Стихи Алины Пожарской не вписываются в привычные форматы «детской литературы», не делают скидок на «нежный» возраст и разговаривают с читателем на равных, прямо и честно. Органично сочетая подростковый стёб со взрослой глубиной, а ломаную ритмику и неприглаженную лексику — с отсылками к школьной программе по литературе.
Дворники
Юле Линде
Похолодало. Кончилось лето,
похолодели руки у мамы резко.
В лоб из фейсбука летит повестка
от родительского комитета.
«Значит так, мамаши-папаши.
Раз вы на карандашные
подставки по две с половиной тыщи
не сдаёте,
мы вам даём задание.
Задание для детей-идиотов
и вас, высоколобые нищие
неприкаянные.
Собрать гербарий.
С каждого штук по триста листьев,
каждый прогладить по обе стороны.
И тогда, может, ваших дебилов не отчислят
за то,
что позорятся в одной школе
с мажорами».
И покорились родители детей-изгоев,
интеллигенция и нищеброды,
и покорились, и вышли на дороженьку асфальтованную.
И не было скучно им:
кряхтя, нагибались они не за листьями,
а за Пушкиным,
Гойей
и каким-то там ещё поэтом — чуть-чуть с нищебродами зарифмовывается.
Готово. Гербарий собран,
спасены дети-отбросы общества.
Полночи мамаши листья утюжили
вместо рубашки для учёного мужа.
Круги под глазами, Персен…
Листья отправились в школу со всеми почестями.
А дворники во дворе,
почти как родители
(а кто-то из их числа!),
неприкаянно-интеллигентные,
банки, бычки, ошмётки газетные
с дороженьки асфальтованной вывезли.
Вывезли —
и увязли
в экзистенциальном кризисе.
Не было листьев. Ни одного.
…Уходят, уходят дворники.
Вслед за летом
уходят в ночь и в личностный кризис.
И сидят, и смеются где-то
в ворохе краденых листьев
мажорные
чёрные
во́роны.
***
Раньше я была рыцарь ордена грязной лиги,
а сейчас открыла в контакте аудиокниги.
Раньше я была знатная разгильдяйка,
а сейчас я стала образцовая в дому хозяйка.
Там по всяким делам башку ломает Болконский,
тут я сгребаю хлам — кухонный и балконский.
Там с бакенбардами врач предлагает всё уничтожить,
тут выметаю срач, ну чтобы до основания тоже.
Там Вера Пална, бывшая Лопухова, стала Кирсанова,
тут я старые плинтуса дубовые крашу заново.
Там старуху пришил топором кто-то больно храбрый,
тут я энтропии разгром делаю адской шваброй.
Там Ставрогин и Лиза придвинулись к самому краю,
тут я высунулась до карниза и валиком драю, драю.
Там — эй, не рубите сада, земли дачникам хватит, придурки!
Тут я прикидываю, чего надо: бульдозер, клей, штукатурки.
Раньше гуляла и пела я песенки в белой роще,
а сейчас роща белая просит лицо попроще.
Я забросила дом, я расхерачила комп, я забила…
Раньше — не всё ли равно,
что было,
то было,
то было.
***
Со мною случилось позорище:
Я сделал карточку в вуз.
Я правда такое уродище?
Я правда ходячий конфуз?
Я помесь хорька с терминатором?
Дарт Вейдера ужас ночной?
Достанет ли экзаменаторам
Силы общаться со мной?
Потом будет Нобеля премия,
И карточка — в топе гуглА.
И страха придёт эпидемия,
И землю накроет мгла…
Спасти можно цивилизацию
Ценою своей головы.
Всё.
Карточка в канализации.
Не быть мне студентом!
Увы…
***
Это не Гагарина призрак и даже Армстронга не.
Это парень с Еката изолировался на луне.
Голый по пояс, газетная шляпа сползла на лоб.
Машет: он хоть и затворник, но не мизантроп.
Его даже в раздолбанный телескоп видно сразу.
Клеит обои: чёрные на белую базу.
Сверху на стену — ковёр, стержень интерьера.
У него тут своя разрежённая атмосфера.
А где-то там, далеко, Химмаш и улица Инженерная.
В доме светло, фуражка висит на стуле, немного нервная.
Где-то там, далеко, сквер, Ельцин-центр, Исеть.
Фуражка нервная. Сколько ещё висеть?
Я вернусь, милая, как только поклею обои на стену.
Я вернусь, милая, и сразу тебя надену.
И будет патруль, как мы любим, в котором никого не сгребут.
А пока — прости.
Пока я нужнее тут.
Лене Мамонтовой. 14 апреля 2020 г.
***
Аня пишет в ночи преподу биологии.
— Тимур Адылевич, я передумала стать врачом.
Нет, вы учитель от бога,
и вы ни при чём.
Просто другие у меня теперь ценности.
Не бабское это дело —
крест кровавый нести.
Я стану моделью,
вот где мой крест, мой флаг, мой бич.
Перегорела я, Тимур Адылевич.
Ответ пришёл в шесть утра:
— В смысле?!
— В прямом.
Я не хочу окружать себя колбами
и прочим дерьмом.
Пора
на подиум, а потом
стану женой олигарха.
Отсужу детей, квартиру и выгоню нахер.
Жить буду на алименты, а годам к сорока
выйду за дряхлого старика.
Откинется через пару лет — мне наследство.
Ну и два сына будут меня содержать…
под конец-то.
Тимур Адылевич снял очки.
Перед глазами его безочковыми
вся жизнь пронеслась и распалась на атомы.
Всё то,
ради чего он жвачки
клеил на парты совковые,
ради чего крыл белый свет чёрным матом —
единственный смысл
видел он в гениальной девятикласснице,
той, что могла спасти человечество,
той, что готовил он в Первый мед.
Руки трясутся.
— Ань, ты серьёзно?
— Нет.