На протяжении нескольких десятилетий, начиная с 1803 года, в религиозном просвещении простого народа России шло своеобразное перетягивание каната между Русской церковью и министерством народного образования. Все началось с издания в 1803 году императором Александром I указа «О введении наук в России», в котором духовенство приглашалось к «содействию сему благому начинанию». Александр I планировал покрытРоссисетью учебных заведений, включающей в себя приходские училища, уездные, губернские (гимназии) и университеты. Последовала реализация указа. Все учебные заведения, кроме приходских, финансировались из государственной казны. Содержание приходских возлагалось на церковные приходы. Два прихода были обязаны финансировать, по крайней мере, одно училище. Чтобы все дело образования управлялось из одного центра, император в 1817 году объединил министерство духовных дел и министерство народного просвещения, поставив во главе объединенного ведомства руководителя Российского Библейского общества князя Н. А. Голицына. Таким образом, преимущества оказались на стороне светской власти. Подобное положение вещей сохранялось до 1824 года, когда два названных министерства были вновь разделены. Воцарившийся в 1825 году Николай I продолжил линию на расширение участия церкви в обучении простого народа. В 1836 году он издал указ, который определил открытие при церквах и монастырях народных школ. Таким образом, центр управления народным образованием явно перемещался в сторону церкви. Последовало повсеместное открытие названных школ.
Православный историк П. Знаменский не без иронии отмечает, что большое количество открываемых школ «спутало понятия гордившихся своим просвещением людей, которые привычно свысока толковали о невежестве, обскурантизме и своекорыстии попов». Имелось в виду недоумение интеллигенции по поводу того, что невежественное, ненавидящее науки и корыстолюбивое духовенство вдруг стало в массовом порядке открывать школы. Чему оно могло научить молодежь? Во всяком случае, открытие при церквах и монастырях школ во исполнение императорского указа само по себе еще не опровергало невежества духовенства, его ненависти к наукам и корыстолюбия как основных черт этого социального слоя и не гарантировало должного качества обучения. Последующие события подтвердили это.
После отмены в 1861 году крепостного права вопрос о народном образовании приобрел особую актуальность. Теперь церковноприходские школы в епархиях открывались каждый год по несколько сотен. Всего за шесть лет, с 1859 по 1865 год, было открыто 21 400 приходских школ. Нередко они располагались в жилых помещениях местных священников, ютились в тесноте, и условия занятий в них далеко не всегда соответствовали общепринятым нормам. Занятия проводили местные священнослужители и, естественно, программа носила чисто религиозный характер. Все это не могло не привлечь критического внимания интеллигенции. В газетных и журнальных статьях высказывались сомнения по поводу достоверности данных относительно столь большого количества церковноприходских школ, которые возникли внезапным образом. Критике подвергалось само духовенство, выступавшее в роли школьных учителей, отсталость используемых ими методов обучения, общее невежество и узость православной религиозной программы. Все эти критические суждения имели под собой конкретные обоснования.
Министерство народного просвещения не осталось в стороне от происходящего, оно поставило вопрос о подчинении министерству всех народных школ. Проблемой пришлось заняться самому императору, и в 1862 году он издал высочайшее повеление, согласно которому все существующие приходские школы отдавались в ведение церкви, а за министерством признавалось право на те школы, которые оно откроет. Решение было явно в интересах церкви, и министерство просвещения не могло с ним смириться. Не считая возможным игнорировать императорский указ, оно так построило свою политику, что в конечном счете добилось успеха. Министерство народного просвещения повсеместно открывало новые школы, одновременно оно оказывало ощутимую финансовую поддержку тем церковноприходским школам, которые выражали согласие работать под опекой министерства. Преимущества министерских школ во всех отношениях были столь очевидными, что попечители округов и мировые посредники, достаточно многочисленные и влиятельные в российском обществе, активно выступили против церковных школ, в поддержку светских.
Свое недовольство деятельностью церковных школ выразило также земство, объединявшее наиболее состоятельных зажиточных людей по принципу землячества. Имея свои структуры управления, значительные материально-финансовые средства, оно стало открывать свои школы со светской, ориентированной на европейский уровень, программой обучения.
Церковноприходские школы стали одна за другой переходить под эгиду земства. Это происходило добровольно, как правило, по инициативе духовенства, которое было вынуждено признать свою несостоятельность в организации народного просвещения.
