Ворон Кэре своевольным сызмальства уродился. Что ему хочется, то и делал, куда хотел туда летал, а куда не хотел не летал, хоть за хвост его, упрямца тащи. Хотелось есть – ел, не особенно думая, кто выудил из реки рыбку совсем не для ворона. Хотелось спать – мостился на ближайшей сосне и отдыхал вволю в чужом гнезде. Нравилась ему красивая девушка – так и каркал, мол, нравишься, не пройтись ли до ближайшей укромной рощицы. И кое в чём еще мало чем отличался от человеческого младенца. Немало страдали звери от его непосредственности, ругались, кулаками в небо грозили – а что поделаешь? Ворон уже далеко, однако, и думать забыл о том, что позади осталось.
И вот однажды зазвала ворона в гости проныра Хэлмилэн. Прослышала она, что Кэре опять с Киракчан расссорился и решила снова попытать счастья. Чем она, лиса, не краса? Шубка рыжая лоснится, волосок к волоску. На лапках чулочки белые красоты неземной и кончик хвоста снежинкой сияет. Носик бархатный, зубки сахарные, а уж шутки шутить на всю голову мастерица. Ужо не стала бы ни бранить ворона, ни ревновать, ни хореем длинным гонять по стойбищу.
И так рыжая вертелась и сяк, и козлятинки гостю и оленинки и лосося копченого и сластей русских, и чайку подлить и покрепче чего предложить. Ан нет. После Чокчокун зарекся Кэре на чужих красоток глаза подымать, будь они хоть трижды лисицами. Отобедал он от души, похвалил дорогую хозяйку да и отправился восвояси, сытый как песец на китовой туше. Летел себе до чума, летел, сбросил лишнее по дороге, да и уселся на берегу ручейка водицы испить.
Глядь – вылезает из запачканной норки зверушка. Лапки белые, ушки белые, усики белые. Пахнет… ой как пахнет. Бранится – ай как бранится, пары слов и сам Кэре не слыхивал. Доковыляла неведома зверушка до ручья, плюхнулась в воду и давай отмываться. Трет себя, лапками выскребает, по песку катается. Вычистила все, с горем пополам, поднялась на берег – мокрая, тощая, хвост висит, шерсть облипла, а на спине пятно осталось. Не удержался Кэре:
- Ай, в воду назад иди, у тебя вся спина белая.
Обернулась зверушка – да и плюхнулась назад в ручей, забултыхалась, тонуть начала. Помочь бы надо, а Кэре смех одолел. Раскаркался он, крыльями замахал, клювом защелкал, до икоты расхохотался. Едва успел подцепить бедолагу лапой и вытащить на берег. И снова давай смеяться, аж булькает:
- Раз макнулась, два купнулась, в третий чуть не утонула!
Ай, отведала удачи, смерть как мышку обманула!
Встряхнулась мокрая зверушка, хвост отжала, усы вытерла. Глянул Кэре и оторопел – впрямь мышка Кучиду перед ним стоит, злая как дух бальбука. Тут бы извиниться надо бы, а у ворона в клюве смешинка застряла:
- Прости-ха, сестра-хи, дурака-кар-кар-кар!
Взъерошилась мышка, спину выгнула, зубы оскалила, шерсть вздыбила, словно ласку увидела – да и поскакала на Кэре боком. Мал зверь да свиреп! Кое-как встал на крыло ворон и полетел восвояси, хихикая на лету. Кучиду внизу браниться осталась. Нехорошо вышло… а не надо норы без дверей строить, наружу не вовремя нос казать.
Вернулся домой Кэре, помирился с Киракчан и думать забыл о мышке. Будет день, будет пища, сделает ей добро, а сейчас чем поможешь? В чуме хлопот, однако, полно – песню спой, в бубен постучи, трубкой подыми, рыбы наворуй… прости, женушка, наловлю, не стану соседей злить.
Праздник весны собрались устроить звери, Кэре соседей созвал и давай музыку делать кто на чем горазд. Песец Кирса на варгане бренькает, заяц Пауглук на сопелке свистит, хорек Солига на конковуре настукивает, сова Хуму в бубен бьет, а Кэре приплясывает и знай каркает во все воронье горло. До утра плясали звериные жены, распускали хвосты птичьи красавицы. Ай, хорошо!
