Три новых книги -и одна тоска. Сперва кончилась отечественная литература, теперь взялись за переводную.
Девичье, олигархическое
Томас С. Дочь олигарха/ Пер. с англ. И . Филипповой. — М.: Corpus, 2020. — 256 с.
Русские опять в моде? Сериалы, песни («Энергия!»).
Обычное амплуа – babushka, бандиты, агенты спецслужб, проститутки, хакеры, прохвосты всех мастей. Отдельный вид – олигархи, подвид – дети олигархов.
Почему бы не написать о последнем, пусть и в единственном числе?
Хотя для Томас писать именно о русских было, наверное, не принципиально, так что не стоит раздувать патриотических щек. Просто всех остальных (корейцы, китайцы, индусы, латиноамериканцы) уже перебрали. Нужно, что-то посвежей. Русские – опять экзотика. Писать целую книгу, как это сделала американка Филлипс – это, конечно, перехлест. Достаточно и одной девочки Таш. Добавить легкую нотку.
На ее месте могла бы быть любая другая девица. Хотя так оно и есть. То, что Таш – русская не видно ни по чему.
Уже повод обидеться и закрыть книгу. А мы то ждали поклонения и почитания.
Но так было задумано. Томас больше интересует классово-гендерно-возрастной срез, а не национальный. В национальном, она, как и многие коренные бритоамериканцы разбирается слабо. Есть аргумент это оправдывающий, в духе Владимира Ильича, вторая культура, которая ненародная, а высших слоев, почти всегда космополитична: «Да, я космополит! Космополит! You’ll Find Me Everywhere on the Street». А может тут типичный оскал англо-американского империализма, которому все равно кого бомбить в культурном плане, и вообще.
Книжка посему о плодах олигархии, оранжерейных детях, заброшенных любящими их на отдалении папками. О чистых листах, на которые следует приклеить дипломы о престижном (где? для кого?) британском образовании. Ведь все остальное у них уже есть.
Голос здравого рассудка – тетя Соня верно говорит: налегать на образование по нынешним временам не надо, а вот лесбийский опыт не помешал бы. По сути, она в романе голос альтернативной образовательной программы, изложенной не в учебных заведениях, а в гламурных журналах и на дамских сайтах. Знания отличные от традиционных (отчего произошло слово куннилингус?), но по сути для жизни также бесполезные.
Быть дочками богатых и учиться бесполезному – страшно скучно. Нет ни смысла, ни цели. Единственная тема, имеющая экзистенциальную значимость – борьба не на жизнь, а на смерть с собственным телом и питанием.
Все это можно было бы принять за иронию, если б автор сколько-нибудь потрудился в этом направлении. Но, кажется, нет даже и тени усмешки. Томас нудно, день за днем рисует беспощадную борьбу то за диету, то против нее. И добро бы дело было в состязании на звание самой обаятельной и привлекательной, а то просто «борьба борьбы с борьбой».
Из книги ясно, что молодым, богатым молодым тем более, сейчас быть по-прежнему нелегко, потому что до смерти скучно. Ну, в общем-то, чем не тема? Но возникает элементарный вопрос к автору: должен ли рассказ о скучной и невыразительной жизни, быть столь же безликим и никчемным?
Мир Таш и ее подруг абсолютно уныл. Весть об этом уместилась бы в одном предложении. Стоило ли ради этого писать целый роман, отнимая время у читателя?
Ах да, контракт, гонорар.
На мой взгляд, перед нами пример литературной халтуры. В пользу этого аргумента - три обязательных для госприемки в западном издательстве момента: действие в замкнутом пространстве, псевдоготика, псевдотайна.
Ах, да. Есть одна неочевидная, «тонко поданная» тема: времена меняются, а женщина все лицо страдающее и зависимое. Но, разве об этом теперь не все пишут? Что ж тут нового? И зачем терпеть занудное иносказание и намеки, когда открытым текстом почти в каждой книжке?
Травматическая компиляция
Блок С.М. Оливер Лавинг/ Пер. с англ. В. Осеневой. — М.: Синдбад, 2020. — 480 с.
А в Америках все стреляют. Выходит есть еще о чем писать. Еще не перевелась актуальность. Правда, мы-то к этому какое имеем отношение? Было недавно несколько романов по этому поводу. Один из них перед нами.
Какой-то латиноамериканский парень ворвался в свою бывшую школу и начал пальбу. Одна из пуль досталась школьнику, имя которого вынесено в заглавие книги.
Сие одна из странностей романа. Потому что большую часть книги Оливер лежит недвижимой тушкой также, как лежал 10 лет до этого.
Есть что-то символическое в том, что в центр книги помещена фигура недействующего, пассивного героя. Примета времени: раньше писали о тех, кто был деятелен, кто действовал, теперь о лицах страдательных и страдающих.
Кому-то может показаться жестоким называть молодого человека тушкой. Но что ж тут поделаешь, виноват автор, который так и не смог заставить поверить в своего героя и проникнуться к нему симпатией и сочувствием. Любви к Ребекке, которая учится с ним и Бобу Дилану, которого Оливер слушает явно недостаточно, чтоб мы разглядели личность, характер.
