Глава 2.
Глава 1. Химия
Я помню, как попробовал гамбургер первый раз. Это была гастрономическая истерика. Мне было 6 лет, и мама привезла бургер из Польши. Там, где я жил, их и в помине не было. Была глубокая ночь, но меня разбудили, чтобы я попробовал. Тогда мне показалось, что это самое вкусное из всего, что я ел до.
Я помню, как первый раз поцеловался. Я помню день, когда мне изменили и отчетливо помню день, когда изменил я. У всех этих воспоминаний есть свои оттенки, они такие разные, и главное, есть центр воспоминаний где-то в груди, который при контакте сразу идет по всему телу.
А есть воспоминания, которые все тело помнит не только как вспышки эмоций, чувства, но из-за которых возникают физические буквальные ощущения, подобно фантомным болям.
И получается, что гастрономические, приятные, горькие, счастливые, грустные, любовные воспоминания и моменты жизни — это мои фантомные боли.
Мне было 9 лет. Жил в маленьком военном городке на границе с Польшей. Я и двое моих друзей решили залезть и похулиганить в яблоневым сад. Детский сад, где росли яблони, располагался через главную дорогу от военного города в бывшем немецком особняке.
Был конец августа. Вечерело. Мы пролезли через деревянный забор и оказались в яблоневом саду. Сначала жадно надкусывали яблоки с разных яблонь, а насытившись, начали трясти их — кто больше стрясет. Потом один встал под яблоню, двое трясли. Главное — выдержать падения яблок по голове и телу. Продержался — не лох. Настал мой черед, я встал под яблоню и приготовился, даже на всякий случай зажмурился и сжался в ожидании ударов. Вдруг услышал непонятные движения, крики и взрослый возглас: «Стоять!» Я видел, как мои друзья уже сигают через забор, я тоже побежал. И тут выстрел и острое жжение в районе задницы. От шока я окаменел, чья-то сухая рука схватила меня за шиворот и убегающим моим друзьям крикнули: «Зовите его родителей». Это был сторож. Когда мы ходили в этот детский сад всего несколько лет назад — его никогда не видели. Высокий, с бородой седой и желтой от папиросок, которые, как я понял, курил постоянно. От его рук пахло табаком, он немного меня потрепал, что-то бубнил про себе под нос про яблони.
Когда адреналин пошел на спад, я почувствовал боль — это был выстрел солью. Я начал плакать от боли и стыда, тереть зад и причитать, мол, отпустите, я так больше не буду. Он закурил самокрутку, полагаю, что осознал, что переборщил с выстрелом, перепутав нас с кем-то. Он продолжал смотреть на меня, бубнить и спрашивать, зачем мы сюда пришли? что нам яблонь мало? зачем так? Я плакал и извинялся. Через какое-то время услышал голос ребят и увидел приближающуюся фигуру отца. Стало ещё более стыдно, страшно и больно.
Этот день я помню физически и при воспоминании даже ощущаю легкие покалывания в заду.
День, когда я узнал свой диагноз я тоже запомню.
В ночь я сделал МРТ головного мозга и результаты мне предложили обсудить в НИИ им. Бурденко утром около 11:00.
На тот момент левая рука и нога были постоянно будто онемевшими. А когда начало прогрессировать на левую часть лица, я решил действовать. Все началось за полтора месяца до этого дня, тогда я решил активно заняться спортом, и как мне казалось, в процессе что-то произошло с шейными позвонками — защемил или что-то типа того. Я думал, что идти в больницу во время пандемии будет рискованно. Дотянул я до того, что у меня нарушился глотательный рефлекс, онемела левая часть лица, от чего я не мог нормально разговаривать, задыхался и практически не мог есть. И всё это происходило быстро и стремительно. Мне стало тяжело ходить, я моментально уставал, левая нога не чувствовала твердости и при ходьбе меня иногда уносило влево. Часто перехватывало дыхание и возникало ощущение нехватки кислорода и постоянное, постоянное головокружение. Чтобы вы не удивлялись, почему я так тянул — поверьте, это произошло практически в течение нескольких дней.
