Автор: Дмитрий Сошников
Я сидел на берегу моря, и пенные волны лизали мои ноги, звали с собой. А я всё никак не находил сил подняться: словно заворожённый, я смотрел на ярко-голубое, невозможное солнце, зависшее над горизонтом. Синее небо сливалось с морем где-то вдали, близкие воды бросали в меня белые блики. А песок был зеленовато-серый.
Наверное, стоило пробежаться босиком по берегу, расплескать воду, напугать мелких крабиков, притаившихся в промоине, просто чтобы не забыть, что это такое – бегать. Но я устал, и больше всего мне хотелось именно этого – покоя и щекотки холодных волн.
Я встал, разбежался и прыгнул в воду, которая вдруг не приняла меня – расступилась, обнажив чёрную расщелину, и я полетел в неё, не чувствуя, но слыша, как хрустнули рассыпающиеся на части ноги...
Лицо я прикрыл инстинктивно, так что только ударил локоть. Ну, бывает. Посмотрел на зеленовато-серый линолеум, знакомый, что называется, до боли. Я приподнялся, попытался встать на ноги – дурацкая привычка, никак не избавлюсь, – перевернулся и, переваливаясь-перекатываясь, дотянулся до кровати.
Коляска была рядом и я скоренько в неё уселся. За последнее время я хорошо научился подтягиваться на руках: когда нет ног, это сильно способствует.
Спать смысла не было: солнце – яркое, жёлтое – уже вовсю било в окно.
Пожилая нянечка пришла с опозданием: тут уже привыкли к моим полётам во сне и наяву, не спешат.
– Всё в порядке, не ушиблись?
– Не-е, всё хорошо. Опять сон плохой приснился. Хотя вот, по-моему, ушиб коленку: не посмотрите?
Нянечка посмотрела сердито, покачала головой: хиханьки мне всё, дескать, никакой серьёзности. Затем вздохнула, пошла куда-то.
– Эй, а поцеловать?
– Ох, ремнём тебя поцелую, хохмач! Терапию сегодня не проспи!
Я хмыкнул. Любая процедура, особенно новая, тут идёт за развлечение: делать-то особо нечего! Кататься по санаторию надоело, бегать по лесу не получится, до моря тоже далековато, да и не поплаваешь теперь... Я против желания сжал зубы: никуда не денешься от мыслей, никуда. Каждую минуту что-нибудь да напомнит о том, каким ты стал.
От этого и лечат.
Что будут делать, я пока не знал. Но пропустить развлечение я никак не мог, поэтому приехал к нужному кабинету сильно заранее и долго нарезал круги туда-сюда. Наконец, ровно в двенадцать я подкатился к чуть затёртой белой двери с номером, но без надписи, и постучался.
Эту девушку я раньше не видел. Небольшого роста, с фигурой, аккуратно подчёркнутой белым халатом, с тонкими и чёткими чертами лица и светлыми волосами, блестящими на свету: я невольно залюбовался ею.
– Э-э-м-м... Вы ко мне? – девушка была явно смущена моим взглядом.
Я вдруг представил, как я выгляжу со стороны и каким взглядом, наверное, пожирал несчастную, и мне сделалось противно.
– Мне нужен Л.А. Делеске.
– Это я, – просто ответила девушка. – Лия Делеске.
– Лия?!
– Александровна. А вы, наверное, Артём.
– Антон. Кайгородов.
– Простите, – она улыбнулась. – Вы проходите, Антон.
– Сейчас... – Я покатился через порог в своей коляске.
Показалось, вместо кабинета врача я попал в вычислительный центр. Шумные шкафы с техникой расположились вдоль стен, посередине стоял стол с двумя стульями и ноутбуком, к которому были подключены две ажурные сеточки-полусферы.
– Вот сюда, – Лия убрала один из стульев и жестом указала на свободное место, сама же села напротив и взялась за историю болезни.
– И что у вас, получается? Ранение, ампутация ног...
– Колени и ниже.
– Да, да... – Она вдруг внимательно посмотрела на меня. – Это где вас так?
