Подводя итог двум предыдущим статьям, нужно сказать пару слов об историографии вопроса. Не об историографии статей, которые вы читали, потому что я пользовался, в основном, монографиями* и, кроме чувства неприятия (при ознакомлении с их источниками), никаких проблем не имел, а вот авторы монографий столкнулись прямо в лоб с тем, что значительная часть их источников не просто предвзята, а, буквально, лично заинтересована в искажении информации в свою пользу.
- Дробязко С.И. "Под знамёнами врага"
- Семиряга М.И. "Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй Мировой Войны"
- Ковалёв Б.Н. "Повседневная жизнь населения России в период оккупации"
Есть две большие группы источников, работа с которыми может быть тяжела и неприятна:
В первой, западные авторы, эмигранты и, как ни странно, авторы советские - заинтересованные в изложении событий со строго определённой точки зрения. Собственно, ничего нового и необычного, но много кропотливой работы для исследователя.
Во второй, непосредственные участники событий, как с германской стороны:
Первым русским пленным, доставленным в штаб группы армий «Центр», был командир батальона, то есть, по нашим понятиям, офицер.
До вступления в командование он был комиссаром. Об этом он и заявил откровенно, не подозревая, что по вермахту был отдан приказ о расстреле всех комиссаров. Война началась менее двух суток назад, и он никак еще не мог об этом знать.Пленный с удивлением рассматривал германских штабных офицеров, одетых в белоснежную летнюю форму. Он тихо спросил меня:
— Видно, всё это графы и князья?
Непроходимая пропасть лежала между привычной ему бедностью и миром этих «блистательных существ».
— Мир этот, — сказал он, — много красивее и, наверное, лучше.
[да, здесь автор словами пленного продолжает свою мысль, ничего необычного]
Всё, что он видел, — это хорошо одетые солдаты и офицеры, автомобили и дома по дороге, везде чистота и порядок. Но самое сильное впечатление произвело на него, видимо, корректное обращение и человечное отношение со стороны немцев.
Штрик-Штрикфельдт В.К. "Против Сталина и Гитлера"
[Штрик-Штрикфельд - офицер (капитан) службы пропаганды Вермахта (сфера деятельности: переводы и допросы), немец, родившийся в Латвии, до революции учился в Санкт-Петербурге]
Одна из таких работ в "лихие девяностые" даже была переведена на русский и издана в России.
Так и со стороны участников коллаборационистских формирований:
Когда же получили приказ перейти границу, в казармах застали красноармейцев врасплох; они толпились в коридорах и проходах между нарами в одном белье и на требование поднять руки вверх в недоумении твердили: «Мы же союзники, мы ведь друзья!»
...
Короче говоря, через три месяца такого интенсивного наступления, немцы вышли на линию фронта — Архангельск, Ленинград, Москва, Харьков; в германских лагерях военнопленных томились около четырех миллионов советских солдат и офицеров, уничтожено и захвачено было все техническое вооружение разбитых армий и на оккупированной территории остались от 50–60 миллионов населения на милость победителя.
...
Вид у пленных был ужасный: полураздетые, грязные, истощенные, с обросшими лицами и, главное, дошедшие до полного отчаяния. Судьбой их никто не интересовался; своим же правительством они были поставлены вне закона (советское правительство объявило своих пленных изменниками родины и отказалось войти в Международный Красный Крест), а лагерные условия жизни, созданные немцами, были невыносимы. И в силу этого народ погибал. К тому же обхождение администрации с этими полунормальными от полного сознания своей обреченности людьми было возмутительно. Рукоприкладство и применение оружия здесь было явлением нормальным. Но самым ужасным было то, что довольствие пленных носило чисто формальный характер. Утром и вечером пленный получал по кружке горячей воды, на обед (условно) литр баланды и на целый день ломоть хлеба. От такого питания люди дошли до полного истощения и еле-еле стояли на ногах. В эту зиму, а зима была исключительно холодной в 1941 году, 80 процентов военнопленных, согласно немецким же подсчетам, умерли от голода и холода.