Жара в Москве — это невероятное испытание и стресс для любого человека, все буквально плавится. Улицы, асфальт, терпение и сдержанность людей, и на все это накладываются правила пандемии, то есть маски и перчатки обязательны в общественных местах. Это была даже не жара — это был зной. Тот самый ужасный, который перед грозой. Воздух максимально наэлектризован. И вот в это во все я должен был выйти. Идти пешком было невозможно, один идти я уже не мог. Меня в больницу везла моя родная сестра Оля. Ехать было недолго, но обязательно в маске и в перчатках. Я при выходе на улицу моментально становился мокрым и липким. Все время хотелось пить, горло сушило, дышал тяжело.
На половине пути я снял маску и сразу же показал таксисту свежую справку с отрицательным тестом на ковид-19. Он попросил надеть маску, если вдруг менты на дороге.
Олюшка всю дорогу держала меня за плечо — перчатку она сняла и мяла мне плечо, слушая как я дышал. Это было что-то из «звездных войн».
Из-за зноя поведение людей было соответствующее. Электричество в воздухе передавалось людям, особенно мы почувствовали это на входе в больницу. Нервные, дёрганные, вечно орущие кому-то через маску, но при этом оплёвывая собеседника, и всё в красивом здании НИИ им. Бурденко, построенном в начале 20 века в стиле модерн.
Потолки, лестницы, вензеля, объёмы, столетняя история — это всё было абсолютно безразлично присутствующим. У нас же с сестрой был синдром Стендаля, по ощущениям, у меня — точно.
Мы зашли в прекраснейший холл больницы. Бахилы, маски, перчатки. Пришли на 10 минут раньше назначенного времени.
Всё плыло и двигалось медленно: медленно текли капли пота по спине, духота сжимала воздух, электричество нагнетало напряжение. Я уже ничего не хотел. Мы ждали 40 минут. Я дышал уже так громко, что окружающие бабушки строго соблюдали социальную дистанцию, а то и дальше отходили от меня. Мокрый, липкий, засыпающий и обессиленный в прекрасном холле в стиле модерн я услышал свою фамилию. Это был мой врач, сестра помогла встать, и я двинулся к нему.
— Этот со мной, — сказал по-докторски охране. Мне открыли турникет, и я поплелся за ним в сторону красивейшей лестницы в центре холла.
— Ой, а вы сможете по лестнице? — спросил он, увидев как меня заносит, и слыша как я задыхаюсь от движений.
Я очень хотел пойти по лестнице и рассмотреть ее, но увы…
— Давайте на лифте, — просипел на одном выдохе я.
Мы прошли в его кабинет через коридор, наполненный пациентами. Небольшой прямоугольный кабинет. Стол с компьютером, шкаф, пару стульев и цветов. Окно напротив меня было закрыто. Дул ласковый прохладный воздух из кондиционера.
— Выключу, а то еще простудишься, — выключил кондиционер. Я спорить не стал.
Я протянул диск с ночным МРТ и спросил: «Рассказывать?»
— Подожди, — ответил он, загружая диск.
Он был, естественно, в маске. Через маску можно было заметить усы. Он был классический доктор, прям доктор. Если говорю, то по делу, взгляд глубокий, осознанный. Легкая усталость от жизни.
Мы молчали, точнее я сипел, дыша. Он смотрел на меня и всё понимал, не дожидаясь загрузки диска. Я пытался разрядить молчание шуткой, но ничего не приходило в голову.
Диск загрузился, он стал медленно рассматривать снимки.
— Рассказывай, — сказал он после паузы.
Я начал было рассказывать, как услышал такое неприятное цыкание и увидел его изменившийся взгляд, направленный в монитор.
Моего дыхания едва хватало на треть высказываемой мысли. Но он уже не слушал. Всё понял и прекрасно знает, что будет со мной дальше, сроки и последствия. Я вспомнил короткую шутку, но почувствовал, что и она не зайдет. Он качал головой, делая вид, что слушает мое сипение и соглашается, резко оборвал разговор и позвонил:
— Рома, зайди, пожалуйста, срочно, посмотри МРТ… Да, очень срочно…
Я прекратил сипеть, и молчание в кабинете звенело. Напряжение нарастало, воздух с его электричеством наполнил пространство, стены как будто начали сжиматься.
