Читать роман с первой главы здесь
Он не считал себя сентиментальным, привык манипулировать конкретикой, тем, что можно измерить, пощупать, увидеть своими глазами… Слушал лекции, конспектировал материал в читальном зале, задавал вопросы на занятиях, и… однажды поймал себя на мысли, что многие из преподавателей уже надежно перешагнули за пятидесятилетний рубеж. А некоторые профессора – вообще откровенные старцы, которым осталось не так много на этом свете.
Спокойно так подумал, как о чем-то обыденном, сиюминутном.
Выходило, что эта передача знаний им, молодым, - не что иное, как нить Ариадны, которую надо сохранить во что бы то ни стало. Кто знает, возможно, много лет спустя, он и сам будет так же карабкаться с одышкой на кафедру, вспоминая, с какими корифеями ему приходилось в свое время общаться. Кажется, этот непрерывный процесс назывался преемственностью.
В душе поселилось ощущение совершенного открытия.
После этого стал немного по-другому смотреть на профессорскую медлительность, архаичные манеры некоторых пожилых преподавателей. Ведь когда-то они также сидели на лекциях, слушая стариков, которых давно нет на свете, и думали о своем, строили планы.
Вот и сейчас, глядя, как тяжело восходит на кафедру профессор кафедры кожных и венерических болезней Семакин, Герман не испытал ничего кроме искреннего сочувствия. Другие давно бросили бы это дело: учить их, лоботрясов. А профессор активно читал лекции, принимал экзамены и, говорят, даже занимался научной работой.
На лицах однокурсников читалась неприязнь, скрытые насмешки над старым профессором. Герман знал: не за горами то время, когда многим будет не хватать этих академических лекций, этого системного научного подхода к кожным болезням. Но будет поздно.
Профессор тем временем освоился за трибуной, откашлялся и под рокочущий гул задал вопрос:
- Скажите, коллеги, как вы думаете, - здесь он выдержал паузу, уловил момент, когда гул немного утих, и продолжил: - как влияет на распространенность венерических заболеваний степень решенности жилищного вопроса в стране?
- Никак не влияет!
- Это не связано друг с другом!
- Опосредованно!
Ответы полетели с разных концов аудитории. Профессор качнул своей седой шевелюрой и вдруг взмахнул руками:
- Как же не влияет, если спать с чужой бабой в комфортабельной квартире гораздо удобней, нежели в городском саду! Что вы такое говорите!
После сказанного в аудитории повисла тишина. Герману показалось, что он различил скрип мозгов некоторых однокурсников, переваривающих услышанное.
«Ну, что, малышня, схлопотали под дых?! – со злорадством подумал Герман. - Так вам и надо!»
- Теперь вы понимаете, как слабо ориентируетесь в дерматовенерологии, - заключил профессор, раскрывая журнал. – Теперь займемся красным плоским лишаем…
Герман представил рабочий день врача-дерматолога в стационаре. Псориазы, экземы, герпетическая инфекция… Какую силу воли надо иметь, чтобы работать с такими больными ежечасно, ежедневно… всю жизнь!
Вечно маявшийся фурункулезом Никита Царегородцев обратился как-то к преподавателю, чтобы тот хотя бы наметил, какие диагностические манипуляции следует провести, чтобы назначить эффективное лечение. Никита хотел уже раздеваться, но преподаватель остановил его. Ответ настолько поразил Германа, что он запомнил его на всю жизнь.
- Прежде всего займитесь своим кишечником, коллега. Диагноз ясен, как божий день. Называется дисбактериоз. Нормализуйте микрофлору, и вы сразу же почувствуете улучшение.
- Вот видишь, - зашептали Никите однокурсники. – А ты все заладил: переливание крови, переливание крови…
- Гемотрансфузия используется при лечении фурункулеза, - расслышал шепот преподаватель. – Но у вас другой случай.
- Легко сказать – нормализуй микрофлору, - гундел потом в троллейбусе Никита, когда они ехали на военную кафедру. – А как ее нормализуешь?
- Ну, здесь даже я тебе могу помочь, - успокоил стоящий рядом Артем Немченко. – Сдаешь несколько анализов на дисбактериоз, и идешь потом с результатами к хорошему гастроэнтерологу. Он тебе назначает поэтапное лечение. Только не забудь после лечения сдать еще несколько контрольных анализов для надежности.
