Начало романа читать здесь
Глава 13
– Давление шестьдесят, капаем в две вены, – неизвестно откуда прорезался голос Трунова. – Преднизолон, адреналин не забыл?... Очухается, никуда не денется, хотя... Соблюдай мы все правила движения, Эдик бы наш...
– Что за разборки у Филиппыча? Под сорок мужику, блин... Все детство никак не выветрится, – встрял в разговор Артур Маркович, зав анестезиологической службой.
Я попытался открыть глаза, но их словно кто-то скотчем заклеил мне. И рот, кстати, тоже. Я попытался вспомнить все, что предшествовало моему появлению здесь, но в голове клубился туман, любой поворот жерновов памяти отзывался резкими прострелами в черепе. Непроизвольно шевельнув ногой, я едва не потерял сознание от кинжальной боли. Но память прояснилась. Покадрово всплыли и погоня, и стрельба, и Глист.
– Никак Эдичек наш подает признаки жизни? – прогремело у меня над ухом. – Открой глазки, Джеймс Бонд. Порадуй скромных эскулапов, проколдовавших над тобой тут целый час.
– Пи-и-ить, – простонал я чуть слышно.
– Чуть позже, не сейчас, – произнес Трунов. – Влили в тебя достаточно – не боись, не усохнешь! Все, что кровило, мы тебе зашили. Гляди веселей!
– Спасибо, друзья! – прошептал я.
– Э-э, щас мы расплачемся. Спасибо попутчице своей скажи. Она тебя на лифте перла на седьмой этаж, дуреха.
– Он сам так захотел, – вмешалась Лора.
– Так у него не все дома гостили к тому времени, Ларис! В подобной ситуации надо поступать не так, как хочет больной, а как подсказывает здравый смысл.
– В следующий раз так и сделаю.
– Надеюсь, следующего раза не будет.
– Я тоже надеюсь, – прошептал я и открыл глаза.
– В общем, так, – присаживаясь на табуретку возле меня, резюмировал заведующий. – Не знаю, каким богам ты молился, но тебе повезло катастрофически: опоздай мы на пяток минут и... Поднимешься через пару дней. Еще пару дней похромаешь, затем...
– Если новую свистульку в жопу не воткнешь, – перебил со свойственной ему прямотой Артур Маркович, – все будет о'кей. Ухаживать за тобой есть кому.
Произнося последнюю фразу, анестезиолог лукаво подмигнул и посмотрел в сторону Лоры, которая сидела по-турецки на диване и вязала. Причем спицы мелькали в ее миниатюрных пальчиках так быстро, что я подумал, а не приснилось ли мне все то, что она вытворяла со мной утром в джакузи.
Сложив многочисленные причиндалы, коллеги откланялись и, осыпаемые дождем комплиментов и благодарностей, удалились. В прихожей Трунов о чем-то долго бубнил Лоре – вероятно, давал последние наставления.
– Который час? – поинтересовался я, когда Лора вернулась в комнату.
– Половина девятого.
– Что?! Я был в отключке шесть часов? – Несмотря на сильное головокружение, я приподнялся на локтях. – Расскажи подробней, что да как...
– Только если ты вскакивать не будешь... – Она вновь уселась на диван и принялась за вязание. Спинка ее при этом была совершенно прямой, лишь головка, подобно колокольчику, слегка покачивалась из стороны в сторону. – Дура я, Эд, каких мало. Затащила тебя в лифт. А ты уже никакой был: губы синие, дышишь через раз... И след кровавый от ноги твоей тянется... Слава богу, друзья твои быстро приехали. Одно слово: профессионалы. Переделать кухню в операционную за пять минут – это, скажу я тебе, круто! Я на них глазеть не стала, ушла кровавые следы замывать.
– А машина с выбитыми стеклами все еще внизу у подъезда стоит?
– Обижаешь! Давно в гараже. По-моему, никто не видел, как я ее ставила.
– Ты чудо, – сказал я как можно теплее. – Жизнь мне спасла. Теперь я твой должник.