Кромиади К.Г. "За землю и волю"
[Белогвардейский офицер-эмигрант, полковник царской армии, работал в министерстве по делам оккупированных территорий, занимался распределением военнопленных, затем участвовал в организации РННА, затем и РОА]
Собственно, Кромиади в своих воспоминаниях не смущает тот факт, что после уничтожения советских военнопленных, которое он наблюдал из первых рядов и даже подавал протесты (по его воспоминаниям), он не только не покинул службу, но и начал сотрудничать с абвером при создании РННА, как и после проведённых в феврале 1943-го уже в подразделениях РННА показательных расстрелов, по сути, децимации*, о которых он знал, хотя и был отстранён от работы в РННА в августе 1942-го года, знал он и том, что принцип коллективной ответственности за дезертирство распространяется и на солдат РОА.
- латинский термин - неизбирательная казнь каждого десятого в отряде
Вербовка местной полиции.
Местных жителей в полицейские формирования вербовали разными способами. Вплоть до контрастов, что больше подошли бы голливудскому кино про суперзлодеев.
В прибалтийских охранных батальонах шума, где изначально была значительная доля идейных борцов против СССР и националистов, была положена и оплата, причём весьма солидная по меркам оккупированных регионов, от 25 марок рядовым до 75 марок младшим командирам, что равнялось или даже превышало жалование* городских голов оккупационных администраций - бургомистров, не говоря уже о деревенских старостах.
- жалование бургомистрам платили из собранных ими налогов, старостам за счёт сборов с местных жителей, так что реальный оклад мог сильно варьироваться, в зависимости от местности или предприимчивости отдельного чиновника
В местную полицию, в постоянный состав, могли набирать не только добровольцев, но и принудительно, благо на оккупированной территории вводилась обязательная регистрация, но льготы, небольшую оплату, а в перспективе и земельные владения, они всё-таки получали. Причём, по мере роста потребности в полиции и пожарной службе, принудительные меры применялись всё чаще, среди таковых были и перспективы отправки на работы в Германию, и конфискация имущества, и так далее, вплоть до взятия заложников и казни. Старосты и бургомистры лично отвечали за выполнение планов по призыву "добровольцев", также, вплоть до казни.
На охрану объектов жителей могли поставить просто по мере надобности:
Впрочем, действенными такие методы были только в краткосрочной перспективе, потому что вслед за ростом числа принудительно завербованных полицаев, росло и влияние партизан на органы управления оккупационной администрации.
Давление на местных жителей не проходило даром, поддержка партизан росла вслед за числом завербованных таким способом "стражей порядка".
Если в 1941-м и начале 1942-го годов многие партизанские отряды проводили акции по уничтожению коллаборационистов, считая их противниками, что хуже чем немцы, то вскоре начинается и работа по внедрению партизан в органы власти оккупантов. В 1943-м году уже существуют целые "партизанские края", в которых власть оккупантов сводилась либо к формальной, либо отсутствовала вовсе.
Эта публикация вышла довольно короткой, потому что, по сути, это невошедшее в предыдущую статью, которую не хотелось ни растягивать, ни задерживать.
Тем, кто задался вопросом, почему речь не заходит об эмигрантских формированиях, что планировали освободить народы СССР от большевизма и вернуть народную власть, могу ответить только то, что единственной такой организацией действовавшей в 1941-м и 1942-м годах был РОКС - Русский Охранный Корпус в Сербии - создавался он под эгидой Русских ОбщеВоинских Союзов (РОВС), но политически самостоятельным он был примерно месяц (с сентября по октябрь 1941-го), затем его организатор попал в "застенки" гестапо, а сам корпус остался в Сербии почти до конца войны. Прочие же эмигранты шли на сотрудничество с Третьим Рейхом, в 1941-м и 1942-м годах, без каких-либо планов самостоятельных действий и политических обещаний.
Политика Третьего Рейха на оккупированных территориях СССР и коллаборационизм. 1941-й и наши заблуждения
Коллаборационизм на оккупированных территориях СССР. 1942-й год и наши заблуждения.