянет. Зачем искал повод отложить выход? Хоть на день. Может быть, связывал себя с этим участком? Скорее - нет.
Днем другого дня приехал заготовитель. Одет он был ладно, в глухую кухлянку, распашная продувалась бы. Высокие торбаса из оленьего камуса не только грели (езда-то в основном на колене), но и защищали от ударов. Если без дороги случится пробираться через мелочá. На цветастом поясе на двух подвесках свободно болтался нож в деревянных ножнах. Малахай из росомахи, с длинными ушами завершал ансамбль. Человека бывалого и продуманного.
Валера дурашливо сломал свой черный казенный треух. Серега шутку продолжил, смахнул собачьи рукавицы и полез за пазуху:
- Давай, однако, паря, огненную воду мало-мало пить …- запустил руку, и из-за отворота кухлянки достал не спирт, как обещал, а фотоаппарат.
Пара слов, как отступление.
Сам я уважаю для езды по зиме исключительно малицу. Из практичных соображений. Из-за чехла, который стирается. Капюшона с опушкой грубого меха, который не пускает встречный ветер к лицу и позволяет обойтись без лишних, для леса, шапок. И длиной, достаточной для сидения на холодном, без меховых штанов.
Но не спрашивайте меня о тонкостях северной одежды. Прагматизм давно смешал народные традиции. А переезды по Северам смешали устои. В сторону утилитарности, комфорта и простоты.
А то, на смену зимним: меху и замше пришло сукно. Как раз в период 50-80-е. которое дёшево и не нуждается в уходе. Как в прошлое ушли и родовые узоры. Подвески и украшения, которые заменяли народностям документ. Мол, перед вами знаменитый охотник на моржей из рода китобоев.
Или, как теперь в цивилизации принято с аксессуарами - идентификаторами – портки по цене машины и машина по цене дома заявляют об элитарности носителя: «перед вами, некто, из группы тех, кто в 90-е всего добился сам, в нáтуре…» . Не знаю, потому судить не берусь. Сложна нынче жизнь в социуме, среди сословий-то. При Советах, товарищество, проще было. А не проще, так скромнее. И черная соболья оторочка в дамской пáрке не встречалась не по причине цены и недоступности, а по причине, что песец теплее, пушистый, чистый и белый как снег. Девочковый.
Принадлежности заготовителя Сереги тоже отличались удобством. Сменная одежда, из х/б для избы, тонкого сукна - на двор. Короткие подшитые мягкие валенки. Пуховый спальник в нейлоновом чехле. И карабин, в кожаном, жестком. Топор с ловкой рукояткой, тоже в чехле. Лыжи выделанные тонко, крашеные белым и подшитые свежим камусом.
Это можно было разглядывать как экспонаты. Кроме того экспонаты имели следы использования.
Рациональный набор еды таился в отдельном мешке из жесткого брезента. А именно, концентраты и консервы, от мясных, до овощных и фруктовых. В другом, таком же мешке, покоились котел, кружки и чайник.
Чем характерны неоднозначные люди, с ними рассуждаешь и в их отсутствие. Вот и сейчас Валера, на почве богатства разносолов и собственности, начал несущественный и малоинтересный системный диалог с Морозовым: «Социализм для всех невозможен. Да и хотеть себе - это не социализм, довольствоваться малым, пожалуй социализм, а может и схема личного счастья, которого отчего-то ищут неспокойные. Они-то никогда и не бывают счастливы». Впрочем, Валера недодумал о жажде личного счастья подмененного собственностью, под маской «демократии», чем бурлила и Европа тех времен.
Приготовили еду, Валера нажал на фруктовый конфитюр. Запивая густым чаем без сахара. Серый - на жареное мясо к свежему хлебу, еще не совсем замерзшему и пахнувшему свежо и сытно. Надо сказать (и подтверждаю), что мясо заготовитель готовить умел. Такой талант был не у всякого. Жены и русские печи отвратили нашего брата от возни с чугунками и котлами.