– Ой, если можно, без патетики, Эд! – Она наморщила свой лобик так, что я улыбнулся. – Знаешь, у меня родители коммунисты. Ну, ты представляешь: собрания, митинги, демонстрации. Меня от слов о счастье человечества, светлом будущем и прочей галиматьи тошнит...
– Договорились, – согласился я. – Тогда расскажи, что произошло на фазенде.
– Ну, если ты настаиваешь... – заметно поскучнев, она вздохнула. – Меня Базиль поднял среди ночи. Сказал, что хорошего человека надо обслужить. Оплата в двойном размере...
– Можно уточнить, в каком? – бесцеремонно встрял я.
– Не перебивай. – Она отложила вязанье в сторону. – Такое и раньше случалось. Поэтому я не удивилась, привела себя в порядок и поехала... Базиль сказал, что ты подъедешь около восьми... Я подготовила ванну, простыни. Никита, как всегда, занимался кухней. Мы друг друга без слов понимали...
– И давно ты... в этом... бизнесе?
– Около года. Не перебивай. – Она поднялась с дивана, взяла с телевизора сигареты и, закурив, подошла к окну. – Вдруг что-то случилось, я толком не поняла. У меня около сауны небольшая комнатенка. Там телик, холодильник, бар, софа, но окон нет.
– В ней ты поджидаешь клиентов, – съязвил я.
– Не иронизируй! Да, поджидаю... Сегодня я услышала чужие голоса, потом заскулила Берта...
– Погоди, никакой собаки я не видел! – вспомнил я.
– Да? – Она подавилась дымом и закашлялась. – Тебе это странным не показалось? Все встает на свои места. А тогда я подумала, что подъехали клиенты. Меня лишь насторожило, что голоса Никиты я не слышала. Сейчас-то я понимаю, что этот... Глист о моем присутствии не подозревал. Машину-то я ставлю в другом месте. Сам видел, какая она. Чтобы хозяина не позорить. Потом вошел ты, и я стала работать...
– Работать? Только и всего? – опять не удержался я.
– Слушай, Эд! – Она выбросила сигарету в форточку. – У тебя за время отключки с мозгами что-то случилось. Раньше ты столько идиотских вопросов не задавал.
– Прости, пожалуйста! Но, понимаешь... После всего, что произошло... Я подумал...
– Тебе нельзя нервничать. Постарайся сейчас ни о чем не думать. – Она вернулась на диван. – Потом, когда вошел этот... Глист, я все поняла. Впрочем, и он тоже. Дальше у меня в памяти провал. Помню только, что испугалась его лица... А вот само лицо не помню, прикинь! Очнулась в подвале: во рту кляп, руки связаны. Рядом – труп Никиты. Такие вот рогалики!
– Да уж... – Я почесал переносицу. – А я по-другому тогда истолковал взгляд Глиста.
– Что сейчас об этом думать! Живы оба, и слава богу! Ты с машинами клево придумал. Если бы не твоя идея, они настигли бы нас в считанные минуты.
– Ты Базилю звонила?
– Разумеется, он в курсе. – Лора снова потянулась за сигаретами. – Сказал, чтоб не рыпались, сидели тихо. Как с делами управится, навестит. Сказал, что моя работа теперь – ухаживать за тобой. Во как! Ты его спас, что ли?
– Да так, стечение обстоятельств, – зевнув, пробормотал я.
– Ну-ну, заливай! Базиль просто так беспокоиться о твоем здоровье не станет!
Глава 14
Запах жареного мяса вызвал у меня мощное слюнотечение. На кухне вовсю шкворчало и булькало, пикала микроволновка и визжал миксер.
– Я подумала, что ранение ноги на аппетит никак повлиять не должно, поэтому... – Лора вплывала в комнату с овальным подносом, расписанным гжелью, на котором что-то дымилось.
– Ты правильно подумала, пичужка. Еще немного, и я подавлюсь слюной.
