Если бы джаз мог превратиться в текст, то это был бы текст Алексея Остудина. Рассказчик свободен, смел, внезапен и по-хорошему нахален — его голосу подчиняется многое, если не все.
Дым и рым
Зима — как штукатурка — с потолка:
повсюду гипс рассыпан и размазан,
губой примёрзла к берегу река,
и полынья мерцает щучьим глазом,
позёмка брызжет кашей просяной,
рябины куст синицами изгвоздан,
сквозь острый воздух именно зимой
виднее обезжиренные звёзды,
а ты большой и больше не шалишь,
а там, в овраге, лежбище Прокруста,
сама с себя расщелинами лыж
скользит гора, опухшая от хруста,
валежника навяжешь второпях,
где, гнёздами вороньими патлаты,
осины держат стужу на ветвях,
облезлые, как старые домкраты,
пока луна не выгнулась дугой,
уснёшь в избе, вдали от глаз недобрых,
не разобрав, чей почерк над трубой —
шифровка или Пушкина автограф.
Фонарик
Светил против солнца, поэтому фокус нестойкий,
прикуплен по случаю, ржавый, как выпачкан йодом,
на рынке блошином, а мог бы пропасть на помойке,
фонарик-фонарик, нельзя быть таким идиодом,
гори всё огнём, эти звёзды — твои антиподы
на Млечном пути пол-литрового деда Можая,
по спящему лесу туристских костров пароходы
плывут вдоль реки, на познание скорбь умножая,
проверишь в заначке количество реинкарнаций,
одну для себя оставлял ещё хитрый патриций,
как много тщеты и за что бы не стоило браться,
а было всего-то делов — посветить и побриться,
в засосах осин и колдобинах глушь объездная,
подсев батарейкой, какой только чуши ни порем,
я в детстве считал, что умру, а теперь вот не знаю,
и небо звенит, как хрустальная люстра над полем.
Лиомпа
Только в памяти без виз поезжай куда угодно,
в свежем воздухе повис одуванчик водородный,
пегий конь скрипит овсом, лезут оводы в соседи,
но сансары колесо до Казани не доедет,
сосны мучает отит, тишину шнурует белка,
в небе облако хрустит, как разбитая тарелка,
гром ударил по газам, первый гриб упал в корзину,
солнце рыжее в глаза брызжет коркой апельсина,
с комарья бросает в дрожь, упираешься в болотце,
значит скоро будет дождь — где бетонка там и рвётся,
свистнул на реке рыбак, и пчела к челу пророка
намертво прилипла, как чёрный ромбик из Марокко.