БАКУЛКИ (были и небылицы)

Никто не помнит, каков он был из себя - Бакулка-то, стар или молод, толст или худ, рыж или черен, давно ли жил Бакулка или недавно, а может, и не было его на свете или сейчас, где еще встретится, объявится..., Один долдон, упрямец редкий, токовал мне, что бакулки-то сам народ выдумал, а Бакулки и не было вовсе... Я не спорил с тупорылым, поди те­перь разберись - был Бакулка, не был Бакулка? Одно достоверно,— веселого был нрава человек.

Бакулку-то и я не знал, не ведал, а вот бакулки в старинном селе Дедлове мне учудили, уж я уши вострил, головой вертел, записывал точь-в-точь как сказывали. Занятно и ладно, но не без умысла.

ГОРЕЛ БАКУЛКА — РАЗ!

Т. Саломасова

Бакулка раз у кума на другой слободе гулевал - гостевал. То ли в Свисталовке это было, то ли в Котовке. Сам-то Бакулка в ту пору, говорят на Добавках вертелся - мо­жет и на Тюконовке, а с Нахаловки звонари вся­кие ильинским докучали, что он, Бакулка, у них жил - обитался. Вылетовские тоже не дураки бы­ли — за себя разговор вели. Но поближе к делу.

...Выпил, значит, Бакул­ка с кумом кувшинец квас­ку медвяного и к делу, с которым пришел, стал подбираться. Как вдруг слышат с улицы: «Пожар, Пожар!» Выскочили они из дома с кумом Силантием, глядят — полыха­ет почем зря соседушка Никифор. Пока разобра­лись, что к чему, пока вед­ра похватали, багры вы­дернули, пока прибежал люд отчаянный и в огонь сунулся — дом почти весь сгорел... Одни стены стоят, да труба печная торчит, а погорелец Ни­кифор вокруг пепелища кружит, спасенную жив­ность по родне тянет и судьбу свою разнесчастную клянет.

Ходит и Бакулка с по­горельцами, все утешает их. жалеет.. Часа два би­тых ходил, все сочувство­вал. Вдруг липнет к не­му мужик - проходец, трубкой смоляной, табач­ной, что трубой самовар­ной пыжит: «Ты что здесь походню потерял, Бакулка?» «А. что тебе паря?» — ощерился Бакулка. А мужик - прохо­дец, бороды клок, не от­стает: «Домой налегай, Бакулка, у вас на слободе пожар еще сильнее взъя­рился... от твоего дома од­на печка осталась — дот­ла сгорел».

Не спасовал Бакулка пе­ред такой вестью, перек­рестился кое-как да и говорит: «Не могет быть, паря... я ведь и в прош­лом годе горел, хошь рас­скажу...». Онемел мужик-проходец от такого дива, рот разинул, про трубку забыл, слушает, как дело складывалось... Не забы­вай - за Бакулку я пере­сказ веду.

ГОРЕЛ БАКУЛКА—ДВА!

...Любит Бакулка сено­кос, косил больше языком, по хворости-старости, лентяйству — об этом -не ведаю. А вот любота ему одна с косарями: выпить малешко, чем угостят, да бакулку потешную на свет божий вытащить. Глядишь и отступится, отлегнет у мужика от сердца.

Днем какая косьба — трава жестит, овод вред­ный донимает, больше ве­черами да зорьками ут­ренними, ранними мужи­ки в травы с косами лез­ли. И Бакулка среди них вьюном ходит, то косье поправит, то брусок по­даст, но больше всего бакулками потчует.

И в этот раз так было. Выпили мужики с устат­ку, перехватили голод да внимают Бакулке, его ре­чи занятной. Только вдруг видят — дыминой дере­венское место заволаки­вает, пожар там, видать, большой состоялся. Мужи­ки волнуются, коней ла­дят. Один Бакулка печа­ли не ведает, бахвалится, спорит: «Если на моей слободе горит, то чет­верть зелья вам. мужики, покупаю, выспорю — вы мне..."

Тут и верховой вскорос­ти прискакал, выпалил: «Три дома, занялись, два отстояли, а твой дом, Ба­кулка, не смогли... Сгорел вчистую... одна старуха твоя уцелела...».