– Так и быть, – улыбнулась Лора, присаживаясь на край постели. – Окажу тебе первую помощь.
– Договорились, – возликовал я. – Сразу же после
ужина!
Спустя полчаса, ощущая приятную тяжесть в желудке и совершенно забыв о ранении, я решил прогуляться по квартире. Я спустил ноги на пол, но получил такой прострел, что желудок мой чуть не лишился съеденного.
Минут через десять боль отпустила, и я блаженно потянулся под хрустящим пододеяльником.
Я уже был готов уткнуться в подушку и захрапеть, как в комнату вошла Лора... Вернее, впорхнула в легком, словно паутина, пеньюаре. И сквозь эту паутину виднелись русла рек, ущелья и возвышенности, от которых я при всем желании взгляд оторвать был не в силах.
Конечно, раненому заниматься любовью в сто раз сложней, чем здоровому. Но здесь решающую роль сыграли такт и мудрость партнерши.
Весь следующий день мы с Лорой только и делали, что ели, пили и занимались любовью. Я не переставал удивляться ее сексуальной энергии, восхищаться ее телом...
Конечно, два или три раза внутренний голос напоминал мне, что нахожусь я вообще-то в шикарной трехкомнатной квартире на правах гостя, а ем, пью и наслаждаюсь тем, что не заслужил и не заработал. Но тут же другой внутренний голос напоминал о смертельной опасности, нависшей надо мной.
О том, что случилось, мы старались с Лорой не говорить. Во всяком случае, до моего выздоровления. Но в среду утром все завертелось с прежней скоростью.
– Эд, нам продукты нужны, – каким-то потерянным голосом, словно предчувствуя недоброе, сообщила Лора после завтрака.
– Проблема лишь в том, как их купить, – попытался я поднять ее настроение, – поскольку денежной проблемы у нас нет...
– Ты выиграл миллион? – поинтересовалась она.
– Нет! – чуть не крикнул я. – Позаимствовал у своей несостоявшейся супруги. Найди мою куртку, там во внутреннем кармане должна пылиться куча бабок.
Когда немного повеселевшая Лора с огромной сумкой отправилась в ближайший магазин, я твердо себе сказал: «Курылев! Хватит филонить! Хватит сидеть на шее хрупкой женщины! Пора учиться ходить!»
Придирчиво осмотрев повязку на ноге, я решительно сел на кровати. Голова тотчас закружилась, а в ушах зазвенело.
До туалета я доковылял сравнительно быстро, однако зайти туда так и не успел. В дверь позвонили.
У Лоры был свой ключ – я мог вообще не подавать голоса. Но, похоже, звонивший знал о моем присутствии: звонки не прекращались.
На время забыв про раненую ногу, я осторожно приблизился к двери и прильнул к глазку.
На лестничной площадке стоял мальчик лет десяти и, едва дотягиваясь до звонка, давил на кнопку. Я немного успокоился.
– Тебе чего, ковбой? – спросил я, отворив дверь.
Мальчик оказался карликом, взрослым мужчиной с детскими чертами лица и в рыжем парике. Сразу почему-то вспомнился популярный сериал моей юности «Твин Пикс».
– Здравствуйте, – прозвенело у меня в ушах. – Я ваша тетя! – С этими словами он резко шагнул, оттолкнув меня в глубь квартиры.
Фраза, вероятно, служила сигналом, так как по ступеням тотчас загрохотали шаги, и площадка заполнилась уже знакомыми мне братками из черного «Лэнд Ровера».
Спустя полчаса я мерно покачивался на заднем сиденье. Двойник вождя мирового пролетариата царственно восседал впереди и насвистывал мотивчик из «Бременских музыкантов».
– Не ссы, пузочес, поживешь пока! – успокоил меня мужик, сидевший за рулем.
– И на том спасибо, – сострил я в ответ.
– Что ж ты, голубок, незнакомцам двери распахиваешь? Неужто в детстве не научили? – басом поинтересовался «вождь». Впечатление было, словно роль Ленина доверили озвучивать Федору Шаляпину.