Дело к лету, собрал сурок Урикэ тысячную орду, пошел тундру воевать, кровного врага суслика Чонколгуна в землю закапывать. Пока Кэре одного хана унял, пока другому клювом по макушке ум в голову вогнал, пока горностай Киранас и волк Кутурук войска куцехвостые разогнали по норам, глядь день опять на убыль пошел.
Про мышку Кучиду Кэре и думать забыл. Мало ли кого обижать доводилось, всех не упомнишь. Дел-то в тундре полно. Там посиди, там полетай, там помири, там из ямы за хвостик вытащи. И добычу искать надо, запасы делать. И красавицы вокруг ходят – лапы связаны, хоть глазком поглядеть, доброе слово каркнуть. И лиса Хэлмилэн опять в гости позвала – именины у нее, говорит. А готовить она мастерица – из ничего пирог спечет, рыбки наквасит, голубику с морошкой в меду настоит. Как отказать?
Прилетел Кэре к рыжей подруге, подарочек ей принес – ехали Иваны, шкурку потеряли, а шкурка-то не простая, в нее гребешок завернут костяной да резной, зубчик к зубчику. Чайке Киракчан чесать нечего, а лисе для хвоста в самый раз. Приняла лиса подарочек с радостью, обиды-то позабыла, чаю сладкого поднесла. А потом поглядела на друга и за голову схватилась:
- Ай, Кэре, что это с тобой приключилось?
- А что со мной приключилось? – удивился ворон.
- На себя посмотри!
- Вот смотрю. Крылья на месте, лапы на месте, клюв острый, перья черные.
- Да ты же женщиной стал, Кэре! Да прехорошенькой, я гляжу.
Опешил ворон – как такое могло случиться? Крылья на месте, лапы на месте, все родное, все свое. А под хвост себе не заглянешь, шея у воронов так не гнется.
- Мухоморов ты переела, Хэлмилэн, или русской горькой воды перебрала. Сама празднуй именины, домой пойду.
Каркнул Кэре и домой побрел, несолно хлебавши. От расстройства даже лететь не стал – ишь чего лиса выдумала. Упаси Сэвеки, умом тронулась – а у нее лисята. Кто за хвостатыми приглядит, кто покормит, кто жизни научит? Шел себе Кэре, шел – глядь, заяц Муннукан навстречу скачет. Увидел Кэре, приосанился и бочком-бочком подобрался ближе.
- Долгих лет жизни тебе, красавица ворона! Как черны твои перышки, как стройны твои лапки, как остер клюв. И голосок верно дивный – спой о любви одинокому зайцу!
Каркнул ворон, перья встопорщил:
- Это ж я, Кэре, твой сосед! Не проспался поутру, заяц?
Подскочил заяц вверх с испугу, за голову схватился:
- И правда Кэре! Что за беда с тобой случилась, сосед, отчего ты женщиной стал?
- Сам ты женщина! Ворон я, ворон каким из яйца вылупился.
Хихикнул Муннукан и в лес порскнул – только его и видели.
Побрел Кэре дальше в задумчивости – что за злые духи зверей в лесу одолели. Мужчину от женщины отличить не могут соседи – видано ли? Мошка их перекусала всех что ли – так поздно уже для мошки…
- Ай-ай! Спасите-помогите!
Услышал Кэре – пищат в лесу. Пошел на писк, глянул под сосну – там бельчата скачут мал мала меньше.
- Ай-ай! Мама за орехами пошла, мы баловались, из дупла вывалились. Ай, сожрет нас сова, утащит лисица, ай, пропадем!
Не бросать же детишек? Похватал Кэре бельчат – кого в клюв, кого в лапы, подлетел высоко и высадил всех в гнездо. Обрадовались малыши, заскакали, чуть назад не вывалились:
- Спасибо! Спасибо, тетя ворона, что спасла нас!
- Тетя, говорите? – каркнул ворон.
- Тетя-тетя! Добрая-добрая! Подожди, мама придет, орешками угостит, ленту на хвост подарит!
Ворон аж крыльями перестал хлопать. Упал наземь отшиб хвост, да чуть не расплакался. Бельчата-то ни горькой воды ни мухоморов не пробовали. Видать и вправду гордый Кэре в бабу обратился. Не иначе Хэлмилэн его опоила зельем! Скверное колдовство подмешала в чай!