Все затихли, на Бакул-ку смотреть боятся. Знают, что он и в прошлом году горел — выкручи­вался.

Плохо Бакулке, мутор­но, а уж характер такой у него неунывающий... Собирает Бакулка мужи­ков в круг и - такую речь ведет: «Таперича, мужики, с меня не четверть зелья, а две полагается, два раза ведь горел... проспорил». И не меш­кая более, посылает вер­хового в трактир, что в часу ходьбы от косцов торчал.

Подивились мужики Ба­кулке, вышли, повеселе­ли, погутарили да, и по­жалели его — смехом да смехом, а словчились и всем миром Бакулке дом заново поставили.

... И в тот раз и в этот тоже миром налегнули — это мужик - проходец сказы­вал — да Бакулке на сло­боде еще раз дом в бугор воткнули. Толь кажись. на другой слободе. Каж­дый желал, чтобы такой весельчак в ихней сторо­не кружился.

Бакулка там и поныне в окошко выглядывает. Только, где этот дом, где то окошко? — поискать • надо. Дедлово село большое - пребольшое, поди сыщи, угадай, кто где I окошко высовывается. Только Бакулку не надо искать, сам о себе знать даст. Вот какой слух но не про Бакулку в одно часье вышел.. Люд зряш­ный, любопытный без меры Бакулке допекал: от чего горел ты? А Бакул­ка не серчал, всем одно отвечал: «От огня, милок от огня!»

ТОЧИЛО

Едет как-то Бакулка с тульского базару к себе в село Дедлово. Лошадь значит, притомилась дождь пунят, такая хмурь в душе мается. Однако Бакулка храбрится, все ему нипочем.

Ехал, ехал и узрил он около дороги под сарая ми мужиков, эдак подвод десять, а то и пятнадцать скопилось. Прячутся мужики под крышами от дождя, отдыхают, лоша­дей у обочины побросали. Замерзли мужики, промок­ли, погодку поругивают, базар плохой, больше все­го самосадом чадят. Зави­дели они Бакулку, ожи­вились — сейчас мы над ним, мол, посмеемся, по­тешимся. Особо богатей Семен по кличке Ржавый раздирается. Да не таков Бакулка, чтобы это впро­сак попадать... Видят му­жики, Бакулка на возу что-то веретьем старатель­но так норовит укрыть. «Чтобы дождем, значит, не побило, не попортило»,

— соображают самые до­гадливые. Гадают мужи­ки, спросить желают, что он так прячет. А Бакул­ка их упредил, как на­чал кричать: «Мужики! Точило новое везу — не дорого возьму!... Хоро-о-шее точило! В самой Туле купил - продал!». И снова орет: «Кому то­чило? В Туле купил - про­дал...». Не поймут мужики, как это — купил -продал. Да точило всем в хозяйстве не помеха. Вот и горланят они ему в раз­нобой: «Продай, Бакулка, точило, в цене сойдемся». Особо повторяю — Семен Ржавый всполыхался, жад­ный мужик, хитрый, ду­мает: сейчас он купит по дешевке, а потом втридо­рога сплавит тому же му­жику, да еще посмеется над Бакулкой... А Бакул­ка в цене не жмется, уже с Семеном по рукам бьет, куплю - продажу соверша­ет.

«Хорошее точило-то?» — расспрашивает Семен Ржавый. А дождь как назло еще сильнее при­пустился. Спасу нет, — серьезно так ему Бакул­ка ответ держит, — дру­гие стачиваются, а эта, это... год от года все лишее становится...» Мужи­ки застыли было, а тут в разогрев пошли, что-то не так. чуют, в чем дело не поймут.

А тут вскоре и дождь осекся, посыльной с ви­ном успел обернуться. .Вы­пили мужики по одной на даровщину и айда гурьбой на бакулкино точило пялиться. Первым Семен Ржавый поспевает, цап за веретье, а там на те­леге... старуха-жена бакулкина спросонья моргает. Она от дождя веретьем накрылась пригрелась да и задремала всласть...

Как она тут запричитала. как начала костить - то­чить мужа своего Бакулку и мужиков поедом есть спасу нет! Мужики сна­чала смеялись, а потом разбегаться стали — над Семеном Ржавым зубы скалить. Семен все хму­рился, но ума хватило не обижаться, а потом, пос­лушал, послушал, как бабка Бакулку точит — на лошадь, да тягу домой.