– А я экстерном сдавал, – огрызнулся я.
– Что ж, для начала неплохо, – усмехнулся «вождь». – Не надоело тебе скитаться вдали от крыши дома своего? Карен рассказывала, ты страшный домосед...
– Карен? – Я изобразил искреннее удивление. – Не знаю такую.
– Неужели? – Брови вождя поползли вверх. – Впрочем, скоро тебе все популярно разжуют.
Признаться честно, встречаться с Карен-Наташкой мне совершенно не хотелось. Лора за последние два дня прочно заняла все мои мысли.
Подъезжая к собственному дому, я подумал, что за месяц знакомства ни разу не поинтересовался работой Наташки. Любовь к ней ослепила меня. Господи, когда же ты, наконец, поумнеешь, Курылев!
Джип тормознул возле моего подъезда. Однако за секунду до этого я понял все. Разрозненные факты мгновенно стали звеньями одной цепи.
Мне бы сбежать в этот момент, уползти, раствориться. Но с обеих сторон ко мне было приставлено по бугаю, да и прооперированная нога рисковать пока не позволяла...
Втроем мы кое-как втиснулись в кабинку лифта. Один из бугаев нажал на кнопку и... Вы когда-нибудь путешествовали на Голгофу в кабинке лифта? Да еще под конвоем.
Меня буквально вытолкнули из кабинки, дверь которой тотчас закрылась, а лифт двинулся обратно. Однако насладиться одиночеством я не успел.
– Курылев? Эдуард Филиппыч? – гулко прозвучало откуда-то справа.
– Да, собственной персоной, – обреченно констатировал я. – С кем имею честь?
Повернув голову, я увидел плечистого брюнета в штатском. В руке он держал свернутую в трубочку газету.
– Старший оперуполномоченный капитан Бусов.
Словно по команде сверху и снизу по лестницам зацокали ботинки.
– Руки!!! – рявкнул подскочивший ко мне лысый бочонок в кожаной куртке. – Остряк, тоже мне...
На запястьях у меня щелкнули наручники. С трудом мне удалось открыть свою дверь. Четверо без приглашения ввалились за мной в прихожую.
– Без адвоката я не намерен... – Меня резко повалили на диван, не дав договорить.
– Не в Детройте! – гаркнул бочонок. Квартира стала похожа на вокзал: суета, толкотня.
– Вы арестованы, Эдуард Филиппович! Вот санкция прокурора на обыск. – Бусов положил передо мной бумагу. – Прошу понятых... Проходите сюда, товарищи... Или господа, как вас там...
Лейтенант с короткой стрижкой положил на журнальный столик видавший виды «дипломат», достал из него несколько чистых листов бумаги и шариковую авторучку.
«Протокол будет клепать! – зло подумал я. – Крысолов хренов!»
Понятыми оказались: мающийся похмельем Ленька Мыциков и Македоний Силыч, сосед-рыбак с пятого этажа.
Я сидел, тупо уставившись на браслеты: до сих пор мою свободу никто не ограничивал.
– Оружие, наркотики в квартире есть? – поинтересовался Бусов, изучая между делом содержимое секретера. – Лучше выложить сразу, Эдуард Филиппыч.
– Ни того ни другого, – пробормотал я, не поднимая глаз. – А можно спросить, на каком...
– Здесь вопросы задаю я, – отчеканил капитан. – Но можете поверить: улик против вас достаточно, чтобы упаковать вас на крытку. Так что чем раньше начнем, тем меньше нервов отмотаем.
– Понятых просим подойти! – рявкнул «бочонок» из ванной. Когда толпа умудрилась втиснуться в три квадратных метра, он аккуратно вытащил из-под ванны что-то, завернутое в целлофан.
– Кто же хранит наркотики в квартире, Эдуард Филиппыч! – нарочито удивленным голосом пропел капитан, разрывая «найденный» пакет с белым порошком.
