...И муж пусть спасется женой своей, а жена — мужем.
Я лежу, прижавшись левым ухом к теплой влажной траве, и слушаю, как потрескивает костер, который развел Север. Нам давно пора поесть, а я все не могу себя заставить встать и пойти жарить мясо.
Меня обволакивает усталость.
Закрыв глаза, я вижу, как карельский мелкий дождь покрывает причудливой рябью все окрестные озера. Так здесь сейчас, так было и тысячу лет назад, так будет после того, как мы навсегда возвратимся в землю.
Старый дом плачет. Я вижу его таким, каким он был век назад — только что отстроенным, шумным, веселым. Вижу, как Кайса идет к свежевырытому колодцу, а младший сын цепляется за подол ее сарафана, неуклюже ковыляя следом.
Кайса смеется, до чего забавно малыш перебирает пухлыми ножками, как заливисто и радостно агукает, радуясь тому, что у него получается. Он пошел всего две недели назад, ровно в свой первый день рождения — будто специально ждал, чтобы порадовать родителей.
Кайса опускает ведро в глубокий колодец. Вода так далеко внизу, что женщине кажется, ее вовсе там нет. Может, то и не колодец, а колдовской спуск, ведущий прямиком в страну вечных льдов. Ее охраняют от живых горные тролли, говорила матушка, и всякий из живых, кто случайно туда попал, никогда уж домой не вернется, потому что охраняют они выход, а не вход.
И лезут же в голову глупости, одернула Кайса сама себя. Хоть и вышла замуж уже давно, и детей уже трое, но еще не переросла в себе девичью любовь к страшным сказкам, которые так хорошо рассказывать с подружками в темной избе, хихикать и пугаться любого шороха.
Набрав воды, Кайса возвращается в дом.
Тот день навсегда запомнился ей ярко-красным закатом, окрасившим озеро у дома в самые невероятные оттенки. Тогда ее муж сказал: а как бы красиво было, если бы этот красный цвет отражался не только в водной глади, но и на земле.
Как это было бы красиво.
— Что было дальше? — тише тихого спрашиваю я у дома. Я заворожена его видениями и тем, как четко могу увидеть этих людей. Моменты их жизни, простой и спокойной, кажутся мне невероятным чудом, и я благодарна дому за то, что он позволяет мне свидетельствовать.
Север старается двигаться очень тихо, ставя решетку с мясом на угли, он думает, что я сплю. Пусть так. Я хочу видеть.
«А говорят, один человек оттуда вернулся» — шепчет старуха, глядя в огонь. Кайса слушает ее с удовольствием, бабушка редко расщедривается на новые сказки, зато каждая из них стоит десяти, рассказанных матерью.
Бабушка говорит о таких вещах, за которые ее постоянно ругают родители девочки: о нижних мирах и о странниках, там заблудившихся, о боге, который добровольно провисел девять дней на дереве, чтобы понять слово, о северных ветрах, которые влюблялись в смертных женщин и уносили их далеко-далеко за холодное море.
Кайса уже с трех лет поняла, что не стоит никому пересказывать бабушкины сказки. Тогда она получит их все.
«Ходил он по стране вечных льдов тридцать три дня, а на тридцать четвертый день запел, и голос его растопил льды.
Никто не знает слов той песни, но иногда отдельные ее строки возникают в колыбельных или в песнях, которыми женщины зовут мужчин с войны.
Он запел и вернулся домой, и рассказал людям где был, но они не запомнили его слов. Зато с тех пор его стали звать «великий шаман», он исцелял больных.
А еще говорят, что он воскрешал мертвых, но только тогда ходил со смертью чужой сражаться, когда видел истинную безутешность того, кто остался.
С ним говорили звери и птицы.
Одна женщина говорит, что ходил он туда, потому что умерла его жена, он хотел привести ее домой, но понял, что не всему может помочь. Тогда и запел, от любви и печали. А вернул ее или нет, да кто теперь знает…»
Кайса смотрит в огонь и видит, как идет по бесконечной холодной земле шаман, и слышит, как он поет. И как огонь, горящий в ее печи, топит лед.
Девочка начинает плакать, бабушка молча гладит ее по голове.
— А как его звали? — спрашивает Кайса.
— Как его звали? — эхом отзываюсь я.
Дом замолкает.
Если бы мне только хватило слов рассказать вам, как поет карельский ветер в сосновом лесу, окружающем дом, и как превращается в рокот варгана, и как я продолжаю слышать его, даже находясь далеко от тех мест.
Я пытаюсь собрать непослушные слова в полотно связного повествования, но они ускользают, и я раз за разом завожу этот винил, поющий про «если бы, если бы мне только хватило слов». Моя голова измучена образами, которые посылает мне старый заброшенный дом, и я жалобно скулю, прижавшись щекой к земле и надеясь, что Север меня не слышит.
…Кайса снова смотрит в колодец. Ею овладел ужас, доселе невиданный, и решимость оставляет ее быстрее, чем она решается на прыжок.
На землю обрушилась стая злых красных птиц. Горели дома, и мужчины уходили сражаться с птицами, но редко возвращались обратно.
Кружили, кружили огромными стаями и однажды прилетели к ее дому.
Птицы унесли двух старших детей Кайсы, и ушел далеко ее муж, жив теперь или не жив, да и кто знает.
Она стоит у колодца с младшим сыном на руках и слушает, как все ближе за ее спиной раздается ненавистное хлопанье крыльев.
Еще минута-другая — и заклюют ее и ребенка.
Кайса прыгает в колодец, краем глаза замечая, как земля становится красной.
Сначала ей холодно. Потом — все равно.
…Я вижу мужчину, он идет домой. Страшные птицы, бессчетным количеством заполнившие небо и землю, оставили его в живых, выклевав большой кусок сердца.
За эти десять лет он постарел на тысячу, но его ждут дома, и он идет, шатаясь. Часто останавливается, чтобы отдышаться, прикрывает глаза, и слышит, как хлопают красные крылья, и земля теперь тоже — красная.
Он не помнит собственного имени, но помнит дом, который построил, когда взял в жены Кайсу. Помнит, как сам выбирал каждое из деревьев, как мечтал о детях, которые у них обязательно будут. Как радовался строгий тесть и как он сказал: ты хороший человек, не зря я тебе дочь отдал.
Он идет и мечтает, что даже на этой новой, разоренной земле выстроит заново свое счастье, потому что дома его ждут.
Видит опустевший дом, не находит там живых. На соседнем хуторе узнает, что случилось.
Ему так больно, что он совсем ничего не чувствует. Устраивается спать на сеновале, в горе прогнившей, никому не нужной соломы.
Дом плачет и стонет, но мужчина не в силах в него войти. Ночью он видит сон, в котором Кайса с сыном на руках тонет в темном чреве колодца. Тогда он понимает, что ему нужно делать.
Добрая соседка шьет ему теплый плащ из оленьих шкур, смотрит грустно, ласково. Говорит, ну что ты удумал, оттуда еще никто не вернулся живым.
Он отвечает, один же вернулся, помнишь сказку про шамана?
…Он идет по ледяной пустыне и поет от любви и от горя, и льды начинают таять, и смерть отступает.
— …И смерть отступает, — говорит бабушка маленькой Кайсе.
— …И смерть отступает, — говорит мне пустой дом.
Я закрываю глаза и засыпаю.
Все будет хорошо.
P. S.
Я долго смотрела в темный колодец.
Об авторе
Ада Дакар. Писатель, поэт, соавтор писательского курса Дикие истории, владелец баров «Парабеллум» и «Нико».
