Важный возрастной рубеж: ещё не ходишь/уже ходишь на школьные дискотеки. Допущен – не допущен. Инициализация в городском племени времён советских семидесятых.
Первый раз пошёл в девятом классе. Новая школа, новые одноклассники, амбиции космические, достоинства надуманные, неуверенность в себе подавляется адской гордыней.
На треть Печорин, на треть Люцифер, оставшиеся проценты делят Бельмондо с Пьером Ришаром.
Главный повод для страхов, что не примут, не дооценят – изъян в гардеробе. Нет джинсов, потому что у родителей нет блата в торговле, кроме книжной, а переплачивать за какие-то американские штаны (можно купить с рук, но дорого) мама считает неправильным. Первые свои фирменные джинсы привёз из Болгарии, когда уже окончил третий курс. Впрочем, «фирмОй» в классе щеголяли несколько парней. Для остальных незазорно было явиться на дискотеку в школьной форме – тёмно-синих мешковатых брюках и куртке с погонами, с пуговицами под серебро.
Решил выделиться галстуком – французским, шёлковым, купленным в киевском универмаге на Крещатике.
Получил предупреждение, что за такую подчёркнутую индивидуальность можно и огрести, но почему-то не огрёб.
Потоптался в пацанском кругу - ритуальное перетаптывание с ноги на ногу и покачивание плечами называлось «быстрым танцем». Была и вторая разновидность – «танец медленный», «медляк», означавший недвусмысленную заинтересованность в партнёрше как «подруге», то есть девушке, с которой тебя связывают отношения, определявшиеся фарисейски-нейтральным глаголом «гулять». На такой шаг решались только после предварительных переглядываний, а иногда и челночной дипломатии посредников-посредниц.
Репертуар школьного ВИА, вероятно, утверждала завуч. Пели песни из тогдашнего репертуара «Весёлых ребят» и группы «Цветы» - никакой иностранщины. Отрывались на шлягере про речку, мост и овечку: «А ну-ка, раз, два, три четыре, пять, шесть, семь! Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один!»
На новогоднюю дискотеку музыканты позволили себе сыграть незапланированную «Ах, Одесса, жемчужина у моря…» - с последующим разбирательством на педсовете.
Приятель из параллельного класса Андрей Ковальский играл на гитаре, и у меня появилась совершенно идиотическая мечта: я напишу стихи, Ковальский положит их на музыку и родится песня, которую будут исполнять на дискотеках по всей Костроме, всякий раз называя имя автора слов – разумеется, под раскаты аплодисментов. Сочинивши несколько рифмованных предложений про то, как трубы в поход заиграли, а железные панцири стиснули грудь (ритмически неотличимых от романса про поручика Голицына), я на перемене сунул Ковальскому вырванный из тетрадки лист: «Вот, посмотри». Тот прочёл и, думаю, к концу перемены уже забыл о прочитанном, за что я сегодняшний ему тогдашнему сильно благодарен.
В десятом классе на дискотеках уже не просто входили в круг танцующих – стало важным умение заполнять разговорами паузы между «быстрым» и «медленным». Однажды эта трепотня-болтовня с одноклассницами как-то сама собой вывела на тему стихотворства, и я на спор прочитал наизусть «На смерть поэта» - что самое удивительное, меня дослушали до конца, до последних строчек:
И вы не смоете всей вашей чёрной кровью
Поэта праведную кровь!
Всё-таки в людях, живших в семидесятые, была потребность в отборе слов, которые не пугали своей возвышенностью.