«Ну вот, Филиппыч, что и требовалось доказать, – на редкость спокойно подумал я. – Слава богу, что «макаров» и доллары остались на квартире у Лоры! Сохранней будут!»
Глаза мои зацепились за трехлитровую банку, стоявшую в спальне. В ней кверху брюхом плавали все рыбки.
«Какая мучительная смерть!» – сказал я себе. Какое-то отупение нашло на меня. Я односложно отвечал на вопросы, не вникая в их смысл.
Когда из корзины для грязного белья был извлечен шприц, меня начал разбирать смех. Сперва короткими нервными всплесками, затем –
судорожными всхлипами и, наконец, неуправляемым взрывным хохотом. Я не смог остановиться даже тогда, когда капитан предъявил мне обвинение в умышленном убийстве моей любовницы Натальи Речиц.
– Под невменяемого косишь, – презрительно сплюнув на паркет, «диагностировал» бочонок. – Ничего, и не с такими работали, расколем в два счета!
– Допрашивать его сейчас бесполезно, – развел руками Бусов. – Только время зря потеряем.
– Ну почему же? – кое-как сдерживаясь, возразил я. – У меня же к вам масса вопросов...
– Вот и оставь их при себе, – резко оборвал меня бочонок.
– Вы, Эдуард Филиппыч, конечно, будете утверждать, что наркоту и шприц вам подкинули, – угадал мои мысли капитан. Я кивнул. – Что ж, это ваше право.
– Так же, как и право на адвоката, – вставил я.
– Вас видели за пять минут до убийства Речиц вместе с ней, – пропустив мои слова мимо ушей, продолжал капитан. – Это оспорить вы не сможете. Вы накачали ее наркотиками...
– Что?!! – офонарел я. – Скажете еще, что теми самыми, которые нашли у меня под ванной?
– Это установит экспертиза! – умудрился вставить капитан.
– Да, с этим действительно не поспоришь. – Если бы не браслеты, я бы развел руками. – Ведь найти любых свидетелей при такой организации дела – не проблема. Зачем спорить? Глупо.
– Как сочтете нужным, Эдуард Филиппыч! – невозмутимо излагал капитан, протирая очки белым кружевным платочком. – После того как вы накачали... гражданку Речиц наркотиками, вы тупым тяжелым предметом сломали ей три ребра, проломили череп... А потом...
Надо ли говорить, что у меня все внутри клокотало, а в голове теснились сотни ругательств в адрес родной милиции.
– А потом закопали на даче своих родителей в Мокеевке.
Мне стало не до смеха.
«Так, приехали! Только родителей сюда не хватало вплести. Ребра я Натахе, похоже, сломал. Череп она сама себе, когда падала... Возможно в принципе... Но наркота с закопкой! Это перебор, Бусов!»
Ухмылка не сползала с губ лейтенанта, заполнявшего протокол. Чему он радовался? Бусов сидел в кресле, положив ногу на ногу, и барабанил пальцами по подлокотнику. «Бочонок» упаковывал «вещдоки» в полиэтиленовые пакеты... Для них это была такая же рутина, как для меня – выписывание направлений на анализ мочи...
Надо было что-то делать.
Когда-то в юности я записался в баскетбольную секцию. Благодаря росту через год научился без труда «класть» мячи в корзину...
Сжав зубы до скрежета, чтобы перетерпеть боль, которой не миновать, я рванулся в сторону окна.
Сгруппировавшись, как учил нас когда-то тренер, я изо всех сил оттолкнулся ногами и «влетел» в оконное стекло, как в баскетбольное кольцо.
Глава 15
Резануло запястья, ободрало волосы, чиркнуло по ушам и носу, в глазах вспыхнул дуговой разряд.
Простыни, вывешенные на балконе четыре дня назад, на которые я рухнул всеми своими шестью пудами, спружинили; веревки оборвались, не выдержав кабаньего веса. Планки, к которым они крепились по краям балкона, затрещали. Лишь один шуруп, завинченный на совесть, сдюжил.