ПРИШЛИ К ТЕБЕ...

Т. Саломасова

Бакулка как-то вечером к соседу завернул, Ивану Титовичу. Строгих правил был мужик Титович. Умником себя несусветным считал, да только другие так не думали. Никому хозяин в доме свободы не давал: ни игрищ те­бе, ни смеху какого, сиде­ли домочадцы по лавкам, как после похорон, слуша­ли Титовича наставления, слезы глотали за вязань­ем бесконечным да пря­жей.

Посидел Бакулка на лав­ке, повертелся, поскучал недолго да и стал домаш­них банками забавлять. да застревает у них смех-то в горле, потому что Титович на печи лежит— кряхтит - хмурится. Тут и решил Бакулка проучить злого старика. Потихонь­ку от старого самовара трубу разыскал... Раньше как было — самовар на полу около печки стоял — грелся, угольями мали­новыми млел, а труба самовара, чтоб дым ухо­дил, к загнетке тянулась.

Тут смеркаться начало. Взял Бакулка трубу са­моварную, влез под стол, трубу в сторону печки на­правил и начал бубнить чудным голосом туда, где подслеповатый хрыч уг­релся... Слышит Титович спросонья голос грозный:

«Вставай, Титович, иди, ты мне нужен...». Это, значит, ему Бакулка в трубу бубнит. «Да, кто ты, молодец, будешь?» — испуганно вопрошает Ти­тович. Слышит опять: «Я к тебе пришел, откры­вай...». Куда деваться? Слез Титович с печки, от­крывать двери пошел-по­плелся, а там никого. Ду­мал—со сна. Только влез на печь — опять ему го­лос мерещится: «Тито­вич, открой, слыхал я. что ты горд без меры, ве­селости не знаешь... ты мне такой нужен». Сов­сем ополоумел Титович, крестится, трясется от страха, а слезает с печ­ки, как спутанный к две­ри волочится... А домо­чадцы по углам затихли, от смеха давятся.

Так и провел Бакулка старого умника. До трех раз Бакулка Титовича с печки гонял, ругал, пока Титович чуть не заколенел от страха, а домаш­ние чуть смехом не изо­шли... В одночасье соб­рал Титович около себя всех домочадцев и объя­вил: «Смерть моя прихо­дила за - мной, потому по­слабление вам даю, чада мои...» А как догадался. как увидел, что это Ба­кулка с трубой под сто­лом сидит, стращает, оша­лел было совсем, ругать­ся разошелся, да вдруг и обмяк, смешком затрясся, заморщился, остепенился, одним словом, и с тех пор власть злую над домочад­цами упустил. Вот что смех с человеком делает.

ЕЩЕ ПРО ТИТОВИЧА

Титович, как известно, себя великим умником почитал, думал, что никто его в деревне не обманет, не проведёт. Любил повторять Ти-тович, что нет, мол, такого человека на свете, чтоб ему ума на день хватило, всё ошибётся, а ему вот, Титовичу, хватает да ещё с остатком. С тем и жил. Отчадал он вскоре после посмешища, что Бакулка ему сотворил, и опять в дурь наладил, заявил вдруг, что второй раз его никто, мол, не обманет, а в тот раз - он недужный был, смерти испугался, вот и поддался Бакулке. Да ещё для авторитету старый олух слух пустил ..что на старости лет грамоту одолел, вот только очки к нему из городу приедут и зачитает он. Знал хитрец, что долго к нему очки ещё ехать будут.

Посмеялся Бакулка, слыша эти речи и к вечеру Титовичу в гости пожаловал.... Зашёл, сел на лавку и завёл: "Не обижайся, сосед, за старое, я к тебе с новостью... слышишь - власть приказала... торфища-то, что у тебя внизу за огородами - засыпать велен... залетит лошадь - ногу сломит или человек, невзначай, утонет... тебе тюрь­ма по приказу или штраф большой". И в доказательство слов своих бумагу исписанную Титовичу под нос тычет, от властей она - бумага, якобы дана. Печать видна.

А Титович для чего себя грамотным объявил да, чтоб над домаш­ними всласть поиздеваться, чтоб, значит, опять они его зауважали, забоялись. Только никогда он, Титович не знал настоящей грамоты - не читать, не писать не умел, правда, по печатному разбирал с пято­го на десятое, а чтоб писанное от руки прочесть или буквы самому изобразить, так это на него хоть ружжо наставляй - не осилит».

Вот он и просит Бакулку смирно - ты уж прочти, милок, бумагу, а то мне недосуг, видишь, хомут чиню-ковыряю да и очки в дороге. Ну и прочитал ему Бакулка :"Э-Э-э.... чтоб, э-это... к завтрашнему дню засыпать торфища, а кто не успеет сделать - тому штраф будет в сто рублей, а первым управишься... премия". Уважал Титович вла­сть, всё разбогатеть хотел. В два счёта собрал он своих домочадцев и родню сладкую, да две ямнны, на ночь глядя завалил. Труда впус­тую положил -страсть. А народ увидал да посмеиваться стал.

Как услыхал Титович про свою оплошку, так и заболел с горя - как это его провели, как малого ребёнка.

Но торфищ не стало, по равняло на лугу, повеселел Титович. Дело так обставлять стал, будто это он сам торфища додумался засыпать для пользы дела. Только мало кто ему верил, больше люди посмеивались. Бакулка опять в героях хаживал.

ПОМЕРЕЩИЛОСЬ С НОЧИ И ХВОРОСТИ

Баили, что и сам Бакулка не раз маху давал. Только не верю я. Но как народ рассказ ведёт, так и я соглашаюсь. Лежал раз Бакулка на печи: прихворнул малость. Две снохи с детками малыми по избе россыпью спали. Пока Бакулка на печи кос­ти отогревал и хворь изгонял, сыновья на сходку ушли по соседст­ву. Раньше замков у бедняков не было, в чопку палку сунут или верёвочкой кольца на дверях свяжут, и вся тут запорка, что у бед­няка украсть можно... Это у богатеев пудовые замки на амбарах псы цепные добро стерегли.

Лежит, значит, Бакулка в хворости и чудится ему вдруг, что по потолку кто-то тяжело ступает. Вот по матице прошёл-проскрипел, - соображает Бакулка, - вот, в сенцы через потолок спускается..." "Воры" - мелькнуло у Бакулке в голове. Кинулся он к двери, хотел у вора перед носом через сенцы проскочить на улицу и "караул" покричать, да на грех избяная дверь не открывается... "Подпёрли нас ломом! Воры по потолку и сенцам ходят..."- как закричит Бакулка. Всех переполошил, все со сна поднялись, по избе метаться стали, впотьмах каждого страх измял.

Бакулка первым разобрался, что к чему: лапает трясущимися ру­ками кирпич с загнетки и... хвать по раме, хвать другой... стёк­ла так и посыпались. Наконец, раму, что изнутри, высадил и полез в проём, да в уличной раме и застрял. Начал он голосить на всю улицу: "Воры-ы! Подпёрли нас! Караул! Спасите!" Тут неподалёку молодые прохлаждались -Трофим и Груша свиданку имели, - услыхали они крики, в сход кинулись: "Народ православный! Бакулку грабят!" Люд всю дель забыл - к бакулкиной избе шарахнулся. Впереди ломят сыновья бакулкины - женатики-Гаврило и Демьян, за ними Митрофан неженатый поспевает, кто уже шкворень в руках ловчит, кто вилы целит. Вот уж и по чердаку снуют – шардыхают, во двор кидаются, всяк хотит отличиться - Бакулку из беды вызволить, да ещё приго­варивают: "Кто где есть, от нас не уйдёт живой!" Раз! Раз! - и дверь избяную подняли у размахнули-выставили, какую Бакулка сам ещё с вечера изнутри на крючок закрыл, для тепла. Дверь от кося­ков отходила, закрыть закрыл, а вот открыть крючок спросонок и со страху не догадался... Ни кого нигде нет. Поутих народ, поостыл да ещё посмеиваться над Бакулкой вздумал, вот, что ему померещи­лось с ночи. Да только Бакулка сам смеялся громче всех, тем и спасся от позору. Подушкой окно заткнул да и спать со спокойной душок улёгся, а кто потом припекал его разговором, приговаривал: "Это не с вами, со мной было"»

А я так думаю, что это всё Бакулка для смеха разыграл. Но и эта история кончилась, до другой охотников искать буду.

БАКУЛКА-ГРАФ

А рассказывают - по праздникам всегда одевал Бакулка на голо­ву решето, холстиной обтянутое, плащ длиннополый на спину пялил» в руках палку как трость вертел. И в таком виде по домам ходил - графа представлял. Смешил народ одним и тем же. Заходит в дом и с порога: "Здравствуйте, господа! Я – граф!" "Откуда вы будете, ваше Сиятельство?" А Бакулка так важно в нос отвечает: "Проез­дом из Питера…»

И народ знал его чудачества, под праздник обязательно разговор заводил: "А завтра Бакулка ходить по избам станет, графьёв представлять". Нравилось людям, особо бедному люду, графа хоть и не-правдашнего принимать, угощать, а самое интересное - это посмеяться над незадачливым графом, угостить вот так: "У нас щи наваристые, угостить?" Не успеет незадачливый гость рот открыть, как слышит:

"Ну не хотите, не надо?' или "Ешьте, сударь, всё равно поросятам выливать".

Все хождения графа и приёмы в его честь смехом до упаду кончались. Без смеха-то не проживёшь, это вы и без меня лучше знае­те, от смеха сил, здоровья и ума прибавляется.

"ВОЛК-ТО ОН ТРАВУ НЕ ЕСТ"

Бакулка, как сказывают, бедно жил. Одна лошадёнка, семь потов, да полно клопов.

Но вот кобылёнка его лядащая по весне жеребёночка принесла, веселёхонького такого, чёрненького, в белых чулочках. Уж совсем большой жеребёнок. Стал его Бакулка в табун налаживать с другими лошадьми. Ждут, не дождутся все, как жеребёнок вырастет, как от нуж­ды уйдут, на нём уедут. Только вдруг приплелись по утру к Бакулке ночные, глаза в сторону отводят, такую речь ведут: "Что хошь делай с нами, Бакулка... только нет больше твоего жеребёнка, волки его сожрали окаянные… такой приметный, такой славный он у тебя был". Домашние все, особо, детвора ласковая, в слезы ударилась. Бакулка-то сам... о-ох, как жеребёнка любил лелеял - но и тут не сплоховал, не пропал в жалости, молвил, скрепясь: "А волк-то - он траву не ест..."

Только пошла гулять молва о бакулкиной мудрости ,как он опять маху дал. Это, значит, ещё одна история кончилась, другая началась.

БАКУЛКА-ЛЕКАРЬ

Проснулся однажды Бакулка под утро и слышит из соседнего подворья, где Варюха одна-одинёшенька куковала - крики и стоны душу рвут: "Ох! Спасите, люди добрые" Зарезали! Караул!"

Переполошился Бакулка, по соседям метнулся - старую Мысевну с двумя зятьями и снохой поднял. Данилу болезного и то с женой на подмогу из дома вытурил. Вслед за ними две соседские, девки - Манятка и Валятка - несутся, братья Волкоры - Семён и Минька тут как тут, изо всех сил поспевают.

Похватали, значит, кто рогач, кто скалку, а кто и кол из плетня потянул, и подступают к дому Варьюры со всех сторон... А крики не стихают: "Караул! Спасите! Зарезали!.. "

Первыми Семён с Минькой на дверь Варьюрину налегли. Глядь, из нутри закрыто. А Бакулка тем временем в окно стал долбить, кри­чать: "Варьюра, кто тебя?.. Варьюра, отзовись, развяжи грех, кто тебя изничтожил?" А в доме - тюк на крюк, молчок, значит... Услыхала Варьюра крики и шум с улицы - испугались, затаилась. А потом думает - померещилось и опять как заголосит, запричитает: "Ох, спасите, род­ненькие... дайте своей смертью помереть... караул… зарезали... зубы проклятущие..»" А как любопытство её забрало, как увидела Бакулку и соседей, что он со сна поднял да как поняла всё, да как зачала смеяться, вместе со всеми значит - зубы-то и прошли. 0ни зубы-то такие - своё положенное отболят и задягнут. Так и на этот раз вышло, как рукой боль зубную сняло, выветрило.

Хотела Варьюра Бакулку отблагодарить да того - тютькой звать и след, значит, простыл. Да всё равно от людского пересуду не спря­тался Бакулка, зубным лекарем его величать стали. И поделом ему. Перестарался. На выручку тоже с умом приходить надо.

СТОЯЧКА

Говорят, Бакулка от своей старухи всегда один и тот же харч требовал, чтоб, значит, подавала старая к столу стоячку… Вкус у стоячки мог быть любой, но одно условие соблюдалось пуще всего-чтоб непременно густой была стоячка. Скидок на время года и на нехватку того или иного продукта бабке не давалось..» И свалива­ла бабка в чугунок, что в наличии было, это окромя мясушки, ко­нечно, оно по бедности редко имелось, всякую всячину...Тут тебе - горошина и картошина, фасолина и боб, морковка и лучок, капустка и укропец, огурчик и свеколка, пшено или гречь, мучица какая, даже хлеб для густоты баба скрещивала, говорят, лебеду подсыпала, жмых толкла-подмешивала, одних разве очисток не кидала. И получалось – лапша не лапша, суп не суп, кулеш не кулеш, щи не щи, ни первое блюдо, ни второе, ни третье, а всё сразу.. Стоячка!

Сотворив хлёбово-варево, наваливала его бабка трясущимися ру­ками в чашку и Бакулке на пробу доставляла, а сама с замиранием сердца ждала, что будет.

Бакулка к этому делу обстоятельно подходил, без спешки. Брал лож­ку деревянную расписную и ставил её в чашку с варевом и строго наблюдал - не падает ли ложка. Стоит торчмя – объявлял бабке "добро" и уплетал стоячку за обе щеки, а если ложка не дай бог начинала кланяться - бабка получала толкушку по загривку и улепетывала с ча­шкой в закуток, поплакав чуток, чугунок опять на доварку в печь определяла, на доварку - на упарку.

И те кому делать было нечего, смеяться хотели без времени - ходили к Бакулке в гости - смотреть как старуха стоячку ладит, а Бакулку пробу снимает, ест и похваливает стоячку.

БЕСТОЛКОВЫЙ, БЕСТОЛКОВЫЙ, НА НОСУ ВЕСИТ ЦЕЛКОВЫЙ

Вместе с вином Бакулке в голову и мечты о богатстве ударяли... Тогда он, как говорится, шапку - в охапку и к Варьюре. Слава богу, она, почитай, всегда возле... Садится Бакулка на чисто выскобленную но­жом деревянную лавку, что под окнами и торжественно заводит одну и ту же, знакомую всем речь: "Соседка дорогая, вот, что я надумал: а не купить ли мне овечку?.. Овечка двух ягняток по весне принесёт, а то может и трёх... Подрастет скотина – кумекай - уже четыре овцы на дворе. К зиме, глядишь, все четыре в окот пойдут, ...считай - четыре по три - уже двенадцать! Двенадцать окотятся - уже стадо. Вот так!.. Продам овечек - куплю коровку дойную. Тогда приду я к своей Марью­шке и скажу: "Э-э-э! Хлебай, мать, модоко, сколько душа пожелает… богатей".

А то по забывчивости и по два раза на день к Варьюре наведывался Бакулка. И прямо с порога, точь-в-точь..... "Слушай соседка.., вот, что я надумал: а некупить-ли мне овечку... принесёт она мне ягняток… Куплю корову и скажу: "Хлебай, Марьюшка, молоко, богатей".

И Варьюра слушала, куда деваться-то. Одна-одинёшенька на белом свете живет, скучно. А тут за Бакулкой и народ праздный тянется, про будущее бакулкино богатство слушать, про мечты пустые, делом не подкреплённые.

ЧЕТВЕРЯКОВ КУПЕЦ БОГАТЫЙ

Сказывают, что по Дедлову, селу большому, теперь и вам знакомо­му, недавно совсем, лет сто назад, не больше, молодец из молодцов хаживал - Четверяков купец богатый прозывался. Средства купец имел немалые: красным товаром торговал ,сделки вертел, горе-нужды не знал. Ни чета Бакулке. Но грешок один за купцом-молодцом водился: прихвастнуть любил, уму-разуму встречного поучить. Приставит бы­вало человеку палец к груди и давай наставлять: "Ты братец, в бу­дний день гулять не моги… Это моя привилегия… Потому что я есть Четверчков купец богатый, а ты бедняк, работать должен… я же и навеселе себе позволю быть".

Не зря видно про таких в народе говорят: кто пьян да умён, два угодья в нём. Ну а кто с купца пример брал, без нужды и без времени веселился, деньгами сорил или последние в шинок относил, народ, ох как осуждал, смехом правил: "Ишь выставился, ни стыда, ни совести… в вино ударился. Какой Четверяков купец богатый выис­кался… Богач, а богач, продай куски..."И действовало. Только от одного Карпухи-огонька, что за пристрастие к вину красный нос и прозвище имел да от Матюши Гвалта, что по всем свадьбам ходил, пил, пел и плясал без передыху, народная мудрость как от стенки горох отска­кивала.

Я это к чему. Только бахвалиться, разойтись как следует на людях купцу-молодцу не всегда удавалось. Завсегда купец-молодец от Бакулки окорот получал. Как завидит Бакулка Четверякова купца бога­того, так сразу и к нему поближе: обниматься, целоваться норовит, приговаривая: "Мы с тобой, господин Четверяков купец богатый, одного поля ягодка… оба весёлые, себе на уме, рядышком и пойдём… А куп­цу-молодцу при его самомнении дружбу с Бакулкой водить - нож острый. И Четверяков купец богатый, завидя Бакулку, загодя сворачивал, а то и тягу давал. На что Бакулка только посмеивался.

ПРО БАКУЛКУ И ВЕДРО

Про Бакулку, значит, люди круглый не збывают, не могут без него обойтись, и всё тут. Так и с погодой вышло, с угадыванием ее все заботы на себя Бакулка взял. Тянутся к нему му­жики с вечным для всех вопросом: "Когда, Бакулка, дожди на спад пойдут, как сено будем заготовлять?" Бакулка себя не утруждает долгим ответом: "Завт­ра, завтра светлеть зачнёт, а через недельку совсем распогодится". Повеселе­ли мужики, верят. И правда, дня через три, а может и через недельку - кто пом­нит - расходятся тучи, ветер меняется, вёдро устанавливается. А Бакулка, сами понимаете, в героях ходит. Накосили мужики травы, насушили, стожки по дво­рам наставили, теперь бы и дождь не помешал, а то хлеб в поле погорит, картошка в огороде не уродится, редька и та щуплявая выйдет. Опять люд – шасть к Бакулке: "Что с погодой будем делать, с засухой, пропадем не за грош". "Потерпите мужики, утешает Бакулка, - через недельку задождит". Точь-в-точь как скааал, так и вышло: опять облаков натащило, ветер сменился, дожди закосили. Так и бегают за Бакулкой все кому не лень: "Когда распогодится, когда погода испортится?". А Бакулка знает одно - захорошей погодой -плохая будет и наоборот, всему свой черёд. Бакулка на себя завсегда смелость берёт - про погоду сказывать. Потому что это лю­дям нужно, и не боится себя на посмешище выставить, если что не сойдётся - впросак попасть. Главное для него - человека обнадёжить, порадовать, а как ему самому придется - это не в счет. Говорят, Бакулка и теперь в погодой в ладу, то дождь людям обещает, то солнышко вволю через день-два, через недельку, какую погоду людям надо, ту и обещает, и бывает по нему. На поверку Бакулкин секрет прост: глянь на небо и предсказывай. Только что из этого выйдет – мозгуй. Без смены времен года, без погоды разной - жизни нет настоящей и разговаривать людям не о чём. Роднит нас погода, дружит учит, так и Бакулка считает, а ему вера не только от земледельца.

СУХМЯНКИ И КАРАМОРЫ

Когда Бакулка услыхал, что тьму-тьмущую растений и животных в мире описали, посчитали и каждому название дали, в память миллионы названий заложив, то он только хитро улыбнулся: зачем? Так, для удобства себе и людям он давно всех насекомых на земле по двум полкам разложил: какие, значит, в сухом месте вертятся – это сухмянки, а какие в сырости-мокрости возятся – так это караморы. И ни у кого никаких забот по этой части.

Автор: Юрий Юрков

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Белка-Белочка