– В братской стране. Одни братья поспорили с другими братьями на почве того, с кем им выгоднее побрататься. А я стоял между ними, чтобы они не прибили друг друга насмерть. – И, предупреждая возможный вопрос, добавил: – Официальная миротворческая миссия. Стоять промеж войск и грозить всем кулаком. Можно ещё снимать котят с дерева.
– И как тогда?..
– Полез за котёнком, – криво усмехнулся я. – Обязуюсь больше так не делать.
– Спасать кого-то?
– Наступать на мины.
Лия посмотрела на меня с таким видом, будто это ей оторвало ноги:
– Шутите, да? – Она кивнула каким-то своим мыслям. – Я понимаю. На самом деле, это хорошо: вы стараетесь принять себя и свою ситуацию, начать жить по-новому. Но при этом очень сильно акцентируетесь на травме, – она начала что-то быстро писать в истории.
– Лия, а вы ведь психолог?
– А-лек-сандровна, – задумчиво ответила она, не прекращая писать. – Не совсем. Так... Про психонейроиммерсию вы не слышали. Если совсем просто, то я почитаю ваши мысли и помогу избавиться от самых плохих.
– Это как? Телепатия?
Лия закончила писать и потому не могла пропустить мою усмешку.
– Это так: я надену вам этот шлем, вы расслабитесь, а я внимательно посмотрю на ваше сознание изнутри.
– Доктор, а это не больно? – дурашливо спросил я.
– Нет, – она надела на меня ажурную сеточку, приспособила другую к своей голове, а затем неожиданно крепко взяла меня за голову и посмотрела прямо в глаза. – Не больно. А иногда даже приятно.
Я вдруг понял, что не могу дышать. Время словно остановилось: мышцы окаменели, звуки сменились тишиной, и лишь глаза Лии горели огнём и тянули к себе, словно чёрные дыры. Я бился в запертом теле, словно птица в клетке, но ни единый мускул не отзывался; я кричал внутри себя, но ни единого звука не могло выйти наружу.
И тогда я понял, что умираю.
«Медчасть всё-таки не успела», – подумалось мне. Я падал в темноту чужих глаз, и, наконец, она коснулась меня.
Щелчок. Я начинаю видеть, как мимо меня проносится вся моя жизнь. Редкие кадры размытых образов из младенчества, забытые воспоминания из раннего детства – огромные красные цветы на шторах, детская площадка, бетонная лестница фотоателье, куда мы ходили с отцом. Пролетает, едва наметившись, узенькая тропка вдоль оврага, по которой я ходил в школу. Пролетает и сама школа – вместе с переездом, новыми друзьями, первой любовью, и в какой-то момент я перестаю узнавать образы: настолько их движение становится быстрым. А потом всё останавливается...
...Где-то там, у стены разрушенного дома, где плачут от страха дети, прячущиеся от шальных пуль и то и дело палящей артиллерии. Я вновь проскальзываю сквозь высокую траву и на очередном шаге даже не слышу, а ощущаю едва заметный металлический щелчок.
В этот раз я успеваю почувствовать, как же дурманяще пахнет здесь полынь.
И это чувство – недоумение от того, что не могу идти, ватная слабость и звон в ушах, и лишь потом – боль, словно кто-то плавно и быстро выкрутил ручку громкости от шёпота до рёва, разрывающего тело на части.
– Тоха, ты туда не смотри, – кричат мне в ухо. – Ты говори, Тоха, что хочешь говори! Сейчас перевяжем, сейчас врач уколет – говори, Тоха, давай, ну! Слушай меня, эй! Глаза не закрывай! Тоха!
Меня несут, и я качаюсь в синем небе, словно на морских волнах. Мне тихо, мирно, спокойно... Я плыву и слушаю, как где-то в другой вселенной глухо хлопают выстрелы и говорят о чём-то своём люди. Надо мной наклоняется полевой доктор, и я вдруг вспоминаю первый кадр – лицо матери, молодое и усталое. Я тяну к нему руки, как младенец, и вновь, как тогда, не могу дотянуться...
– Их ведь спасли? – слышу я отстранённый женский голос. Это Лия.
– Дети? Да, их вывели, – отвечаю я. Даже не удивляюсь внезапной возможности говорить. Картинка застыла, и мы с Лией стоим рядом с моим телом.