Перила резко ударили мне под дых. Я сложился пополам, болтаясь над городом на высоте двенадцатого этажа. С ужасом почувствовал, что голова перетягивает, и, закричав, рванул спасительную веревку. Кое-как перевернувшись, я увидел пару стволов, направленных в мою переносицу.
– Стоять! Мересьев, блин!
«ТТ» в руке капитана трясся так, словно тот всю ночь провел в курятнике, откручивая головы хохлаткам.
Лейтенант пытался дрожащими руками открыть балконную дверь, но у него от волнения ничего не получалось. Выпрямившись, я попытался сесть на перила. От падения меня удерживала веревка, которая могла оборваться в любой момент. Мог выскочить шуруп, отлететь планка, и тогда...
– Курылев! Давай без фокусов! – взмолился Бусов. – Мне на пенсию скоро, будь другом!
Я взглянул вниз. Несколько человек глазели на меня. Решили, наверное, что я самоубийца.
Голова закружилась, и я начал переваливаться наружу. Судорожно держась за веревку – единственную связь с миром в сложившейся ситуации, – я балансировал из последних сил. Менты завороженно глядели, не зная, что делать. В очках капитана читалась полная растерянность.
– Спокойно, Эдуард Филиппыч! – кое-как справившись с эмоциями, миролюбиво начал он. – Мы у-хо-дим... Слышь, Цветков, уходим! – После этих слов все действительно начали пятиться.
Раскусив замысел капитана, я сыграл на опережение:
– Нет, ментяра! – замотал я головой, отчего чуть не потерял сознание. – Не выйдет! Не на того напали!
Прикинув, сколько веревки мне надо, чтобы благополучно перебраться на балкон нижнего соседа Афанасьича, я намотал ее немного на «браслеты», перекинул ноги и, мысленно перекрестившись, начал спускаться. Опоры ноги не нашли, и я ударился подбородком о перила. Клацкнули зубы, прикусив кончик языка.
Пальцы медленно, но верно соскальзывали с перил. Оставалась одна надежда – на веревку и шуруп.
Пальцы соскользнули. Я на миг ощутил себя Гагариным на орбите, но веревка кайф оборвала, едва не вывихнув мне оба плечевых сустава. Надо мной что-то треснуло, веревка ослабла, а я приземлился на край нижнего балкона, сплющив свое мужское хозяйство. Боль звезданула так, что я рухнул на балкон и завыл:
– А-а-а-у-у-ы-ы-ы-ы-ы....
Словно кто-то наложил мне полные плавки раскаленных углей, прикрепив их там для надежности скотчем. Я ерзал, катался, хрипел, захлебывался. В башке маячила мысль: «Ну, все, Эдюнчик, – как мужик ты свое, похоже, отматросил...»
Боль в паху перебивала все другие ощущения – я забыл о ногах, руках, голове... В этот миг мне было совершенно безразлично: схватят меня, посадят, не посадят... Или я сорвусь с балкона вниз головой...
Внезапно я отключился и увидел... небо. Мне снился полет. Самолет набирал высоту. Тело потеряло способность двигаться. Еще секунда – и барабанные перепонки должны были лопнуть...
Стальная махина несла меня вперед и вверх.
Отстегнув ремень, я попытался встать. Поясница предательски заныла. Во рту появился металлический привкус.
Надо подняться! – сказал я себе. – Во что бы то ни стало!
Ноги подгибались, проскальзывали.
Хватаясь за спинки кресел, я двигался вперед, к кабине пилота, до которой оставалось каких-нибудь три метра. Внезапно дверь распахнулась, и я увидел Наталью... в летном комбинезоне. Парашютные лямки обтягивали ее плечи и бедра.
– Эдик, ты?
В ее глазах застыла растерянность.
– Натка, куда мы летим? Что с нами происходит?
Растерянность в ее глазах сменилась презрительным снисхождением.
– Куда ты летишь – не знаю, лично я – вниз. Прощай, Эдик! Не верь ни единому моему слову, слышишь!