Расправил Кэре могучие крылья да полетел назад – ужо он проказнице ум куда положено вправит. Прилетел к норе – и тут неладно. Ни лисы, ни лисят, ни запаха лисьего – только палые листья да паутина.
- Хэлмилэн! Хэлмилэн! – позвал ворон.
- Что шумишь, соседка? – высунулась из дупла сова Хуму. Нет здесь никакой лисы, с весны почитай нет – переселилась она к реке, к рыбьему перекату. Задолжала всем вокруг, вот и сбежала. И тебя, тетка ворона, рыжуха наша обобрала?
Ничего не ответил Кэре, понурился и домой полетел. Знать опутали его мороком злые духи, не иначе подкараулили, когда в тайге без костра ночевал, или с нижнего мира кто на хвост прицепился. Одна надежда – узнает Киракчан дорогого мужа, обнимет его, потрется клювом о клюв и спадет злое заклятие. Лучше б в жабу превратили пятнистую или в корягу замшелую, да хоть в камень-булыжник… только б не в бабу!
Вот и чум родной посреди леса виднеется – да только ни дымка над шестами не видно. Лишь кокетка-синичка Лигири вокруг прыгает, угольки да веточки подбирает малому жилищу на обогрев.
- Зря спешишь, матушка ворона! Ни хозяина ни хозяйки нет дома. Улетела Киракчан в нижний мир мужа искать – говорят, подменили его злые духи. Что ж мы без Кэре-то делать будем?
Слезы потекли из глаз ворона. Вот беда так беда. Кто их проклял, кто Киракчан голову заморочил, где ее нынче искать? Плачет Кэре, а синичка его утешает:
- Не плачь, матушка, вернется наш ворон, расколдует его Киракчан.
Каркнул Кэре, крылом махнул и пошел шамана искать – самому тут не справишься. А шаман зверь такой – нынче здесь, завтра в небе, послезавтра в мертвом мире со стариками в кости играет. То туда ворон глянет, то сюда сходит – никого, опустел лес. Отчаялся уже Кэре, когда дымок непростого костра почуял, на семи сучьях семи дерев сложенного. Полетел туда со всех крыльев – и впрямь шаман камлает. Наряд на нем важный, маска костяная – и не различишь под ней, что за зверь прячется.
- Доброго огня тебе, мудрый шаман! Пособи моей беде, ничего в благодарность не пожалею!
- И тебе вкусной рыбки, сестрица ворона. Что за несчастье тебя одолело?
- Не ворона я, мудрый шаман – ворон Кэре. Околдовал меня злой бальбука, в женщину обратил, а жена моя Киракчан в нижнем мире ищет мужа среди злых духов. Покамлай, пособи, жену назад позови и меня прежним сделай!
Побросал шаман в огонь веточек да корешков, поглядел в пламя, покивал головой:
- Так и есть, Кэре. Злое заклятье к тебе прилипло, а знаешь почему?
- Нет, мудрый шаман.
- Обидел ты кого-то, крепко обидел. А от обиды и беда приключилась. Кому насолил, признавайся?
Как начал Кэре припоминать – шаман знай в бубен стучит. У кого рыбу украл, у кого окорок копченый, чьих жен целовал, на чьих оленях катался. Как отверг прелести красавицы Хэлмилэн, обозвал трясогузкой бедную Чокчокун, а мышке Кучиду прямо в норку того-сь…
Тряхнул бубном шаман:
- Все, хватит. Хочешь снова мужчиной сделаться – нарядись в женское платье и иди к Кучиду в услужение. Да смотри так служи, чтоб не выгнала тебя мышка. Осень пройдет, зима пройдет, снег растает, прилетят птицы-лебеди – снова мужчиной станешь. А жену твою я из нижнего мира сам выведу. Согласен?
Понурился Кэре, а делать нечего. Согласился. Добыл у соседей женское платье, повязкой вышитой покрыл голову, нацепил на шею красные бусы и пошел к мышке в нору в служанки проситься.