– Каждый раз переживать одно и то же – это мучение, – говорит Лия. – Но один раз пережить это снова, прочувствовав и осознав, – необходимо. Иначе ты никогда не примешь себя.
– Почему?
– Ты вспоминаешь драму как что-то, случившееся с тобой. Нечто внезапное и трагическое. Но во второй раз ты смотришь это холодно и отстранённо, как кино. Ты анализируешь. И ты видишь, что это уже не с тобой, это – история, а ты живёшь дальше.
– Мне это уже говорили, – проворчал я.
– Слушать – это мало. Нужно пережить.
– Знаешь, Лия, – я не старался скрыть свою злость, – всё можно пережить и забыть. Насилие, смерть близких – всё, когда ты живой и здоровый. Посмотрел кино от третьего лица и отпустило. Но вот потом, когда фильм закончится, ты из зала выйдешь, а я выкачусь на коляске!
– Ты выкатишься, а не останешься на столе хирурга! – глаза Лии сверкали от гнева. Похоже, я её чем-то зацепил. – И твоя жизнь продолжается!
Она вдохнула, выдохнула. Успокоилась. Лицо, жёсткое и злое, смягчилось.
– У всех есть драмы, большие и маленькие. Кто-то носит её с собой, а у кого-то она погребена в земле. Но прошлое мы не можем изменить, а будущее...
Мы стояли в большом и тёмном зале. На экране показывали фильм про войну: молодой солдат в голубой каске осторожно идёт к развалинам дома, где прячутся двое детей, и внезапно подрывается на мине. Я вижу, как его несут товарищи: у него такое знакомое лицо...
Я стою на ногах, но позади меня – моя коляска.
– Ну что, кино закончилось, поп-корн съеден. Что дальше?
– Дальше – на выход. Сейчас мы попадём в кабинет и закончим сеанс.
– И у меня пропадут ноги, – тяжело усмехнулся я.
– Нет, – улыбнулась Лия. – Просто ты будешь пользоваться коляской. А твои настоящие ноги – они всегда с тобой.
Мы вышли из кинозала, за которым неожиданно оказался знакомый кабинет. Я уселся в коляску, Лия вновь схватила меня за голову и стала пристально смотреть в глаза. Потом выдохнула, отпустила.
– Что-то не так? – спросил я.
– Нет, всё хорошо. Просто я не самый хороший психолог.
– Почему?
– Я сорвалась. Знаешь, умение нырять в чужой разум – редкое умение и даётся не просто так. Это... Возмездная сделка. Я не была психологом, мне пришлось учиться и... И пока что чтец из меня лучше, чем психолог.
– Да ладно, – я попытался встать и обнаружил, что мои ноги отрезаны. Сконфуженный, я плюхнулся обратно в коляску. – Всё-таки, я немного прошёлся. Выплеснул агрессию. Мне стало чуть лучше. Так что спасибо, Лия.
– Александровна, – вздохнула она. – Между врачом и пациентом должна сохраняться дистанция, иначе лечение...
– А психологи – не врачи, – поддразнил я.
– Хорошо, между психологом и пациентом. В любом случае, на сегодня всё.
Она отпустила меня, а потом я носился на коляске и радовался, как мальчишка, и сам не мог понять, от чего. Может быть, меня понесли мои «внутренние ноги». В любом случае, показываться наружу они не желали, и это было плохо, потому что проснувшийся бесёнок погнал меня вечером на пляж, и там я позорнейшим образом застрял в песке.
Всю следующую неделю я приводил себя в порядок. Я обновил гардероб, посетил спортзал и немного вернул тело в форму – насколько это возможно для колясочника. Культи болели, конечно, но это нормально: значит, живу. Попутно записался в библиотеку.
– Надо ведь планировать, как жить дальше, – рассказывал я, смотря в глубокие глаза Лии. – Сейчас много пишут о карьере программиста. Я человек неглупый, аналитическим мышлением владею, математику не забыл...
«В общем, парень хоть куда, выходи за меня замуж», – подумал я и усмехнулся. Распушил перья, куда деваться!
Для неё это не прошло незамеченным.
– У вас позитивная повестка. Главное, не поддаться первым успехам и не сбавить темп.
– Лия, а сегодня...
– Александровна!