Прежде чем меня сбило с ног порывом ветра, я заметил, как Наташка исчезла, растворилась в белой пелене.
Меня отбросило в глубь салона. Самолет продолжал набирать высоту. Я почувствовал это своими барабанными перепонками. Я остался один на борту. Слезы отчаяния побежали по щекам.
– А-а-а! – крикнул я и очнулся.
Боль немного отпустила. Я огляделся и прислушался. Похоже, в квартире никого не было, и мой вопль недорезанного хряка не произвел должного впечатления. Сосчитав этажи, что были подо мной, я с некоторым разочарованием пришел к выводу, что балкон Афанасьича я благополучно пролетел и сейчас корчусь на балконе Руслана Садриева, о котором почти ничего не знал. Общение наше ограничивалось редкими приветствиями по утрам, если мы вдруг сталкивались в подъезде.
Сейчас в его квартире не угадывалось никаких движений, но то, что я успел рассмотреть через стекла, меня сильно озадачило.
Я размахнулся и выбил стекло балконной двери ударом ноги.
Квартира напоминала поле битвы не на жизнь, а на смерть. Лежавшие на боку шкафы с вывороченными дверками; вываленное содержимое ящиков; вскрытый паркет и косяки; ободранные обои.
Я брел по квартире, как по Эрмитажу, раскрыв от удивления рот. Посредине прихожей валялась раскрытая шкатулка, отделанная черным бархатом. Она была пуста.
Тайник, где хранилась шкатулка, я обнаружил в другой комнате: над одной из секций стенки вместо антресолей чернело углубление в стене. На лестничной площадке послышались шаги. Раздался звонок в дверь.
Прислушавшись, я едва различил шепот на лестничной площадке. Слов разобрать было невозможно, но по интонации я узнал своих старых знакомых, пришедших меня арестовывать.
Чиркнула зажигалка – кто-то шумно затянулся, сплюнул. Видимо, менты решили устроить перекур.
Следующий звонок последовал буквально через минуту и заставил меня вздрогнуть. Я неосторожно задел зонтик, висевший на вешалке, и тот с грохотом свалился на паркет.
– Эдуард Филиппыч, – послышался громкий баритон капитана. – Может, прекратим играть в прятки? Мы же взрослые люди. Достаточно приключений на сегодня, Эдуард Филиппыч!
– Или все-таки будем ломать? – глубокомысленно заметил «бочонок».
– Не хотелось бы...
Дверь неожиданно скрипнула. Вскоре раздались удары чем-то тяжелым.
Тут мой взгляд зацепился за кухонную дверь. У меня еще не было времени к ней приглядеться. А она заслуживала самого пристального внимания. Скотчем к ней был прикреплен листок. Когда я прочитал то, что было на нем написано, мне стало жутко. Я несколько раз втянул носом воздух, взглянул на часы и представил, что может случиться здесь через минуту-другую при неосторожном обращении с огнем...
На листке значилось:
«ВНИМАНИЕ!!!!
НЕ КУРИТЬ, НЕ ВКЛЮЧАТЬ СВЕТ
И ЭЛЕКТРОПРИБОРЫ,
НЕ ЗАЖИГАТЬ СПИЧКИ!
Я проложил створ между дверью и косяком мокрой ветошью, поэтому запаха газа поначалу вы можете не почувствовать! Газ я включил в десять часов утра! Когда вы войдете на кухню, первым делом закройте газ и проветрите помещение.
Мне незачем жить дальше, так как у меня украли смысл всей моей жизни. Я ухожу добровольно. В моей смерти прошу винить тех, кто меня обокрал.
Прости меня, Нина, если сможешь.
Твой Руслан».
Скрежет, раздавшийся со стороны входной двери, возвратил меня к реальности. Не очень понимая, что делаю, я сорвал бумагу и достал из кармана зажигалку. Какое-то время я разглядывал ее, пока не вспомнил, что при осмотре комнаты мне попалась на глаза свечка.
Дверь скрежетала от ударов, но не сдавалась.
