Ни один спектакль Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури за последние годы не вызывал такого интереса, как «Зулейха открывает глаза» по нашумевшему роману Гузель Яхиной в инсценировке Ярославы Пулинович.
Заслуженный деятель искусств РБ Айрат Абушахманов снова ставит трагический, возвышенный спектакль о любви и свободе. Это условный, надбытовой, фантастический театр с глубоким психологическим проживанием – вплоть до надрыва. Решенное в тёмных тонах, разомкнутое вширь и в глубину (мы видим всю машинерию сцены) пространство, созданное заслуженным деятелем искусств РБ Альбертом Нестеровым, искрится и переливается морозным серебром – на одежде Зулейхи, на свисающих сверху черных полосках, символизирующих сибирские деревья. Впрочем, деревья ли это? А может быть, это тысячи и тысячи кашмау , отрезанных кос и искалеченных женских судеб?.. Не только башкирских, конечно… В финале Зулейха, переодевшись в лагерную одежду, в руках будет держать кашмау – не только как символ прощания с прошлым (утрата национального костюма как утрата национальной самобытности, мотив обезличивания), но и как символ прощания с собой прежней – забитой, запуганной, несвободной. Отрывая кашмау, Зулейха словно отрезает от себя сына, с кровью вырывает из себя любовь. Весь спектакль – это преодоление героиней самой себя. Если в первом действии в ней борются два голоса – сухой, низкий, медный Упырихи, голос вины, запретов и ограничений, который не дает расправить крылья, и – детский, нерешительный, то во втором действии, когда она в лесу, полуживая, ищет Юсуфа и кричит: «Я не курица!» – прорывается настоящий, подлинный голос Зулейхи – голос человеческого достоинства.
Зулейху играют две актрисы – Римма Кагарманова и Ильгиза Гильманова. Смелые и жертвенные актрисы, не боящиеся на тросах взмывать до самых колосников сцены, что даёт поразительный эффект – это та самая вертикаль: наверху – жизнь, а внизу – смерть. Там, где жизнь, там и свобода, туда и вознесется в финале сын Юсуф в хрупкой, прозрачной, но спасительной лодке.
Зулейха появляется из зала. Медленно ступая оголёнными ногами по холодному полу, в легком струящемся платье с элементами национального костюма, прикрыв лицо руками и произнося текст легенды о птице Самрау, она не спеша идёт к сцене. Подойдя, повернется к зрителям и откроет свое выбеленное лицо. Сон обрывается голосами каторжан: «Зулейха, проснись!» Так она будет ехать всю дорогу до Сибири, будто во сне, не понимая и не осознавая происходящего, но вспоминая своё недавнее прошлое – похороненных в лесу детей, мужа и Упыриху.
В спектакле отсутствует жестокая и унизительная сцена насилия в бане. Здесь Мортаза в исполнении народного артиста РБ Хурматуллы Утяшева и артиста Рината Баймурзина идеализирован. Это отнюдь не тиран и не деспот. Фактурного телосложения, с бородой и в белой одежде, с мягкой поступью, словно сошедший из башкирских сказок о батырах, этот Мортаза нуждается в материнском участии и совете. Сцена зачатия ребенка решена здесь метафорически: Мортаза с плугом идет по сцене, разбрасывая зерна, а Зулейха с помощью пиалы пытается их поймать. После выстрела Игнатова режиссер и вовсе помещает его в рай рядом с душами дочерей. А на земле в это время начинается самый настоящий ад.
Игнатов Азата Валитова – открытие не только этого спектакля, но и всей театральной культуры Башкортостана в целом. Режиссер как будто намеренно ставил свой спектакль на него, так как главной трагедией всей этой истории является то, что человек разуверился в своих принципах, осознал свои ошибки и понял всю меру своей ответственности. Здесь не только Зулейха открывает глаза. Здесь открывают глаза все (и зрители в том числе!), а Игнатов прозревает в первую очередь. В начале спектакля он появляется весь испачканный в глине, то есть на нём уже лежит груз совершенных преступлений, и Мортаза не первый. Отравленный идеями и лозунгами, слепо верующий в их правоту, одержимый герой Азата Валитова выходит на сцену в истасканных ботинках на босу ногу, в «революционных шароварах» и кожаном плаще на голое тело, которое тоже вымазано глиной. В этом актере лирической внешности ярко выражена мужественная природа, сильная актерская индивидуальность, те проявления мужского начала, на которые невозможно не откликнуться женщине, в данном случае верующей Зулейхе, для которой полюбить убийцу мужа – величайший из грехов, каким бы тираном Мортаза ни был. У Игнатова – Азата Валитова ощущается особая человеческая порода. Он не позволяет утонуть беременной женщине, пусть она и каторжница. В этой боли, в грязи, в почти физическом присутствии убитого мужа, – а Мортаза периодически появляется на сцене, даже в образе медведя, – любовь рождается как спасение, как знак свыше, как благословение. Потому что любовь не может быть предательством. Времена не выбирают, а любовь всегда права.
Вот Игнатов после неудавшейся попытки самоубийства, сломленный теперь уже не только изнутри, но и телесно – с забинтованной грудью, забинтованной ногой, забинтованным лицом, – вытянув руки с костылями в разные стороны, стоит словно распятый. Зулейха осторожно подходит к нему, чтобы омыть раны. От прикосновения любимой женщины Игнатов будто рождается заново. С закрытыми глазами он берет таз с водой и поднимает высоко над головой. Вода льётся и обрушивается исцеляющим потоком любви. Они судорожно моют друг другу лица и впервые пристально вглядываются друг другу в глаза.
Этот спектакль – заклятие, спектакль-воспоминание.
Автор: Айсылу Сагитова
Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!