– Ох. Лия Александровна, если так пойдёт, я потребую от вас обращаться ко мне не иначе, как Антон Валерьевич. И замечу, что отношения между психологом и пациентом должны быть доверительные! Так что настаиваю на том, чтобы перейти на «ты».
Лия укоризненно покачала головой, вздохнула:
– Ладно, Антон, так и быть.
Надевать сеточки в этот раз она не стала.
– Аппаратура нужна при первоначальной настройке. Машина списывает сознание пациента в искусственную нейросеть, с которой потом работает оператор: без нейросети пришлось бы выстраивать образ в собственной голове. Если бы не машина, моя подстройка к вам... К тебе. Она бы заняла не меньше месяца.
– Это потому, что дар?
– Да. Обычный человек с помощью машины может подстроиться к другому за те же два-три месяца. Я делаю за день. Потом мне, как правило, достаточно просто смотреть в глаза и поддерживать тактильный контакт.
Я усмехнулся:
– Магия...
– Нет, – ответила Лия, – просто редкая особенность психики: способность моментально вводить в гипноз и считывать мысли. Ладно, попробуем ещё раз с машиной.
Надев сеточки, она не стала хватать меня, а просто щёлкнула пальцами, и мир моментально исчез.
– Э... Добро пожаловать в Матрицу? – спросил я в белую пустоту.
– Сегодня я хочу, – Лия появилась из ниоткуда, – чтобы ты попробовал сотворить собственный мир. Попробуй сделать модель своего будущего.
– Позитивное моделирование?
– Если получится, то да. Но может быть и негативное, тогда мы будем разбираться со страхами.
– Начни ты. Заодно расскажешь, как ты это делаешь.
– Ну хорошо. Сейчас я создам дверь, а за ней – улицу, здание и офис. Тебе нужно будет представить в мелочах каждое своё действие, каждое слово, дыхание, запахи, людей, их одежду и мысли, затем, образно говоря, схватить эту реальность и принять её, как свою. Ты должен смотреть открытыми глазами, но видеть не то, что тебя окружает, а то, что ты вообразил.
В бескрайнем белом мире появилась дверь.
– Давай попробуем, – пригласила Лия. – Я помогу, если что.
Я подошёл к двери, сосредоточился, представил офис, в котором хотел бы работать, людей, кофейник, машины за окном, грязь в уголках окна, запах моря...
Я открыл дверь и, бросив коляску и схватив Лию за руку, потащил её в пахнущую морем синь.
Ничего я не хотел так, как моря.
– Что ты делаешь?! – кричала она.
Я удивлённо остановился.
– Ты боишься?
– Я не могу изменить это, – недоумённо сказала Лия. – Ты... Ты сильнее меня!
– Ну... – опешил я. А Лия разгневалась:
– Отвечай мне! Отвечай, как ты это сделал?!
– Стой! – крикнул я ей. – Просто это место постоянно снится мне! И я решил, что сейчас самое время его показать.
Лия осмотрелась.
– Море и синева? – задумчиво спросила она сама себя. – Я уже чувствовала это в прошлый раз... Море, синева и покой.
– И крики чаек.
– Ну да, какое море без чаек? Ладно хоть не стреляют. Скажи, Антон, тебе приятно здесь находиться?
– О да. Это единственное место, кроме твоих сеансов, где у меня есть ноги.
И я посмотрел вверх.
Небо здесь было очень простым. Мне хватало его: солнце, синева, несколько точек-птиц вдалеке. Но сейчас мир должен был показаться во всей красе.
Я нарисовал контур огромной планеты на небосводе. И другую, ещё больше, окружённую кольцами. С другой стороны я пустил метеоритный дождь: яркие жёлтые звёзды катились по небосклону, оставляя за собой кипяще-белый след. Я дал этому миру горы. Я вырастил в нём растения. Я пустил в море китов и дельфинов.
Теперь он жил.
– Ну как? – спросил я.
– Это... Это... – Лия не находила слов.
– А пойдём купаться! – просто предложил я.
Купальник она нарисовала себе сама – белый, целомудренный, наотрез отказавшись загорать под голубым солнцем.
– Тут и сгореть можно. Я же не знаю, что это за солнце.
– В смысле? Это воображаемое солнце – как тут можно сгореть?
