Начало истории - здесь
***
– А сейчас вы рисуете?
– Сейчас – нет, – она замолчала, словно сбилась с мысли, по её лицу промелькнула тень, или ему показалось?
– Но почему? Ведь у вас явно есть способности!
– Я вас прошу, Николай… Способности! Они есть у всех, а талант – у единиц, как у моего Вадика! Эти эскизы, это так, мелочи. Вы бы подлинники картин видели, на полотнах! Никогда на его выставках не были? Художник Вадим Светозарский, это у него псевдоним такой!
– Я давно на выставки не хожу, – почему-то это признание расстроило Захарьева, – а что касается способностей, то у меня, например, их нет совсем. Я даже внуку толком ни машинку, ни котика нарисовать не могу – какие-то каляки-маляки получаются!
– Ну и что? Наверняка у вас другие есть способности, стихи писать, например!
– Стихи… то давно было, в студенчестве. И рассказики писал, в многотиражке печатался. И на сцене немного играл… – Николай Васильевич смущённо улыбнулся.
– О, вот видите! Я же говорила! Вот у вас были способности, но вы не стали ни писателем, ни артистом! А если бы это был талант, то стали бы. Вот Вадик со своим талантом пробился, его знают, его картины покупают! А вы где играли, на какой сцене?
– Да особо ни на какой… У нас был коллектив такой, вроде как самодеятельный, но довольно сильный. Мы по заводам ездили, по воинским частям, в городском Доме Культуры выступали. Первое отделение – для партийного руководства: о революции, о партии, о комсомоле. А вторая часть – миниатюры. Юморные в основном, но и серьёзные бывали. А однажды очень глубокий спектакль поставили, антивоенный, но… настоящий, что ли. Я там изображал такое божество войны, которое требует всё новых жертв. Оно взывает что-то вроде: «Отдай мне своих юношей, мне нужны их нервы и мускулы, жилы и кровь! Они умрут ради меня и возьмут с собой миллионы других юношей…» При этом я стоял в левом углу тёмной сцены, а в правом находилась девушка, изображавшая на контрасте со мной всё доброе и светлое – мир, семью, не помню уже. Ну и нас с ней поочерёдно выхватывали пистолетом (1) – Эля при этом понимающе закивала, мол, знаю, что это такое, – а я произносил свои монологи на эмоциях, жестами, напрягая руки. Так вот, потом у нас был такой, ну, банкет, что ли, и один артист, настоящий, из театральной труппы, так он сказал, что сам играл эту роль довольно часто, но играл её на тексте, делал упор на смысл. А в моём исполнении увидел, как эту роль можно отыграть по-другому, на эмоциях. Это был потрясающий комплимент!
– Ой, как интересно! Как же вы так, не пошли дальше, не стали актёром?
– Ну, вы же тоже не пошли в художники…
– Не с моими средними способностями лезть в большое искусство, – девушка произнесла эту фразу каким-то чужим, чеканным голосом, как истину в последней инстанции, основополагающий постулат. И тут же сменила тему, вновь защебетала:
– Ой, Николай, вы же так здорово рассказываете! Наши крокодилы ведь все, кто художник, кто артист, им будет тоже интересно! Вы не подумайте, что я их обзываю, они сами себя крокодилами именуют, потому, что крокодил не способен смотреть назад, ну просто шея у него не поворачивается, вот и они все такие, вперёдсмотрящие, авангард, типа. Они вечером приедут, тут шашлык будет, веселье, они всегда что-то забавное придумывают, а не просто пьянка. Вы приходите непременно, я вас приглашаю!
– Нет, что вы Эля, – Захарьев растерялся, – как это я вдруг приду к незнакомым людям, в чужую компанию… И одет я по-рабочему, и с собой принести нечего («Не с чекушкой водки же приходить», подумал он).
– Да ну что вы, в самом деле! – она даже замахала руками. – Они сами в таких лахах (2) приезжают, это ж богема! А жратвы и выпивки столько привозят, что на три пикника хватит, потом всем с собой чуть не силком раздают. И послушать вас захотят наверняка, как вы артистом были в то время!
– Да каким там артистом, – махнул рукой Николай Васильевич, – так, любителем с большой дороги…
– Нет-нет, вы приходите обязательно, слышите? Я вас пригласила!
Захарьев ушёл взволнованный. Честно говоря, пойти в гости хотелось. Воспоминания разбередили душу, пришли на память их бесшабашные «гастроли» – поездки с концертами, репетиции, спектакли. Вспомнилось, как их коллектив в авральном порядке мобилизовали для какого-то юбилейного вечера со спектаклем о местном революционере с Пересыпи, причём отдали в распоряжение другого режиссёра, жёсткого конкурента их любимому Додику.
Как они издевались над надуманным, пафосным текстом, над режиссёром от райкома! Как он, молодой тогда Коленька, подбил всех на пакость: во время репетиции, они встали перед сценой и завыли по-волчьи. Когда пришлый режиссёр принялся на них орать, он невинно показал ему текст, отпечатанный на машинке, где значилось: «На авансцену ВЫЛА группа чтецов». Понятно, что это была опечатка – «вышла», но получилось забавно. Им ничего не было ни за это, ни за другие хулиганства, может быть, из-за того, что в итоге спектакль они отыграли с блеском и завоевали грамоту от райкома партии…
Зачем эти истории современным «крокодилам», которые не способны смотреть назад? Наверняка он гораздо старше их, и нужен ли весёлой, «безбашенной», как они сами говорят, молодёжи?
