Мне досталось верхнее боковое место. Хорошо ещё, что в середине плацкартного вагона, а не с краю, возле туалета. Я забросил на свою полку дорожную сумку, а небольшой баул с вещами положил под сиденье. Ехать предстояло долго, больше полутора суток – две ночёвки.
Поезд уже тронулся, когда у противоположного диванчика остановился пожилой мужчина в старомодном плаще и велюровой кепке. Близоруко придвинулся к табличке с указанием места, сверил со своим билетом. Аккуратно поставил под сиденье небольшую сумку, а толстый клетчатый баул попытался забросить на багажную полку. Я вскочил с места, стал помогать. Вдвоём мы уложили баул на бок, чтобы не упал. Попутчик снял свой плащ и кепку, пристроил их на вешалке; мы сели на свои места.
– Спасибо! – слегка улыбнулся мужчина. Был он совершенно сед, гладко выбрит, одет небогато, но чисто. – Вам далеко ехать?
– До Петропавловки, послезавтра утром выхожу.
– А я завтра, тоже утром, – он протянул руку, – Василий Сергеевич!
– Николай, – я не стал называть отчество, так как собеседник годился мне в отцы.
Проводница принесла чай, я достал домашнюю снедь, уложенную мамой – котлеты, оливье в банке, пирожки.
Василий Сергеевич тоже достал еду – бутерброды с докторской колбасой, варёные яйца. Как-то очень естественно мы объединили наши припасы, он хвалил мамины котлеты, а я поедал его докторскую колбасу, к которой неравнодушен с детства.
Вскоре, также естественно, мы разговорились. Василий Сергеевич спросил, где я работаю, и мне вдруг пришло в голову скромненько объявить себя журналистом и писателем, едущим в творческую командировку…
Нет, я не врал! Ну, не совсем врал… Я учился на факультете журналистики, подрабатывал в городской газете, куда меня устроил отец – её главный редактор был его одноклассником, и успел написать несколько рассказов, один из которых даже напечатали в этой газете, правда в сильно сокращённом и переработанном виде. А ехал я к своему другу Димке, к которому давно собирался в гости и о котором думал написать свой новый рассказ.
Я поведал попутчику, что мой друг в отчаянии: у него очень тяжёлая ситуация – они с женой на грани развода, хотя и любят друг друга. А маленькая Лерочка любит их обоих, и они её любят… А тёща подливает масла в огонь… Я даже название придумал для рассказа: «На грани».
Василий Сергеевич внимательно выслушал меня, покачал головой.
– Да уж, действительно, что называется, на грани…– как-то неопределённо высказался он.
Ещё немного поговорили «за жизнь», потом разговор иссяк, мы молча смотрели в тёмное окно на пробегающие иногда огоньки переездов, редкие сёла, автотрассы с движущимися огнями автомобильных фар. Народ потянулся к проводнице за постелью, яркий свет в вагоне сменился на ночной, приглушённый.
В отсеке напротив четверо рабочих-вахтовиков, возвращающихся домой, плотно поужинали, выпили несколько бутылок водки, но не пели, не буянили, а молча стали укладываться спать: видно, вахта выдалась тяжёлой. Я уже собрался расстилать свою постель на верхней полке и ложиться, но меня остановил мой попутчик.
– Скажите, Коля, – несколько напряжённо спросил он, – вы не сильно хотите спать? Я знаю, молодёжь обычно любит улечься попозже, а я давно по ночам не сплю… В общем, не желаете услышать одну необычную историю? Может быть, напишете рассказ, там тоже присутствует… некоторая грань, что ли…
Спать не хотелось совершенно, да и льстила роль писателя, нашедшего сюжет для рассказа… Я попросил у проводницы ещё чая и вскоре внимательно слушал попутчика, забыв обо всём.
– Вы, Коля, послушайте, потом уже сами, как писатель, судите, получится рассказ или нет… А мне хочется выговориться… Я буду рассказывать историю, а вы уж запоминайте, раскладывайте её для читателя, в общем – работайте…
– Женился я довольно поздно, в двадцать восемь лет. Не было у нас ни страсти, ни особой необходимости. Так – просто подошло время. Маша была младше меня на два года, мы вместе работали. Общие интересы – литература, театр. Одинаковый спокойный темперамент, одинаковое восприятие семьи: муж – добытчик, жена – хозяйка. Мы поженились через год после знакомства, жили спокойно, без сильных ссор и вспышек страсти. Маша долго не могла забеременеть, но мы и это воспринимали как должное: ну нет, так нет.
И вот, когда мне уже перевалило за тридцать, у нас родилась дочка. Жена, поклонница Алексея Толстого, назвала её Аэлитой. Мне было всё равно, я воспринимал рождение ребёнка, как жизненную необходимость, и никаких особо нежных чувств к дочери не испытывал. Но через год после её рождения всё резко изменилось. Аля сильно заболела. Обычная простуда переросла в пневмонию. Температура держалась высокая, не помогали ни дорогие лекарства, ни тщательный уход.
Однажды вечером я сидел у постели дочери. Маша, не выдержав почти трёх суток бодрствования, заснула, уронив голову на стол. Аля проснулась, хныкала, у неё опять был сильный жар. Я, борясь со сном, давал ей соску с каким-то отваром, тупо бормотал что-то вроде «Баюшки-баю», как вдруг чётко услышал: «Папа…». Надо сказать, что Аля начала говорить рано, к году уже выговаривала «мама, папа, дай», но неуверенно, неясно. А тут сказала очень внятно. Сбросив сон, я ещё раз глянул на дочку. Лицо её, несмотря на горящие щёки побледнело, нос заострился, и я вдруг отчетливо осознал, что это конец.
Девочка умирала. В глазах её плескалась боль и желание жизни. Она ещё раз посмотрела на меня и опять внятно произнесла: «Папа…». А я словно услышал продолжение этой фразы: «Я не хочу умирать… Спаси меня!». Всё во мне перевернулось. Вдруг я впервые осознал, что это маленькое умирающее существо – моя частичка, продолжение в этой жизни, что она цепляется за своего папу, как за последнюю надежду, и только я могу ей помочь.
Меня воспитывали атеистом. Не воинствующим, отвергающим Бога, а так… интеллигентным материалистом. Я никогда не думал о Боге, верил в научный прогресс, в силу антибиотиков… Но сейчас! Я впервые в жизни опустился на колени и стал молиться. Не зная никаких молитв, я просто умолял Бога, ещё не знаемого мной, спасти свою доченьку, которую полюбил только в этот момент, за минуту до смерти, полюбил всей своей не до конца разбуженной душой…
Василий Сергеевич замолчал, вертя в руках ложечку, которую так и не опустил в стакан… Словно очнувшись, он начал размешивать остывший чай, но так и не отпил из своего стакана… Затем продолжил рассказ.
– Видно, на это ушли все мои силы, так как я вскоре просто выключился из реальности, заснул прямо на полу. Проснулся оттого, что Маша трясла меня за плечо.
– Что? - я вскочил, просыпаясь, – Аля? Что с ней?
Окончание истории здесь и здесь. Подписывайтесь на мой канал, чтобы ничего не пропустить!
С приветом, ваш Ухум Бухеев