Даже когда речь идёт о гении, читатель спешит прочесть лучшее из созданного поэтом, пропуская первые страницы собрания сочинений, не тратя времени на пробы пера. Но стихи Лермонтова - подростка интереснее всего педагогу, психологу. Да и просто новым подросткам. Это ведь так неожиданно - узнать, что твои душевные драмы, любовные разочарования и безвыходные положения - не только твои!
...женщина любви не знает,
И точно как рабов считает нас она! ...
но дев коварных не терплю,
И больше им не доверяюсь!
Такие прозрения четырнадцатилетнего автора, пожалуй, заставят улыбнуться. Но кроме дежурной темы любовного разочарования - что обычно бывает в тайных тетрадках детей на выходе из детства? На какие вопросы они ищут ответы?
- Что такое я;
- Достоин ли меня мир;
- Чем я могу запомниться потомкам;
- Если ничем - не лучше ли умереть.
Вопрос о бегстве из жизни - не очередная диверсия интернет - хулиганья, это вопрос философский, и его непременно задаёт себе каждый. Инстинкт жизни срабатывает, и юный человек живёт дальше, но уже с сознанием ограниченности собственных сил и конечности жизни. Сознание, для существа мыслящего - необходимое. Этап взросления.
Перелистаем же томик произведений будущего гения. Будущего! Ещё не уверенного, кем же он станет: музыкантом, художником, или всё же литератором?
Никто из живых свидетелей, никто из людей, знавших Мишеля в 15 - 16 лет, не подозревал в нём гения. Если и было в мальчике что-то необыкновенное, то только необыкновенная замкнутость, нежелание впускать к себе в душу никого. При том, что стихи он начал писать лет в тринадцать. Но кто же в эти годы не рифмовал, особенно тогда, когда "поэтика" была школьным предметом? Писали друг другу в альбомы, читали, срывали аплодисменты в салонах. Здесь же - тетрадки стихов не доверялись никому. Даже родным. Особенно родным!
Вот как позволить отцу или бабушке прочитать драму "Люди и страсти", написанную пятнадцатилетним поэтом? Драма о раздоре в благородном семействе. На словах - не выходят за рамки приличия, но каждая из сторон подозревает другую в мыслях и поступках, весьма неблаговидных. Пожилая дама весь жар души вложила во внука - и теперь отказывается отдавать его ненавистному зятю, А внук имеет несчастье любить и бабушку, и отца - выбрать он не может, да и не хочет. Не желая становиться яблоком раздора, он принимает яд.
А отец, Юрий Петрович, вскоре умер - и сын всю жизнь считал его фигурой трагической. Вот как изобразил он отца:
И в это же время светские барышни, отчаявшись развлечь угрюмого подростка, писали в своих дневничках, что Мишель "напустил на себя модное разочарование. Какие у него несчастья - ведь бабушка так его любит"...
Тогда же появляются и наброски будущих замыслов - о Новгородской вольнице, о недавней войне, и даже небольшое стихотворение "Демон".
И драма "Испанцы". С тех пор, как "нашёл" у себя испанские корни, прошлое этой страны ощущалось, как часть собственной биографии. В произведении, юношески незрелом, есть однако строки, которые не заметить нельзя:
"Но что такое ад и рай, коль злато -
Металл, в земле добытый, может
Спасти от первого, купить последний?
Я убеждён,
Что проповедники о рае и об аде
Не верят сами ни в блаженство рая,
Ни в тяжкие страданья преисподней".
И стихи. Много стихов. Уникальный стихотворный дневник.
Я не склонен к славе громкой,
Сердце греет лишь любовь;
Лиры звук, дрожащий, звонкой,
Мне волнует так же кровь.
***
Не любит он и славы дым,
Средь тайных мук, свободы друг,
Смеётся редко, чаще вновь
Клянёт он мир, где вечно сир,
Коварство, зависть и любовь.
***
Ах, много, много я сказать желаю,
Я чувствую, что к смерти подступаю,
И падает перо из слабых рук.
***
В уме своём я создал мир иной,
И образов иных существованье...
***
Щёки бледностью, хоть молод,
Уж покрылись,
В сердце ненависть и холод
Водворились!
***
...я в сей жизни скоротечной
Так испытал отчаянья порыв,
Что не могу сказать чистосердечно:
Я был счастлив!
***
Таких друзей не надо больше мне!
Ты хладен был, когда я зрел несчастье,
Или удар печальной клеветы;
Но придет час - и будешь в горе ты.
И не пробудится в душе моей участье!
***
Пускай историю страстей
И дел моих хранят далёкие потомки:
Я презираю песнопенья громки.
Я выше и похвал, и славы, и людей!
Состояние одинокого пловца в неведомом море. Акварель "Парус" была написана в 15 лет. Задолго до стихотворения.
Вот и выяснено, "что такое я".
Итог этого самоанализа - "Я - или бог, или никто!"
Достоин ли меня мир?
"Свет и я возненавидел,
И изменчивых людей"...
Но вот, среди романтических штампов - нечто, абсолютно своё:
"Там стонет человек от рабства и цепей.
Друг, этот край - моя отчизна!"
В пятнадцать лет понять, что твоя отчизна несчастлива - и не отвернуться с презрением от "этой страны" - это серьёзнейшая заявка на настоящее величие души.
А вот и объяснение собственной замкнутости:
"Поверь, ничтожество - есть благо в этом свете.
К чему глубокие познанья, жажда славы,
Талант и пылкая любовь свободы,
Когда мы их употребить не можем?"
И если душевную боль могут причинить самые близкие люди - не разумнее ли тогда не сближаться вообще ни с кем? Достижимо ли в таком случае счастье?!
"Счастлив ребёнок. И в люльке просторно ему, но дай время
Сделаться мужем - ему тесен покажется мир!
***
Делись со мною тем, что знаешь -
И благодарен буду я.
Но ты мне душу предлагаешь -
На кой мне чёрт душа твоя?!
Так не лучше ли умереть? Из всех стихотворений раннего сборника самое странное - "Сон".
"Я зрел во сне, что будто умер я"... вокруг - тусклое бездушное пространство. Полёт - без желания и цели. Голос, отсылающий снова на землю - и взгляд со стороны на собственный труп. Смерть оказалась так отвратительна, так безобразна, но ещё хуже - видеть, что от живых ты ограждён навсегда. Хочешь им помочь - и не можешь.
Если так мерзко умирать - зачем рождаться?! И, бросив дикие проклятия отцу и матери, поэт... проснулся.
А ведь это - почти дословное описание клинической смерти и посмертного опыта. Откуда он это знал?!
Значит, надо жить, не думая о том, сколько отмерено. Неизмеримо важнее решить, с кем жить, и как.
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье все готовы -
Никто не хочет грусть делить.
А самоанализ и самокопание... нельзя ли и на них взглянуть с иронией, как на болезнь роста?
Когда бы мог весь свет узнать,
Что жизнь - с надеждами, мечтами
Не что иное, как тетрадь
С давно известными стихами!
И хотя душевная буря так и не улеглась, она - осмыслена. Выводы сделаны.
Впереди была взрослая жизнь.