Alex Johnston, «играю на гитаре с 1987 года, на басу с — 1985 года».
Ответ очень прост: я остановился в своём прогрессе.
Это случилось, когда мне было чуть за тридцать. Я не профессиональный гитарист, поэтому у меня не было острой необходимости знать много о теории музыки. Я не был участником сессий, где был бы обязан читать с листа. Не похоже, чтобы люди, с которыми я играл музыку, были исключительно образованными музыкантами. Мы все были в одной лодке: гитаристы, которые подхватывали музыку с ходу. Некоторые из нас зарабатывали музыкой на жизнь, у других, как у меня, это было хобби.
Мой природный дар — неплохой слух, и в течение двадцати лет он хорошо мне служил. Я хорошо разбираюсь в том, как сыграть довольно много музыки, просто слушая её. Я мог снять довольно сложные треки King Crimson на слух: даже когда я не мог их сам адекватно воспроизвести (например, ритм в «Fracture»), я мог сказать, как они должны были быть воспроизведены.
Песни Led Zeppelin давались мне легко. Подруга-виолончелистка однажды сделала мне тест на слух, играя сложные аккорды, чтобы удостовериться, могу ли я их понять, и подтвердила, что я необычайно хорошо определяю интервалы исключительно по их звучанию.
Но была одна форма музыки, которую я слушал с подросткового возраста, и которую я хотел играть, но которая в значительной степени превосходила мой слух. Это джаз.
С относительно простым джазом, таким как свинг, всё было не так уж плохо. С этим материалом мое ухо работало хорошо: аккорд Ab7 переходит в Bb7, затем идёт Eb7... и это работало.
Но когда музыка была более гармонически сложной, мое ухо говорило: «Чёрт возьми, я не знаю, чувак. Это вещь в себе. Понятия не имею, что там происходит». Я не мог взять в толк, что это такое и как оно работает, хотя я мог прекрасно слышать, как работает Led Zeppelin, The Beatles или ABBA...
Тот факт, что эта музыка «победила» мои уши, означал, что я достиг той точки в своём развитии, где уши уже не спасали. Я вышел, как говорится, на плато. В тот период своей жизни я не играл регулярно со многими людьми. Я осознал, что перестал учиться чему-либо, и мне уже не хватает уверенности. Мне не к кому было обратиться за советом. Люди, с которыми я играл, были примерно того же уровня мастерства, что и я сам.
У меня были некоторые навыки чтения партитур, приобретённые, когда я брал уроки игры на фортепиано в возрасте девяти лет, и я начал практиковать чтение партитур, слушая классические произведения и следуя партитуре, рассуждая, что это, вероятно, пригодится. Но умение следить за партитурой Бетховена или Баха не сделало меня лучшим гитаристом.
Потом я начал изучать теорию джаза и нашёл музыкальный магазин в Дублине, где была книга Mark Levine и множество учебников по джазу Jamey Aebersold.
Книги Aebersold иногда были посвящены практике определённых прогрессий, но большинство из них были снабжены нотами известных джазовых мелодий и компакт-диском с бэк-треками. Aebersold — немного противоречивая фигура в джазовом мире, поскольку его книги учат относительно узкому виду мейнстрима джаза. Вы не можете научиться играть джаз только от того, что поиграете вместе с бэк-треками — даже с бэк-треками, в которых участвуют великие музыканты.
Но меня это вполне устраивало. У меня не было иллюзий, что я стану джазовым музыкантом. Я просто хотел лучше понять музыку и почувствовать, что я больше не стою на месте. Я не просто запихивал эти книги на полку: я играл по ним, и это было похоже на возвращение в школу. Это не была игра с живыми людьми, но это сделало теорию практической, что и является смыслом изучения теории в первую очередь.
А потом я эмигрировал и получил диплом по нескольким музыкальным дисциплинам, включая теорию.
Короче говоря, как только я начал изучать больше теории, мое чтение партитур стало лучше (теоретические книги всегда содержат музыкальные примеры, которые вы должны прочитать), и я начал приобретать ноты мелодий, которые мне нравились.
Всё начало обретать смысл. Как будто у меня появилась карта дороги к вершине, даже если я ещё не пытался подняться на неё.
Оглядываясь назад, я вижу, что даже небольшое знакомство с теорией действовало как своего рода катализатор, заставлявший остальную часть моих довольно примитивных знаний о музыке кристаллизоваться в полезную информацию. «О, это связано с этим, и это означает, что можно сделать это... чёрт, почему я не изучил этого раньше…»
Это придало мне уверенности. Я перестал быть этаким диванным гитаристом и стал музыкантом. Я начал искать людей, с которыми можно было бы играть, и которые были бы лучшими музыкантами, чем я сам, и я их нашёл!
Я стал относиться более серьёзно к технике. Я снимал себя на видео и испытывал боль от сознания того, что я далеко не так хорош, как мне казалось до этого. Но я уже не был на плато. Я снова учился. Это прекрасное чувство.
По материалам публикации (англ.).