Разве уха осталась для мужских рук. И то – возни минимум, воды накапать да пару луковиц закинуть с рыбьим пером, печенью, жиром и головами (а кто и с чищеным желудком). Затем запустить и саму рыбу, по готовности рыбу достать и сразу густо присолить. Есть ее, как сойдет пар. А пить уху можно и сразу, как вытерпишь. И варится она недолго, и не надоедает. Что к добрӳ.
Ну и опыт варки чая тоже исключительно наш. Кому в прозрачном китайском фарфоре, кому, а то и когда, в чифирбаке, с рукавицей вместо крышки.
Пока готовилась еда, в избе шумел маленький транзистор, привезенный гостем. Валера крутил ручку, и многоголосье рождало иллюзию большого мира. А в мирӳ - согласия и стабильности, единства и дружбы, гармонии и покоя. Но покой и мир едва ценился тогда. «Не забыть бы приобрести приемник» – Валера сделал зарубку на будущее.
Утром, до света, Валера прибрал в избе, увязал мешки с мехом и свою утварь, выгрузил из амбара мясо. Оказалось, что заморожено оно не особо компактно. Однако Серый (так он представлялся) ловко уложил его в казенные нарты. Ногой помогал себе затягивать веревку на крючках. Осталось место и для мешков с рухлядью. Для оружия, замотанного в спальник. И для лыж. Сам Валера устроился на запятках нарт. А кобель побежал следом.
Дорога оказалась широко чищена. Но на ней присутствовали нырки, на которых нарты жестко отрабатывали. Слегка отбив себе костяшку голени Валера приспособился и был готов к рывкам и скачкам нарт, отклоняясь назад.
Подъемы брали с ходу, Валера лишь спрыгивал у подошвы. А крутые крайние горки взяли, вытягивая нарты на длинной веревке, Валере не нужно было их толкать. Снегоход ехал по ровному, и мог затащить в гору вдвое. Съехав на реку, на хорошо натоптанном и вешόном нартнике, Серый газу прибавил. Это ближе к деревне медленнее заскакали по конной дороге.
Когда деревня стала угадываться по дымам, встретили Морозова. Тот улыбался из под бороды, а в его нарточках лежали налимы. Их пристроили следом нарт, тумус и оглобельку держал Валера, присевший на нарты задом наперед. А Морозов пристроился на сиденье снегохода.
Перед подъемом к складу Серый остановился. Нарточки были переданы Морозову. Валера отловил кобеля и взял на поводок.
Мясо разгрузили и взвесили на склад. Из мясного у Валеры оставалась малая часть вырезки, кусок грудинки и неоснятые ноги.
К своему жилью Валера пошел пешком. Заготовитель на крыльце уже сгрузил лыжи, мешки со скарбом и с пушниной. Ту договорился сдать назавтра, после хранения мех надо растрясти, поправить, чтобы вид оказался товарный. А доход ожидаемый.
В избе было натоплено, кто-то озаботился. На столе лежало полбуханки свежего хлеба. Из мебели в его комнатке имелись казенная кровать с новым, казенным же, матрацем, табурет и стол из ящика из-под спичек. А спальник был с собой. Условия почти царские.
От дня под выхлопом снегохода голова мутилась. Хотелось спать. Однако Валера сварил кобелю еду, истопив кухонную плиту. Остудил в снегу и накормил напарника.
Его Валера привязал у входа в дровяник. Подумал и не стал ему на подстилку жертвовать свой севший от стирки свитер. Все равно пес заляжет в снегу. Так теплее.
Через несколько дней вечерние шумы деревни, а именно стук дизеля, нечастую перекличку собак, еще что-то станут заставлять прислушиваться. Деревня уже не ложилась рано. Пока же усталость стала лучшим снотворным. Как голод всегда был лучшим поваром.
