Каждый слышал про лагеря ГУЛага, этот мрачнейший символ тёмной стороны СССР. Но мало кто их видел - в отличие от концлагерей нацистов, они редко строились капитальными и в большинстве своём исчезли практически без следа, оставшись лишь в самых глухих углах Крайнего Севера, где кроме заключённых и надзирателей никто никогда не жил, а разбирать покинутые бараки было некому и незачем. Одно из таких мест - Мёртвая дорога, недостроенная Трансполярная магистраль между Салехардом и Надымом.
Первый лагерь мы увидели немногим дальше, чем первый мост - на очередном повороте дороги в лесочке над Полуем открылся вот такой вид: руины деревянных зданий, включая торчащую из снега крышу продуктового склада - такие естественные холодильники в мёрзлой земле встречались нам по дороге не раз:
К руинам бараков (или что это было?) продирались по колено в снегу:
И первое, что бросилось в глаза - из каких материалов всё это построено.
Великая сталинская стройка на Крайнем Севере - само это словосочетание пробуждает образы колючей проволоки, землистых людей в серых ватниках, угрюмого охранника с винтовкой на бревенчатой вышке и замершего в ожидании стука в дверь интеллигента в холодной ленинградской квартире. Стройки №501 и 503 не были исключением: Трансполярная магистраль прокладывалась практически вручную, и на её строительстве единовременно трудилось 40-45 тысяч, а в пиковом 1950 году даже 85 тысяч человек - больше, чем всё население тогдашнего Ямало-Ненецкого округа или нынешних Салехарда и Надыма.
Но вопреки известному образу "покойника под каждой шпалой", 501-я Стройка по своей организации сильно отличалась от других проектов ГУЛага. Сюда попадали не по приговору: руководивший стройкой до 1951 года Василий Барабанов, на похоронах которого в 1964 году совсем не случайно снимали шляпы многие бывшие зеки, бросил клич по лагерям мест не столь мрачных, приглашая заключённых на тяжёлую стройку, год которой будет зачитываться как полтора, а при перевыполнении плана и как два года в лагерях Большой земли. Как результат, на 501-й четверть заключённых были политическим, больше половины - бытовыми, и лишь 10-15% - уголовниками, но всё проходили строгий отбор по состоянию здоровья и прошлой биографии.
И хотя добровольцы-невольники, подписываясь ехать на Север, вряд ли понимали, что их там ждёт - всё же и качество рабочей силы, и отношение к труду на Трансполярке были совсем иные, чем на большинстве "островов" ГУЛага: здешние зеки были не бесправными рабами, а вполне мотивированными рабочими, и таким материалом Барабанов предпочитал не разбрасываться.
Здесь было лучше, чем в других лагерях, со снабжением - в большинстве лагпунктов, по крайней мере тех, где были добросоветсные начальники, зеков кормили досыта, не хуже, чем на голодной послевоенной воле. Но здесь, в холодной и необжитой земле, было ужасно с жильём: эшелоны з/к привозили буквально "в чисто поле", где они сами строили себе сначала периметр, а затем и бараки.
Но даже барак-засыпнуха с тоненькими стенками тут был жильём почти элитным, а многие годами ютились в палатках, которые зимой можно было утеплить лишь слоем снега, или в землянках, где летом стояла вода до самых нар. В таком же ледяном, сыром, комарином аду жили и вольнонаёмные со всего Союза (этих было больше на 503-й Стройке ближе к Енисею), и специалисты (зачастую не имевшие возможность построить себе дома из-за постоянных перемещений с объект на объект), и охрана, и вкупе с малочисленностью уголовников и обилием интеллигентных политзаключённых сами отношения на Стройке-501 были куда человечнее.
В этих лагерях под покровительством Барабанова, например, театр сплотился вокруг знаменитого актёра и режиссёра (а на тот момент зека и каэра) Леонида Оболенского. О жизни 501-й написано немало, самые канонические мемуары оставил "надымский граф" Апполлон Кондартьев, . Скажем так - о лагерях Трансполярки информации намного больше, чем об инфраструктуре и технике.
От Салехарда до Надыма дорогу обслуживали 34 лагпункта - их было столько же, сколько разъездов, но при этом с разъездами они не всегда совпадали, и видимо цифра была обусловлена одинаковым "шагом" от объекта до объекта - 8-12 километров. Искать их руины оказалось неожиданно сложно: если насыпь - линейна, то лагеря - всё же точки, далеко не всегда стоящие вблизи трассы.
Вдобавок, первая от Салехарда четверть Мёртвой дороги и вовсе в стороне от зимника, а там сохранилось несколько очень интересных лагерей: "Кинжальный мыс" (в его бараках полностью уцелели нары), "Прижим-Гора" с многочисленными цветными рисунками на стенах бараков, "Сабельный мыс" с воротами из каркаса и колючей проволоки... Но и на той дороге, что проехали мы, найти что-то не так-то просто. Проехав на закате Русское поле и спустившись в долину Ярудея, мы затормозили у огромного лагеря, вглубь которого вели натоптанные тропы:
Тогда мы приняли его за Глухариный - самый хорошо сохранившийся из здешних лагерей в самом сердце зимника. Бывавший там прежде Максим вспомнил, что на Глухарином должны быть ворота, но предположил, что они за прошедший год рухнули. На самом деле это какой-то не очень известный, но в целом неплохо сохранившийся лагерь, 21-й по счёту от Надыма. Набор построек в здешних лагерях в общем-то практически типовой - это вот, кажется, вахтовый домик у бывших ворот:
А это - собственно, бараки:
Вот так они выглядят внутри:
Но при взгляде на них мне вспоминают ещё и "Записки из Мёртвого дома" Достоевского - в общем-то ГУЛаг недалеко ушёл от дореволюционной каторги, и как там в один брак бросали вольнодумца и вора, так и здесь - каэра и урку.
А при взгляде на материал, из которого бараки сделаны, становится зябко. Как написали более сведущие в строительстве люди, такая штукатурка лучше защищает от ветра, чем непроконопаченный сруб, но всё же стены довольно тонкие и вряд ли хорошо держали тепло.
Снег, берёзы, тишина... Мёртвая тишина.
В принципе тут были не только бараки, но и хозяйственные постройки вплоть до котельной, и столовые, и красный уголок... Это вроде бы как раз котельная:
Внутри бочка, и ведь вполне может быть, что лежит с той поры:
На дальней от дороги стороне - остатки периметра. Не забор, не ограда, а почти символические столбы с редкой колючей проволокой. Из лагеря убежать было, наверное, не так уж сложно - но куда? Кругом лишь болота, безлюдные и бескрайние.
Какие-то отдельные постройки, которых нет в других местах, сохранили в общем многие лагеря - где-то больница, где-то кирпичная печка на кухне, где-то ворота... но тут надо понимать, что издали да сквозь опушку все лагеря на одно лицо, и например вот эти строения в лесу вполне могли принадлежать тому же Глухариному:
С отсыпки близ Ярудея хорошо видна одинокая вышка и кусок ограды в колючке прямо у обочины:
Ещё одну вышку мы увидели с моста через реку Идь-Яха:
И даже на неё забрались. Простояв полвека брошенной в тайге, под нашими ногами она не скрипнула и не пошатнулась, брёвна её всё так же незыблемы, и есть в этом какой-то очень мрачный символизм.
Колючая проволока - без преувеличения, символ ХХ века:
В другую сторону с вышки виден мост, вернее пара старого и нового мостов. Ещё лет тридцать назад старый мост бы не задумываясь снесли, но в забвении Мёртвая дорога успела дожить до тех времён, когда её ценность осознали: