Наше время трудно поддаётся определению. Однако каких бы определений мы не искали, наше время трудно назвать скучным. Мы все переживаем многоразличные встряски.
Вот не далее как в начале июля были приняты поправки в Конституции. Одна из них гласит, что русский язык отныне является государствообразующим языком. Вот эту поправку руки чешутся прокомментировать.
Любой элементарно грамотный филолог, а не то что непременно гуманитарное светило знает, что во времена Петра I у нас последовала глобальная европеизация русского языка и всей жизни страны. Например, при Петре у нас стало употребительным слово «персона». Оно вошло в русский язык, и произнося его (а также однокоренные слова), мы подчас не замечаем, что оно имеет европейский корень.
Разумеется, в Россию при Петре хлынуло гораздо больше иностранных слов, нежели персона (например, фортеция); однако примечательна не статистика, а принцип. Подобно тому, как одна буква подразумевает весь алфавит, пусть даже одно языковое заимствование подразумевает европейскую ментальность, импортированную к нам культуру, а также иноязычную «сетку» понятий. Персона - не то же, что лицо или человек, поскольку одно языковое заимствование из Европы неизбежно связано с общеевропейским языковым полем.
При Петре у нас привилась европейская рационалистическая культура, привезенная в основном из Германии. Петру I был в особой степени созвучен немецкий философ Лейбниц.
Дело Петра, начавшееся у нас на заре XVIII века, было успешно продолжено Екатериной в конце оного столетия. Екатерина II, несмотря на своё немецкое происхождение, культивировала французскую галантность и французское вольномыслие, переписывалась с Вольтером. Не случайно говорят, что Пётр I онемечил Россию, а Екатерина её офранцузила.
С деятельностью Екатерины напрямую связана языковая реформа Карамзина. Вместе с группой поэтов, принадлежавших к обществу «Арзамас» и прежде всего, с Пушкиным, получившим воспитание во французском духе, Карамзин успешно преобразовывал русский язык на французский лад. Например, слово «утончённость» не в физическом, а в психическом смысле есть языковая новация Карамзина, калька французского (от французского «raffiné»). Меж тем старомодный русский язык поэтам круга «Арзамаса» виделся тяжеловатым, посконным, почти неуклюжим. Арзамасцы стремились привить ему французское изящество. (Да и общались они друг с другом в основном по-французски).
Не случайно Пушкин в «Евгении Онегине» вздыхает о милой старине, но в то же время украдкой роняет:
Мне галлицизмы будут милы…
Языковая стратегия Пушкина двойственна. Так, например, описывая туалет Евгения, Пушкин шутливо жалуется на некую смысловую недостаточность русского языка, куда хлынули европейские понятия. И пока что к ним не привиты русские языковые корни.
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет…
Поэт шутливо кается в иностранщине:
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами…
Поэт, с одной стороны, отдаёт должное Стародумам патриотам, а с другой - использует иностранные заимствования, поскольку понимает: европейские новации помогают русскому языку развиваться, питают русскую культуру.
Завершая работу предшествующих литературных поколений и перекликаясь с Петром-преобразователем, Пушкин создал тот литературный язык, в котором органически живут европейские вкрапления. Не случайно литературными учителями Пушкина со времени его отрочества были нежный Парни, литературный образец французской галантности и Вольтер, собеседник Екатерины II, тогда как, например, Державина - поэта консервативно-патриотического толка Пушкин считал тяжеловатым.
Пушкинский по своим корням русский язык - это язык заметно европеизированный. Если ныне он признан государствообразующим, это значит, что он предполагает творческое партнёрство, плодотворное взаимодействие, здоровое состязание России и Европы, но никак не их взаимную изоляцию. В пушкинской модели языка с её петровскими корнями заложено представление о том, что Россия, при всей своей этнокультурной самобытности, - есть часть Европы.
Величие России, которую создали Пётр и Пушкин, не в том, что она горделиво отвернулась от Европы, а в том, что она подняла образцы европейской культуры на новую - не знаемую доселе - высоту.
При ином понимании государствообразующего языка за употребление слова интернет в школах пришлось бы ставить на горох (как это происходит в одном произведении одного современного писателя). Пушкинского «Евгения Онегина» пришлось бы исключить из школьной программы в качестве скрытого рассадника иностранщины. Вообще пришлось бы изрядно сократить корпус русской классики в школьной программе. (Ведь даже Достоевский, писатель консерватор, многому учился у Диккенса, Бальзака и других европейских классиков). Также пришлось бы запретить слова рояль и бильярд и директивно ввести употребление неуклюжих словес тихогром и шарокат - этих славянизированных синонимов рояля и бильярда. На всякого рода «шарокатах», как мы знаем, в своё время настаивал Шишков, глава литературного общества «Беседа» противник Пушкина и Карамзина в спорах о языке.