– И чего им не хватает, бактериям этим? – никак не мог взять в толк Царегородцев. - Что они между собой не могут договориться?
– Странно рассуждаешь, - возразил ему Немченко. – Бактерии что, не люди? У нас в группе четырнадцать человек, и то мы редко приходим к единому мнению, а тут представь – миллионы совершенно разных людей, населяющие наш кишечник. Разных размеров, разных по биохимии, физиологии… Только для них кишечник, как для нас планета в целом, и ты удивляешься, что они иногда устраивают забастовки? Странно, что еще ядерное оружие не изобрели, и не устроили третью мировую.
– Но пушки-то уже палят! – возмутился Никита. – И ночью, и, случается, днем. Даже неудобно.
Студенты и окружающие пассажиры троллейбуса буквально взорвались от хохота. Тема оказалась настолько актуальной, что все заслушались.
Когда вышли на остановке, Герман оттащил Немченко немного в сторону.
– Слышь, Артемыч, я сегодня политинформацию должен готовить, а у меня, как всегда… Ни времени, ни желания…
- Да что там готовить, - махнул рукой однокурсник. - Солидарность с чилийским народом прежде всего. Только с тревогой так, про пленного генсека Луиса Корвалана с болью в голосе, пожалуйста: “Эль пуэбло! Унидо!” - это мы солидарны, значит. Можешь привести в пример Виктора Вуячича, который поет «Над расстрелянной песней не плачь» или «Командировку в «Буэнос-Айрес» Боровика… Он пьесу такую написал. Я, конечно, не читал, но привести можно в качестве примера. И побольше гневной ненависти к генералу Пиночету. Мы его все очень не любим…
Немченко неожиданно замолчал, глядя куда-то вдоль проспекта, по которому толпа студентов растянулась чуть не на полквартала.
– Ну, а дальше-то что? – задергал его Герман.
– Погодь, что там продают? – он кивнул на небольшую толпу народа возле хозрасчетной поликлиники. – Кажись, куриц мороженых. Извини, Суханыч, меня маман убьет, если узнает, что я видел и не купил.
С этими словами Артем растворился в толпе прохожих.
– Смотри, на военку не опоздай, - крикнул ему вслед Герман. - А то майор Обратных тебе пару нарядов вкатит! Ну, все, кажись, накрылась политинформация, - пробормотал он себе под и отправился догонять остальных.
* * * *
Картина из разряда банальных: около приемного покоя стоит машина «скорой», водитель курит неподалеку. Областная клиническая больница для того и построена, чтобы сюда везли экстренных больных со всего города и области.
Герман брел сквозь вечерние сумерки, прислушиваясь к поскрипыванию снега под подошвами и затягиваясь сигаретой. По номерам приехавших машин он уже мог определить, какой подстанцией доставлен больной. На этот раз номер «скорой» показался ему незнакомым.
Он привык не обращать внимания на суету приемного покоя. Привычно поздоровавшись с медсестрами, поднялся на второй этаж. Едва успел переодеться, как услышал сирену, потом еще одну. Это уже насторожило: что-то случилось в городе, нарушающее привычный распорядок, если «скорые» с сиреной въезжают в ограду одна за другой.
В кабинете доцента Брукса горел свет.
- Владимир Александрович, добрый вечер, - заглянув на огонек, Герман увидел чуть полноватую фигуру хирурга на фоне темного окна. Колпак доктор держал в руке. – Что-то случилось, я видел, две «скорые» в ограду заехали.
- Приветствую, коллега! – увидев студента, Брукс поспешил водрузить колпак на голову. – Да, случилось. Неуставные отношения, драка с применением огнестрельного и холодного оружия в войсковой части, несколько проникающих ножевых в грудную и один «огнестрел» везут к нам. Вернее, уже привезли. Кажется, в одном случае задет перикард. Вызван Евгений Анатольевич, настраивайся на серьезную работу.