Для координации сложных процессов, происходящих в сфере образования, по указанию императора в 1864 году были учреждены губернские и уездные училищные советы из представителей духовенства, министерства просвещения и земства. Должность председателя в них по штату занимали архиереи. Главной целью создания училищных советов было: сохранить приоритетное влияние церкви в сфере народного образования, спасти церковноприходские школы. Но эта цель оказалась нереальной. Предшествующая практика деятельности школ под эгидой церкви до такой степени дискредитировала их в глазах интеллигенции, профессиональных работников просвещения, что председательствующие в советах архиереи оказались фактически в изоляции и были лишены возможности проводить в жизнь свои решения.
Традиционно в светских школах преподавался предмет закон Божий, представлявший собой основы вероучения русского православия. Занятия по закону Божьему проводил священнослужитель, называвшийся законоучителем. Но теперь многие земства стали отказываться от оплаты законоучительского труда священников, считая, что такой труд является его пастырским долгом. В некоторых земских школах ввели поурочную плату священнику, поставив его занятия под контроль светского учителя. В ряде светских школ оплачивали труд только тех священников, чьи занятия по качеству соответствовали общепринятому школьному стандарту. Во всех светских школах придерживались мнения, что количество уроков по закону Божьему следует сократить до минимума, поскольку это специальный предмет, рассчитывающий на подготовку дьячков, а не крестьян. Ввиду царившей в светских школах атмосферы пренебрежительного отношения к священникам-законоучителям, многие из них отказывались проводить занятия. Нередко уроки по закону Божьему проводили светские учителя. Престиж церкви в сфере народного образования неудержимо снижался.
Спасая честь мундира, вернее, рясы, священный синод был вынужден в 1871 году официально разрешить замещение должностей законоучителей-священников светскими лицами. Процесс ослабления влияния церкви в народном образовании продолжался. В 1874 году, в соответствии с волей императора, архиереи были отстранены от председательства в училищных советах, это место заняли предводители дворянства. Как в губернских, так и в уездных училищных советах было резко сокращено представительство духовенства - до одного человека.
Одновременно стремительно уменьшалось количество церковноприходских школ. Если в 1865 году их насчитывалось 21 400, то 20 лет спустя, в начале 1880 годов, лишь немногим более 4000.
«Живая связь между церковью и народной школой заметно ослабела, - отмечает православный историк П. Знаменский. - Духовное ведомство употребляло со своей стороны разнообразные меры к удержанию за собой влияния на народное образование». К числу этих мер относились многочисленные указания иерархов подчиненным продолжать создавать церковноприходские школы и не оставлять должности законоучителей в светских школах. Кроме того, при церквах была учреждена должность псаломщика с обязанностью преподавать в приходской школе, а в программу семинарий был включен курс педагогики, с тем чтобы выпускники могли хоть как-то проводить занятия в школе. Но слишком низок был авторитет церкви, священников среди русской интеллигенции, в сфере образования, чтобы привести к коренному изменению положения дел.
Этот факт требует глубокого осмысления, русская церковь властвовала в религиозной, нравственной жизни России уже 900 лет. Достаточный срок для того, чтобы высочайшие духовно-нравственные принципы христианства вошли в плоть и кровь народа России, чтобы его интеллигенция восприняла свет евангельской истины и вместе с духовенством стремилась бы передать его молодежи. Почему русская интеллигенция, сама являвшаяся в духовно-нравственном отношении продуктом воспитания Русской церкви, так решительно и категорично отвергала эту самую церковь в сфере народного образования?