Николай Васильевич со смущённой душой принялся за грядки, и вскоре поймал себя на том, что работает споро, словно желая закончить побыстрее. «Шашлычок под коньячок на шару решил получить, повеселиться на старости лет?» – с иронией подумал он. Впрочем, польза от повышенного темпа работ всё равно будет – и так, сколько времени провёл в гостях!
Долгий летний день никак не хотел заканчиваться. Дневная жара ушла, наступила долгожданная прохлада. Он помылся под тёплыми струйками летнего душа – за день вода в бочонке хорошо прогрелась, переоделся в чистое.
Хотелось есть после целого дня работы на свежем воздухе, но он ждал, так и не решив, идти к соседям, или нет. Синий внедорожник стоял у их ворот, из дома раздавались голоса, но как видно, веселье ещё не начиналось.
Вышел во двор, побродил между грядками, подошёл к калитке. Хорошо бы, чтоб Эля тоже вышла, увидела его, позвала. Тогда можно будет идти на полном основании. Но у соседей во дворе находились только двое-трое молодых мужиков; они разжигали мангал, нанизывали мясо, время от времени, весело гогоча, пили коньяк из небольших рюмок. Очевидно, женщины были в доме.
Захарьев зашёл в домик, присел к столу, съел кусок хлеба с котлетой – голод становился невыносимым. Надо что-то решать! Если идти, то сейчас: с соседнего участка потянуло горьковатым, дымным, мясным ароматом. Он решился. Пригладил волосы, обдёрнул одежку, поколебавшись, всё же сунул в широкий карман брюк чекушку.
Вышел во двор, направился к калитке. В это время у соседей бухнула басами мощная магнитола, и в вечернем воздухе лихо забушевала очередная нетленка какой-то голосистой звездульки.
Николай Васильевич скривился. Дешёвую попсу он не жаловал, а тут ещё художники, артисты, богема! Эля говорила, что у них не просто пьянки, а нечто интересное, а тут нате вам!
Сейчас идти никак нельзя, его просто не услышат! Ничего, закончится дикий концерт, все немного поедят, выпьют, возьмут, наверное, гитару. Тут он и появится. Вскоре дикие песни и вправду кончились. Он подождал, гитары слышно не было, раздавались громкие голоса, о чём-то спорили. Ну, пора!
Решительно направился к калитке, уже готов был её открыть, но его остановили звуки ссоры. Да, у соседей уже не спорили, а ссорились. Ему почудился слабый голосок Эли, и другой, мужской грубоватый баритон. Услышались обидные слова «Тоже мне, великая художница, что ты понимаешь!» Показалось, что где-то смеются, зло и обидно. Взвизгнула женщина. То ли увидела мышь, то ли отшатнулась от удара.
Он резко повернулся, и уже не сомневаясь, пошёл к себе. Там без него разберутся, нельзя лезть в семейные дрязги. Открыл чекушку, и в четыре рюмки с небольшими перерывами, опорожнил её под осточертевшие за почти сорок лет Гелины котлеты с хлебом. Разделся, чтоб улечься, но вспомнил о некой необходимости.
Не одеваясь, в одних трусах сходил в дощатую будочку в углу сада, поёжился под свежим вечерним ветром, пошатываясь, побрёл в дом. Его с отвычки развезло, и сидя на кровати, он пробовал изобразить то самое божество войны из актёрской молодости. Покривлялся немного, пытаясь вспомнить жесты и забытый текст, махнул рукой, повалился на кровать, и заснул тяжёлым, нетрезвым сном.
Проснулся Захарьев рано, болела голова, и мучил сушняк. Напился из колодца, умыл лицо. Есть не хотелось, и он взялся за недоделанную вчера работу. У соседей было тихо, синий джип стоял у калитки.
Он закончил прополку, собрал и упаковал урожай. До вечерней электрички оставалось время, и Николай Васильевич поспал в душном домике, на полуденной жаре. От этого ему стало ещё хуже, голова разболелась не на шутку. Он быстро собрался, закрыл дом и калитку, пошёл на станцию.
Синего джипа у ворот не было, но он прошёл мимо соседского дома быстрым шагом, боясь, что его окликнут. В электричке тяжело дремал, поминутно вскидываясь, чтоб не проспать свою остановку.
Геля, оказывается, была уже дома. Она привезла Сергуньку, и шёпотом сообщила мужу, что помирила дочь с зятем, оставила их одних, чтоб закрепляли примирение, а внука пока забрала к ним. Подозрительно спросила, что с ним и почему болит голова?
– Даже не знаю, что-то знобит… Ещё и соседи всю ночь орали, музыку крутили, совсем не спал!
Померили температуру, оказалось тридцать восемь и два. Его уложили в постель, заставили выпить кучу лекарств. Николай Васильевич тяжело болел три дня: с высокой температурой, ознобом, головной болью. Ангелина Степановна выхаживала мужа изо всех сил, и вскоре он пошёл на поправку.
Через полторы недели всё вошло в норму. Он радостно возился с внуком, ездил вместе с ним и женой на дачу, но соседей больше не встречал. Иногда видел возле их калитки синий джип, слышал голоса, но не обращал на это внимания. Всё забылось, стало далёким и бесцветным. Разговор с молодой женщиной, её наивные и милые рисунки, память о давней актёрской удаче – роли бога войны. Это всё прошлое, пустые воспоминания, ложная память.
А настоящее – вот оно. Родное до оскомины, крепкое, привычное, не дающее, как крокодилу, оглянуться назад. В общем – дачная муть.
(1) Пистолет – осветительный прибор проекционного типа, предназначенный для высвечивания узким и сильным световым пучком отдельных актеров и части декораций.
(2) Лахи (укр., жарг.) – лохмотья
***
С приветом, ваш Ухум Бухеев