– Легко, – пояснила Лия. – Мозг воспринимает всё реально. Он верит в жар или в холод. Если в придуманном мире сунуть руку в огонь, пойдут волдыри. Если...
– Во сне мне здесь оторвало ноги.
– Ну, иногда это просто сон...
Я рассмеялся. Искупал ноги в прибое. Лия рассмеялась следом.
– Если не секрет, – спросил я, – то как ты стала такой, э-э... Телепаткой?
Веселье медленно стиралось с её лица.
– Когда всё началось, – наконец, сказала она, – мы спокойно жили с семьёй, не бунтовали – обычные люди, как все. А потом у нас начались выступления, к городу подтянулись танки – и мир полетел в бездну. Как-то я вышла за чем-то на улицу, и тут прилетело... Последнее, что я помню, это как я достала из-под развалин младшую сестру. Она умирала: всё, что я смогла, это обнять её, смотреть ей в глаза и быть с ней до самого конца. Мне потом рассказали, что, когда нас нашли, меня не могли оторвать от тела сестрёнки, так я в него вцепилась. Ну и ещё несколько месяцев я пробыла овощем. Меня разбудили с помощью машины, похожей на ту, с помощью которой мы подключились, и на это ушло ещё несколько месяцев.
Она прервалась, затем, глубоко вздохнув, продолжила:
– Всё это время я была с сестрой. Когда она умирала, я приняла в себя её разум, и потом она жила во мне до самого пробуждения. Жила долго и счастливо.
– А сейчас?
Лия замолчала. Над нами парил одинокий коршун, высматривая добычу, рядом море шептало свою вечную песню. И я не знал, что сказать. Поэтому я просто дал ей свою ладонь и почувствовал, как она положила свою в ответ.
Следующие сеансы мы провели без компьютера.
Мы носились по мирам и галактикам, заглядывали в чёрные дыры и кротовые норы. Мы гуляли по городам, где мы никогда не были и которые, возможно, даже не существовали. Мы создавали новые миры и с наслаждением переделывали старые.
Мы падали, даже не касаясь друг друга, а просто глядя друг другу в глаза.
В конце концов я не выдержал и пригласил её на свидание. Настоящее.
Мы гуляли по набережной, дышали кипарисами и ели мороженое. И я перестал стесняться увечья – ведь настоящие ноги были со мной, мы знали это оба. Правда, потанцевать на них не удалось.
– А знаешь, Лия, – говорил я, – я прочитал, что сейчас делают бионические протезы. Вроде бы, можно подключить электронную ногу к нервам и ходить, только стоит до черта...
– Не страшно, – отвечала она. – У тебя всё получится.
– И тебе не будет обидно, что я не танцую.
– Мне не обидно, – прошептала она. – Я танцую с тобой в мыслях.
Я взялся проводить её до дома. Мы шли сквозь город, дышали его воздухом, а ночь подмигивала нам мерцанием звёзд, да проскакивали запоздалые машины.
– Сто лет я не провожал девушек, – улыбнулся я, когда мы почти пришли.
– Да, а меня никто не провожал лет двести, наверное.
– Странно...
– Ну, вот так...
Мы стояли – вернее, она стояла, а я сидел – и пытались выдавить из себя что-то разумное, но она напрочь запуталась в своих мыслях, а я робел, как школьник.
Нас прорвало одновременно: я взялся прощаться, а она позвала выпить кофе. Потом я согласился выпить кофе, а она начала корить себя, что не подумала о такси, и тоже всё одновременно, и мы бы наверняка пришли к тому, что всегда хорошо сидеть дома и пить кофе, когда к тебе едет машина в шашечку, и одному богу ведомо, когда бы она приехала, но тут меня кто-то толкнул и я полетел на землю.
Трое мужчин. Один из них толкнул меня, другие двое держат Лию.
– Что вам надо?! – кричу я.
– Шоколада! Мармелада!
Подонки ржут. А один из них деловито ощупывает Лию.
– Что ты путаешься с калекой, сладкая? Мы-то лучше!
– Давай, покричи, – говорит другой. – Может, кто услышит.
Третий засаживает мне пинок под дых. Видимо, ничего умнее не придумал. Но всем смешно.