Но раз главный герой является не таким уж главным, то получается книга не о нем, а о тех, кто его окружает: друзьях, родственниках и остальных животных.
В итоге приходится плестись вслед за автором и вникать в обстоятельства стрельбы, которыми вовсе не заинтригован изначально. Конечно же всех нас тут ждет разоблачение. Но разве кто-то просил? Что изменится из-за того, что мы узнаем причину, по которой Ребекка была у Оливера в больнице лишь однажды? Или от того, что мы изучим биографию пьющего отца, исстрадавшейся матери и брата-гомосексуалиста (эта фигура в американской литературе стала теперь даже более обязательной, чем образ председателя парткома в советской)? Ну да, братец Чарли хочет стать писателем и потому раскручивает единственную тему, которую он гипотетически может освоить – стрельба и ее последствия для семьи. И что? Зачем мы это читаем? Какая нам разница. Автор даже не постарался сделать это важным. То есть мы должны по умолчанию, как добропорядочные собаки Павлова запереживать, потому что другие книги у нас подобный рефлекс до того должны были выработать.
10 лет прошло, а все думают об Оливере. Не верю. Вон сколько смартфонов наизобретали, сколько гриппов прошло. Илон Маск появился. Трампа избрали. Да кто вообще может помнить Оливера в мире даже не сиюминутных, а сиюсекундных новостей?
Смех. Местный полицейский тоже 10 лет все ждет: как бы поговорить с парнишкой. Да за это время он уже уволился бы сто раз и успел уехать, куда глаза глядят. Кому вообще может быть любопытно отчего началась стрельба, если виновный пустил себе пулю в лоб и на этом все закончилось?
Вся книга высосана из пальца, сложена из картона популярных тем и мотивов, и держится на двух типовых соединениях – тайне прошлого и бесконечно длящейся травме.
Такого барахла в нынешней американской литературе полным-полно. Подобные романы поставлены на поток. И если роман Блока чем-то выделяется, то откровенной компилятивностью, совершенной натужностью, искусственностью, и графоманским стилем.
Впрочем, я потратил слишком много слов на этот текст. А ведь лучшая характеристика книги содержится в ней самой: «но случилось то, что ничего не случилось». То, есть автор не смог дотянуть описанное в романе до уровня события, заслуживающего внимания.
Психология на пляже
Ферранте Э. Незнакомая дочь/ Пер. с ит. Е. Тарусиной. — М.: Corpus, 2020. — 192 с.
Раньше литературная женщина была как Тоска, а теперь от нее одна тоска. В начале года выходил такой же маленький роман Ферранте про женщину в ступоре и кризисе. И вот – своеобразный сиквел. Но немного про другое. Не про то, «как же эту боль мне преодолеть», в смысле, расставание с мужем, а про женщину саму по себе, безотносительно к мужчине. Роман называется «Незнакомая дочь», но написано здесь про женщину, она заполняет все. Мужчина где-то на глубокой периферии, среди прочего прилагающегося к женской жизни инвентаря.
Лейтмотив «а я такая, блин такая, растакая», на все времена и возраста. Девочка, девушка, женщина. Дочь, мать. С сестрой вот плоховато. Про бабушку Ферранте тоже не стала распространяться. Бабушка - это уж совсем печально.
Сюжет простой. Земную жизнь пройдя до половины (47-48 лет), героиня очутилась в отпуске на пляже. Вроде как «баба-ягодка опять». Дочери свалили (к радости, к печали, все вместе) в Канаду. Тоскливо. Но с другой стороны… Короче думала баба отдохнуть, а пришлось смотреть за чужой жизнью, да анализировать по ее мотивам собственную.
Роман полон глобальных проблем и неразрешимых вопросов, над которыми пора бы уже поразмышлять человечеству: В меня попала шишка! Больно! Отдавать или не отдавать куклу потерявшему ее ребенку?
В остальном рассказ на тему «что такое женщина?»
Ну да норовистая, эмоциональная.
А что-нибудь поновее? Будто мы этого не знаем.
Коллекция психов, бзиков, фантазий из выдуманной авторшей биографии героини. Да знаем, знаем. Ума не приложу, для чего пишутся такие книги. Женщина знает все это на собственном опыте. На кой ей это читать? Мужчине это по определению неинтересно, он все это переносит в жизни, постиг тонкости женской психологии на собственной шкуре.
Вся книга – одни черты и эпизоды. Как будто мы на лекции по женской антропологии, а не за романом. Когда-то на этом месте был женский характер. Когда-то тут был сюжет, то есть нечто происходило. А теперь унылые натянутые описания, как в заданном в школе сочинении.
Прощание с чем-то цельным, единым и напротив упоение собственной мозаичностью, разбросанностью, непоследовательностью. Пожалуй, это главное, что можно почерпнуть из книги. Вот он поворот. Вечное состояние неопределенности и неясности, рутины мелких событий и маленьких очевидных истин. Имитация мудрости и психологизма. Слушайте, расскажите историю, пожалуйста! Хватит уже умничать.
Сергей Морозов