Когда шли по коридору, Брукс рассуждал вслух:
- Сочетанные травмы грудной и брюшной полости – моя тема, я как раз собираю материал. Здесь очень важно определиться с тактикой…
Неожиданно открылись дверцы лифта, мимо которого они проходили, из кабинки вышли профессор Ратнер с двумя хирургами. Поздоровавшись с Бруксом и Германом за руку, профессор похлопал студента по плечу:
- Ну, что, пора, брат, пора, - не дослушав, что мямлит в ответ шокированный студент, профессор быстро направился в оперблок. - Значит, так, коллеги, подготовлены три операционных. В торакальную берем с ранением перикарда и развивающейся тампонадой сердца. Мне ассистируют Брукс и Сухановский. В экстренной главный Фурман…
На полпути профессор неожиданно остановился и обернулся, ища глазами кого-то в толпе медиков, следовавшей за ним. К этому времени к ним присоединились еще несколько хирургов и студентов.
Доцент Фурман поднял руку, протискиваясь к профессору:
- Я здесь, Евгений Анатольевич.
- Михаил Георгиевич, я тебя прошу, - профессор взял того за рукав халата, стараясь говорить тихо, но Герман оказался ближе других и услышал все. - У твоего проникающее в брюшную, низкое давление, шок, возможна остановка сердца. Селезенкой чую, наверняка нижняя полая вена задета, при таких ножевых часто бывает, ревизию там потщательней… Ему капают вовсю, но все же… Ты понимаешь.
От Германа не ускользнуло, как мгновенно собрался доцент Фурман, ни один мускул не дрогнул на его лице. Наверное, так и должна происходить борьба за человеческую жизнь – спокойно, без суеты, без лишних эмоций. Серьезность состояния твоего пациента должна, прежде всего, мобилизовать, незримо настраивать тебя на серьезную кропотливую работу с полной самоотдачей. И – никак по-другому!
В этот вечер он впервые увидел живое человеческое сердце. Оно трепыхалось из последних сил, словно раненая птица, когда профессор ушивал рану в перикарде.
- Молодое, жиром еще не покрылось, - шутил при этом Ратнер. – должно полностью восстановиться. Реактивный поттравматический перикардит, конечно, будет, но это уже дело кардиологов.
- А что, в сердце тоже откладывается жир? – удивился Герман.
- Еще как, - прокомментировал Брукс, помогавщий профессору ушивать. – Только не В сердце, а точнее НА сердце и В коронарных сосудах. В самом миокарде случаются лишь участки некроза, именуемые инфарктами, которые впоследствии склерозируются, то бишь, замещаются соединительной тканью. Думаю, на терапии вы все эти заболевания проходите.
- Не вздумай относиться к терапевтическим дисциплинам поверхностно! – Ратнер строго взглянул на Германа поверх очков. – В нашем деле мелочей не бывает. Я наслышан, что студенты, решившие пойти в хирургию, частенько задвигают остальные предметы. Ты должен знать все – какой клапан, к примеру, отделяет правое предсердие от правого желудочка?
- Ясно, какой, - краснея, ответил Герман. – Трехстворчатый.
- У, батенька, - в глазах Брукса заплясали искорки. – Твой авторитет и так был достаточно высок, но теперь он взметнулся практически на недосягаемую высоту.
- Молодец, братец, - похвалил Ратнер, держа вверху руки в окровавленных перчатках. – Тогда тебе дорога прямиком в кардиохирургию. Но, чур, не зазнаваться! Со мной и с Владимиром Александровичем продолжать здороваться. Я настаиваю.
- Евгений Анатольевич! – опешил Герман, осторожно подрезая длинные концы нитей. – Разве можно когда-нибудь…
- Значит, так, - Ратнер не дал ему закончить фразу. - Это будет твой пациент, всю ночь за ним понаблюдаешь, утром на линейке доложишь. С лечащим хирургом я договорюсь. Заканчивайте, а я поинтересуюсь, как там с другими солдатиками дела обстоят. Если какие-то вопросы – Владимир Александрович рядом.
С этими словами профессор отошел от стола, оставив Германа с Бруксом вдвоем. Были еще анестезиолог, операционная медсестра, но отсутствие профессора слегка напрягало молодого хирурга.
Как выяснилось позже, все три операции в тот вечер закончились благополучно. Утром состояние прооперированных больных было удовлетворительным. Герман впервые докладывал на линейке, его слушали маститые хирурги.
Странное дело – он почти не волновался. Может, потому, что устал? Несложные вопросы задавал в основном Ратнер.
Причем так, словно его вчера вообще не было в клинике.
Понравилось? Ставьте "лайк", подписывайтесь на канал. А продолжение, если заинтересовало - здесь