Алексей КУРГАНОВ, миниатюра в диалоге
— Гаррий Бонфатьевич! Гарька, твою мамашу за гамашу! Ты подал заявку?
— Заявку? Какуя?
— Такуя! Нет, ну что ты за … (неприличное слово)… такой? Ты меня до инфаркта доведёшь! Ты меня уже до него довёл! До инфаркта, инсульта и половой шизофрении!
— Ага. Я.
— Да, ты! Потому что я ж тебе уже сто пятьдесят миллионов раз говорил, чтобы ты подал заявку на областной смотр задорных балалаешников. Сто пятьдесят миллионов! Ты подал?
— А я тебе уже те же сто пятьдесят раз ответил, что какие на х… (неприличное слово)… балалайки и какие в пи… (опять неприличное)… балалаечники? Я ни к тем, ни к другим, ни к любым прочим женским половым органам не имею никакого отношения! Я вам не Брамс какой-нибудь, не композитор Шнитке! Я — рядовой совхозный счетовод! Сче-то-вод, понимаешь? Я даже не директор Дома культуры.
— Да? А кто директор?
— Сигизмунда Миннесотовна.
— Какая ещё на… (опять неприличное слово во всей его рукотворной красе) … Сигизмунда? Что ещё за Миннесотовна?
— Объясняю. Сигизмунда это имя такой. От слова Сигизмунд. А Миннесотовна — от слова Миннесота. Штат такой в Америке. Называется Миннесота.
— Ну?
— Гну! Чего непонятно-то?
— Да всё! Где мы и где Америка? И при чём тут наш славный совхоз?
— Объясняю специально для слаборазвитых и заторможенных в развитии. Делегация нашего совхоза пять лет назад ездила в Америку. В этот самый штат под обмену опытом.
— Каким опытом? Какой у нас может быть опыт? В чём?
— Я не знаю. Меня это мало чешет, какой у нас опыт и накой он нам вообще на хрен нужен. Но съездили. Вернувшись, директор этого самого Дома культуры, бывшая до того Серафимой Моисеевной и так и не пришедшая в себя от свалившихся на неё впечатлений этой американской поездки, пошла в ЗАГС и переименовала своё отчество с Моисеевны на Миннесотовну. А Серафиму на Сигизмунду. Для полноты картины. Гулять так гулять.
— Чушь какая-то… А где она есть-то?
— В поле.
— Где?
— В поле.
— Чего она там делает?
— Дефкам пошла помогать копны вязать. В качестве шефской помощи. И скирды ставить. Какого ей в своём Дому культуры без толку сидеть? Всё равно ж никто не ходит.
— Куда?
— В культуру. В Дом, то ись.
— Почему?
— А на хрен?
— Вот, Гаррий Бонифатьевич! А потом ещё будем говорить, что боремся за звание коммунистического труда!
— Мы за него уже лет тридцать не боремся.
— Почему?
— Потому что нету. Ни коммунистического, ни труда. Потому что здец. Всё накрыто большим медным тазом. Ура. Кстати, Боцман Сергеевич, я стесняюсь спросить… Можно?
— Можно. Но только осторожно.
— А почему вы балалаечников балалаешниками называете? Через «ша».
— Объясняю для слабограмотных. Это у меня прононс такой. Французский. Как у д'Артаньяна. Понятно?
— Нет.
— У меня прапрадедушка был французской национальности. Он сюда к нам с Наполеоном пришёл. Только Наполеон после убёг, а прапра остался. И правильно сделал. Чего у нас не жить-то? Опять же баб полно.
— Во как! Может, вы и по-французски знаете?
— Ну, не совсем чтобы… Но объяснится могу. На бытовом уровне. Разные там «хенде хох», «Гитлер капут», «Нихт шиссен! Найн эсэс!»… Ферштеен цурюк? Или не ферштеен?
— Ага. Ферштеен. Когда вы д'Артаньяна назвали, чего ж тут не ферштеен. Он же такой же распесь… раздолбай как и вы. «Пара-пара-парадваимси на своём веку…». Ку-ку. По пивку…