Залетел Рома, довольно быстро оказавшись у экрана компьютера, стал быстро крутить мышкой. Его лицо изменилось, и он посмотрел на меня. От его взгляда мне стало всё понятно.
— Встречаются на кладбище пессимист и оптимист… — я начал сипеть свою шутку.
— А ты ему дай… — начал было Рома, но врач его остановил.
— Пойдем за дверью переговорим, — они вышли.
Засеките минут пять и посидите в больничной тишине. Я просто ждал, даже не пытался ничего делать. Ни посмотреть в монитор, ни встать к двери и подслушать разговор. Да, у меня просто не было сил. Я понял, что дела мои херово. Осталось понять и принять масштаб бедствия. Я взял пульт от кондиционера и включил его. Так хоть немного лучше. Всё закипало. Он вошел. Пауза.
— А внизу вас девушка ждет, кто она вам?
— Сестра родная, — я.
— А почему не поднялась с вами? — он.
Тут я не выдержал и посмотрел так, будто у меня три премии «Оскар» и все исключительно за душераздирающие драмы.
— Что там? — спрашиваю.
— Сейчас-сейчас. Секунду. С Анастасией переговорю, — говорил и набирал телефон, вставая из-за стола.
Вышел за дверь. Вам, наверное, как и мне тогда, кажется это уже несмешным. И вроде не было такого, чтобы он уходил от разговора или сомневался в чем-то. Я сам не понимаю, может это такой отвлекающий маневр в современной медицине. Как приятен был кондиционер. Вернулся. А дальше спокойно и четко…
— Дмитрий Сергеевич, бла-бла-бла… два очага… бла-бла-бла... неоперабельно… бла-бла-бла… как можно скорее… бла-бла-бла… опухоль... бла-бла-бла… на стволе головного мозга… как-то так.
«Бла-бла-бла» — это термины и слова, которые я так пишу, потому что не запомнил, и вы не поймете. Пишу только то, что услышал тогда и понял.
Теперь тишина была внутри меня. Всё просто отключилось. Вынули розетку. Питания нет. Нет никаких чувств. Никаких эмоций. Нет ничего. Врач выключил кондиционер. Я вернулся, и адреналин начинал расти. Организм кто-то завел, причем с рычага. Я неадекватно заулыбался.
— Быть может для нашего разговора мы всё-таки позовем сестру? — спросил он.
Я и так говорить не мог, а тут подкатывало, и ком встал в горле, и единственное, что я мог спросить:
— Какие дальше мои действия?
Дальше так же спокойно он говорил, что мне предстоит. Через три дня явиться в больницу, сдать кучу анализов, провериться на сovid-19. После будет консилиум, потому что уже видно, что случай редкий. А после консилиума будет решение. Дальше немного успокаивающей информации. Никакие таблетки принимать сейчас нельзя, потому что это может впоследствии помешать поставить диагноз. Надо будет потерпеть три дня, а потом будет решение.
— Дмитрий Сергеевич, кроме этого нам необходимы данные трех ваших родственников или близких людей. Они должны быть в курсе. Это обязательно. Дети? Жена? — в ответ я только отрицательно качал головой.
Он закончил и предложил проводить до сестры. Я ответил, что дойду сам. От повышающегося адреналина силы появились. Слегка шатаясь, я выходил из его кабинета. Когда попрощался, он вдруг спросил:
— Дмитрий Сергеевич, вчера всю ночь и сегодня утром я разговаривал с какой-то девушкой. Кто она вам? — спросил он, стоя в дверях.
— Это очень близкий мой человек, — ответил и пошел в лифту.
— Значит у нас в команде один человек уже есть, — утвердительно сказал он.