Ай, нелегко пришлось ворону. Всем-то хозяйка недовольна была – то орехов принесет мелких, то грибов больших да старых, то плохо нору выметет, то мышат мало укачивает и на шалости подбивает. Что ни день – пищит на него да бранится. А Кэре знай кланяется да прощения просит, глаз не подымает, слова поперек не молвит.
Подымается ворон на рассвете – дров натаскать надо, воды наносить надо, детей умыть да покормить надо. Потом в чуме убирается, пол метет, потные одеяла проветривает, одежку штопает. Потом за добычей летит, ищет где бы чем поживиться. Потом снова воды натаскать надо, еды сварить, хозяйку накормить да мышаток, самому подъесть, что осталось. Котел помыть, на крюк повесить, чаю сделать, малышей уложить, угли разворошить – и спи-отдыхай.
Осень прошла, зима за середину перевалила. Отправила мышка Кэре на берег моря за моржовым зубом – а где его в снегу найдешь. Бродит Кэре, ворочает ледяные глыбы, пинает валуны, напевает песню про бабью долю нелегкую. Ай, Сэвеки, стану мужчиной – каждый день благодарить тебя буду, что не сотворил меня женщиной!
Увидал Кэре полынью – а в ней тюлень Ларги рыбку жует. Он-то на берегу все знает, может и видел моржовый зуб.
- Хлеб да соль, добычливый тюлень!
- Ем да свой, друг Кэре… Ай, а что это ты в бабу вырядился? Прячешься от ревнивого мужа или Киракчан тебя ищет?
- Я и есть баба, - понурился Кэре. – Заколдовал меня злой бальбука.
- Совсем сдурел, старый олух – мужиком был, мужиком и остался! Нет такого заклятья, чтобы обабиться в одночасье.
- Но лиса…
- Подшутила она над тобой, дураком! Сговорилась с соседями и подшутила, кто же злее отвергнутой женщины!
- Но шаман?
- Если я моржовый череп на голову надену и в бубен бить стану, ты и меня за шамана примешь? Мне не веришь – воде поверь!
Подозвал Ларгэ ворона к проруби, отодвинулся к краю:
- Что видишь?
- Воду вижу, рыбу в глубине вижу.
- Себя в воде видишь?
- Да, клювастый, черный и с повязкой бабьей на голове.
- Ну и где ты похож на бабу?
Поглядел Кэре в прорубь – и как раскаркался. По снегу заплясал, тюленя обнял, жирных лососей ему посулил. Скинул бабий кафтан, сорвал повязку, утопил в проруби красные бусы – и полетел к лисе разбираться, кто что наколдовал. Шкуру спустить с хитрохвостой клялся, ославить ее на весь свет, за зайца Муннукана замуж выдать.
Летит он над тундрой, летит над тайгой, смотрит – звери да птицы пальцами на него показывают. Кто хихикает, кто регочет, кто в голос хохочет, кто наземь падает, лапами сучит в воздухе:
- Ай, смотрите, вот мудрый Кэре, мышкой обманутый, лисой вокруг хвоста обведенный!
Подлетел ворон к лисьей норе, а там целая стая собралась – и обманутые мужья и обворованные хозяева и лиса-краса с горностаем под ручку. И мышка Кучиду приплясывает, на затылок шаманскую маску сдвинув:
- Поделом тебе, Кэре, маленьких обижать!
Ну не драться же с мышкой? Повернул ворон домой к родному чуму. Дождался ночи, поскребся тихонько:
- Впусти, Киракчан!
Увидала его жена – обняла, усадила, накормила, спать уложила, утешила как могла. А когда муж не видел – укрывалась крылом и хихикала: мышка ворона обманула!
Долго Кэре в чуме отсиживался, лишь по ночам клюв наружу показывал. Стыдно ему, старому было, совестно соседям в глаза смотреть. Обижать-то других легко, а самому обиженным жить ай несладко.
А потом как приехал из большого города важный немец, толсты как морж, как согнал нойонов Иванов большую охоту делать, косматого мамонта живьем искать, как начался в тундре переполох, в тайге столпотворение… Куда звери да птицы побежали? Правильно, к старому ворону. Кто их от неминучей беды спас? Кэре, кто ж еще.
Позабылась обидная шутка, матери на детей шикали, если кто над вороном смеяться пробовал. Только мышка, завидев Кэре, хихикала – да кто ж ей, тонкохвостой указ?