Как же мне не хватает моих ног... Но ничего, кроме внутренних ног, у меня нет. И кроме шума далёкого моря...
– Эй, ты, пни меня ещё раз, козёл! – говорю я. Садист не заставляет себя ждать: я хватаю его за ногу, рывком подтягиваюсь на его одежде и роняю на асфальт вместе с собой. Он с животной злобой смотрит на меня и пытается вырваться, но я мешаю, стараясь не сводить с него взгляда.
Двое держат Лию. Я держу третьего. Телесный контакт и...
Тебе ведь достаточно посмотреть им в глаза? А что, если за тебя это сделаю я?
Смотри в меня, девочка. Просто смотри в меня.
– Лия! Смотри мне в глаза! Смотри внимательно и не бойся! – крикнул я.
Второй довольно заржал: наверное, подумал что-то своё. А потом заткнулся, когда я поймал его взглядом. Он смотрел и не мог оторваться, и тогда я поймал первого. Третий странно перестал трепыхаться, и это было хорошо, потому что я мог теперь не смотреть на него. Но мне это было не нужно. Я видел его отражение в глазах Лии.
Падение было долгим и тяжёлым, как смерть, но я и Лия знали, где приземлимся. А эти трое – нет.
Мы упали в воду возле берега. Первого я вытащил из воды сам: он успел наглотаться воды и плохо соображал. Хороший удар кулаком в челюсть – и он отправился обратно в воду.
А вот второй не тратил время на раздумья. Он выхватил нож и пошёл на меня. Я осторожно отступал к берегу, стараясь подловить противника на ошибке, но вдруг его со спины схватила Лия. Сбросить её с руки – это секунда, но мне хватило: простая комбинация удара рукой и ногой, и он уже выведен из строя. Пинком я отправил нож на берег, а следом поймал врага в захват и опрокинул в море.
Третий отступал к берегу и, в конце концов, побежал в воде, как смог. Я опрокинул его ударом ноги. А потом бросил поближе ко второму, поймал обоих за горло и погрузил в тёплую воду.
У них не было сил встать.
Третий наглотался воды и стих. Второй боролся до конца, но в конце сдался и он. Нож-бабочка гнил на берегу, превращаясь в труху.
– Отпусти их, – сказала Лия.
– Ты как?
– Всё хорошо.
Она положила мне руки на плечи.
– Отпусти их, Антон. Пожалей. Не надо их убивать.
– Пожалеть? Этих? – я усмехнулся. Затем взглянул на плавающие тела. – Только ради тебя. И чтоб не засоряли акваторию.
Я умылся водой и пожелал себе, чтобы синяки и ссадины прошли и не появлялись. Затем...
Лия подала мне руку и помогла забраться в кресло.
Первый был в отключке, но более-менее в порядке. Третий шевелился, царапая воздух и дыша, будто выкинутая на берег рыба.
Второй утих.
– Ты же не убил его? – шёпотом спросила Лия.
– Не знаю. Пни его.
Тот от пинка застонал.
Кое-как мы добрались до квартиры, где я, наконец, смог оценить масштаб потерь. Вроде бы, ничего серьёзного, что не заживёт само: чудеса да и только. Так, глядишь, и ноги отрастут.
– Лия! – позвал я. Та уже бежала с кухни: в руках она несла марлю и бутылку с антисептиком.
– Лия, – улыбнулся я, – лучше бы ты принесла кофе. Ведь ты же умеешь, правда?
– Я сделаю!
– Стой!
Она остановилась.
– Не надо кофе, – попросил я. – Просто сядь со мной.
И, когда она исполнила просьбу, я взял и к чёртовой матери послал все правила про психолога и пациента.
Её поцелуй был солёным, словно море, а сердце билось так, словно во вселенной рвались сверхновые, и продолжалось это целую вечность.
Когда мы, наконец, перестали целоваться, я увидел, что она плачет.
– Лия, что-то не так? Я что-то не то сделал?
В ответ она крепко обняла меня.
– Замолчи. Просто будь со мной и не уходи, – прошептала она.
– Хорошо, – пообещал я. – Не уйду.
И мне не надо было смотреть в глаза, чтобы понять, о чём она думает.
Источник: http://litclubbs.ru/writers/2304-more-volnuetsja.html
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне": битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>