У меня было не так много времени, чтобы что-то придумать или понять, как мне всё это сказать родной сестре. В голове все начало стремительно крутиться. Духота давила. Мысли разгонялись. Выйдя из лифта, я быстро шагал. Всё кружилось быстрее и быстрее. Шатался, люди чуть шарахались от меня. Я утыкаюсь в турникет, бьюсь об него коленями, чтобы быстрее открыли. Быстрее, быстрее отсюда, я очень хочу на воздух. Я сразу избавляюсь от бахил и потом оборачиваюсь к сестре. Она удивилась моей стремительности и подошла ко мне, я иду к двери, быстрее, быстрее, толкаю людей. Я не знаю. Я не знаю, что говорить, я не готов. В горле ком, дышать невозможно, левая нога не слушается. Я выскакиваю на улицу, этот зной достиг своего пика, и в лучших традициях прогремел гром. Сестра догоняет меня. Я держусь из последних сил. Слезы накатывают так, что мои последние силы были брошены на сдерживание их.
Моя сестра… конечно, если бы каждый читающий ее знал, то мне было проще объяснить, как бы я мечтал, чтобы у нее этого разговора никогда не случилось.
И тут начался ливень. Мощный с крупными каплями, больно хлестающий, мы моментально вымокли. И тут я не выдержал — внутри всё подобно ливню или плотине прорвало.
Я, не находя никаких слов, орал сквозь ливень мат, как будто меня тошнило им. Оля пыталась меня обнять и успокоить и спрашивала, спрашивала.
— Пиздец, Оль, пиздец, пожалуйста, пойдем, идем отсюда, прошу, — уже сипел я.
Ливень усиливался, слезы текли, я не мог взять себя в руки, просто шел и шел вперед.
Мы так дошли до Тверской и спрятались под балконами. Чуть успокоившись, я рассказал сестре о диагнозе и попросил никому пока не звонить, пока всё не проясним через три дня. Она смотрела на меня своими кристальными голубыми глазами. Она на мое удивление держалась и не показывала виду. Меня это успокоило, и я начал расслабляться. Сил не стало вовсе. Ливень чуть успокоился, и тут вышло солнце.
— Мне на работу. Я вызову такси, закину тебя домой, и вечером всё обсудим, — спокойно сказал она.
Ехали мы в тишине, попросили таксиста убрать музыку. В масках и перчатках. Я уже выключался. Оля всю дорогу держала меня за плечо, в этот раз крепче. Доехав до дома, я медленно вышел и посмотрел на сестру. В ее глазах стояли слезы, и она еле сдерживалась. Я не успел ничего просипеть ей — такси уехало. Как можно было после услышанного работать, я не могу представить, но ей было нужно. Как она справилась, она мне не рассказывала.
Зайдя домой, я переоделся и не смог находиться долго в тишине. Вышел зачем-то на улицу. Шел несильный дождь, и светило солнце. Я вместе с другими спрятался под кроной дерева, которое росло рядом со входом в мой подъезд. Людей было много, потому что в десяти метрах находится автобусная остановка. Когда автобус приезжал, людей на время становилось меньше.
Я решил, что третьим человеком, который узнает о моем диагнозе, будет мой лучший друг Лёша. Два дня назад у него был день Рождения, на котором я не смог быть из-за состояния здоровья. Он знал, что я сегодня буду в больнице. Я звонил.
— Лёха, Лёёш, у меня не совсем хорошие новости, Лёх, там два в голове…
— Стой. Я сейчас приеду через 15 минут, — Лёха перебил меня и сразу положил трубку.
Мы с Лёшей учились вместе в школе в Калининграде, потом я поступил в Ярославль, потом переехал в Москву, он перебрался в Питер, а через несколько лет приехал в столицу. У Лёши в детстве от продолжительной борьбы с раком умерла мама. Я видел, как буквально за короткое время Леша возмужал, и его взгляд стал взрослее.
Через 12 минут из такси показался силуэт Лёши, он спокойно шел ко мне, и в тот момент я вспомнил про яблони. Кто-то держал меня за шиворот, я плакал, мне было страшно и стыдно.
Пахло мокрым асфальтом.
Иллюстрации от Кати
Глава 3. Цугцванг