Ответ частично содержался в выступлении на заседании кабинета министров 22 апреля 1881 года министра финансов А. А. Абаза. На заседании присутствовал император Александр III. До министра финансов выступил обер-прокурор святейшего синода К. П. Победоносцев, который говорил о плохом состоянии системы управления России. На это А. Абаза заметил: «Если действительно некоторые отрасли управления находятся в плачевном состоянии, то к числу их нужно отнести прежде всего ведомство духовное (Русская церковь со всеми ее структурами). В каком положении находится наше сельское духовенство? В самом отчаянном. Можно без преувеличения сказать, что оно само отчуждает прихожан от церкви. Вынуждая у них непосильную для бедных людей плату за крестины, за брак, даже за похороны, и в то же время далеко не подавая им примера христианской жизни, священники наши часто способствуют уклонению крестьян в раскол- штунда (одно из протестантских, евангелических течений), растущий не по дням, а по часам, и даже просто распространению неверия в народе. Пробуждение нашего духовенства к проведению евангельского учения не только словом, но и самим делом - вот обильное поле для деятельности обер-прокурора святейшего синода…
Примечательно высказывание еще одной приметной исторической личности - С. А. Рачинского. Профессор ботаники Московского университета, он, устав от склок и дрязг ученых собратьев, махнул на столицу рукой и уехал в свою деревню, стоявшую в глуши Смоленской губернии. Там и создал школу для местных ребятишек. Получилась одна из лучших, если не самая лучшая, в России церковноприходская школа. О блестящем педагогическом опыте Рачинского К. Победоносцев с гордостью докладывал будущему императору еще в 1880 году. И вот этот Рачинский в «Заметках о русской школе», опубликованных в 1883 году, пишет, что сельское духовенство, которому передаются сельские школы, является «сословием запутанным, но вместе с тем жадным и завистливым, но притязательным, ленивым и равнодушным к своему высшему призванию, а вследствие этого и не совсем безукоризненным в образе жизни». Рачинский считал, что подобное состояние духовенства можно изменить личным подвигом педагогов-энтузиастов: «Нужен личный подвиг, бесконечно тяжкий, до смешного скромный - потому великий. Нужно, чтобы люди с высшим образованием, с обеспеченным достатком, не принадлежащие к касте духовной, принимали на себя, из одной любви к Богу и ближнему тяжкий крест священства».
Любопытная вещь: два разных, незнакомых друг с другом человека, министр Абаза и педагог Рачинский, высказывают одну и ту же мысль о низких духовно-нравственных качествах священников, их неспособности являть собой пример христианина.
Убедительное подтверждение того, что священники Русской церкви в качестве учителей представляли собой слишком «худое семя», чтобы оно могло дать «доброе племя».
В общем плане речь шла о духовном состоянии Русской церкви, точнее, о ее духовной немощи. Пронизанная духом властолюбия и корыстолюбия, пораженная болезнью обрядоверия, погрязшая в политике, выхолостившая из христианства его сущность - любовь, Русская церковь не могла дать пищу ни уму, ни сердцу, ни душе подрастающего поколения. Отвергая участие церкви в народном образовании, русская интеллигенция в семидесятых годах XIX века фактически выразила недоверие Русской церкви как столпу и основе истины и нравственности. Это были зримые признаки приближающейся катастрофы Русской церкви, которая разразилась несколько десятилетий спустя, когда политические потрясения лишили церковь административных «костылей» и она рухнула.
Но тогда, в 1881 году, императорская власть была готова задействовать административный резерв для укрепления престижа церкви. И она использовала, не упустила его. Вступивший на престол Александр III решительно поддержал реакционное крыло правительства, возглавляемое обер-прокурором святейшего синода Константином Петровичем Победоносцевым. Из политических архивов Победоносцев извлек девиз: «Православие, самодержавие, народность!» Им руководствовался еще император Николай I несколько десятилетий назад. Девиз вновь стал руководящим принципом жизнедеятельности всей государственной системы и оставался им в течение всего времени царствования Александра III, вплоть до 1905 года. Это не лучшим образом отразилось на состоянии народного просвещения.
Почему так получилось? Следует назвать способствовавшие этому объективные и субъективные причины. Первая - Александр III воссел на престол после гибели своего отца Александра И в результате восьмого по счету террористического акта, совершенного 1 марта 1881 года группой террористов «Народной воли» во главе с А. И. Желябовым. Террор против царя и других государственных деятелей являлся программной формой борьбы «Народной воли», ставившей своей задачей изменение государственно-политического устройства России. Отделения организации «Народной воли» действовали в пятидесяти городах России и насчитывали несколько десятков тысяч человек. Правительство было обязано принять по отношению к этой террористической организации жесткие полицейские меры.
Вторая причина-Александр III был сильно напуган убийством отца, разгулом терроризма в целом и в течение всего правления принимал очень строгие меры по обеспечению безопасности своей семьи и своей особы. Достаточно сказать, что, живя в царском дворце, ни он, ни члены его семьи никогда не спали в обустроенных спальнях, они предпочитали маленькие глухие комнаты на антресолях.
Третья причина - по оценке председателя кабинета министров Витте, уровень интеллектуального развития Александра III был ниже среднего. Важная черта государя. Значит, он нуждался в авторитетном помощнике, которому доверял бы, чей высокий интеллект являлся бы общепризнанным. Таковым оказался Константин Петрович Победоносцев.