Стойкое немеркнущее пламя получилось лишь с третьей попытки. Оставалось расположить свечку так, чтобы ее не было видно со стороны прихожей.
От непрекращающихся ударов входная дверь начала медленно сползать с петель. В моем распоряжении оставались секунды. Стараясь не потушить пламя свечки, я поставил ее на полку над входом в кухню.
Когда я оказался на балконе, мое первое желание было – без веревки, цепляясь за что попадется, лезть обратно наверх, в свою квартиру. Но, услышав, как грохнула входная дверь, я понял, что не успею. Мне ничего не оставалось, как лечь на живот и покорно ждать своей участи.
В квартире послышались шаги. Я отчетливо разобрал приказ капитана:
– Цветков, на кухню! Дверь! Живо!
Я затаил дыхание.
На верхнем балконе что-то скрипнуло, и металлическая крышка, предназначавшаяся на случай пожарной эвакуации, приподнялась. Показались модельные тупоносые туфли, отглаженные брюки, ремень с пряжкой...
Ко мне спускался опер! Тот самый лейтенант, который заполнял протокол во время моего ареста!
– Вот ты где, альпинист гребаный! – переводя дыхание и отплевываясь, просипел опер. – Летун сраный! Думаешь, спрятался? Гастелло, мать твою!
Из квартиры донеслось:
– Цветков! Да разбей ты стекло, идиот!
Я зажмурился. Раздался звон битого стекла.
Лейтенант гаркнул над самым ухом:
– Встать! Копперфильд, твою мать!!!
– Пригнись, идиот! – выдавил я из себя и весь сжался. – Сейчас ё....!
– Обосрался, что ли? Так это мы быстро! – И вдруг гаркнул: – Товарищ капитан, он зде...
Мне показалось, что под домом проснулся вулкан. Гигантский поток лавы вырвался наружу, неся в своем чреве табуретки, дверки от шкафов, груду битого стекла... Перепонки мои, казалось, лопнули. Мне обожгло спину, я оглох и ослеп одновременно.
Через какое-то время я обнаружил, что балконные ограждения покорежены и наполовину оторваны, а мои ноги болтаются в воздухе, не находя опоры. Я судорожно сжимал обеими руками чудом уцелевшие прутья. Видимо, в самый последний момент я рефлекторно за них ухватился.
Из рамы, начисто лишенной стекол, валил густой дым и вырывались языки пламени.
– Э, чудик, – послышалось снизу, – давай по лестнице, она слева от тебя. Доберись как-нибудь... Сейчас открою крышку. Только не свались – восьмой этаж все-таки!
«Точно! – пронеслось в мозгу. – Как я мог забыть о межбалконных лестницах?»
Подтянувшись, я забрался на балкон, вернее, на то, что от него осталось.
Поднявшись, увидел... живой факел. Объятый пламенем капитан, мычавший что-то нечленораздельное, выскочил на балконную плиту и, потеряв равновесие, сделал шаг в пустоту. Обдав меня снопом искр, он рухнул вниз.
– Ни хрена себе, Голливуд! – услышал я снизу. – Э, ты еще там, земляк? Давай сюда!
До сих пор удивляюсь, как я все-таки добрался до люка между балконами.
– Э, погодь, ты ж с двенадцатого, – удивился сосед, помогая мне спуститься с лестницы.
– Т-так точно, – по-солдатски отрапортовал я, задыхаясь и кашляя. – С-слушай, плачу сто баксов, если браслеты распилишь. Только вот чем...
– Я токарь-универсал, – не без хвастовства заявил он. – У меня и «болгарка» есть. Только...
– Что только? Что только?!! – крикнул я.
– Если пробки вылетят, я включу это в стоимость.
– Без вопросов.
Таких ощущений мне еще не приходилось испытывать. Все равно, что операция без наркоза, только с диким визгом и снопом искр, от которых даже задымился палас.
– А теперь как? – спросил я, когда связующее звено наручников было устранено.
– Можно поднять под рукава и не видно будет, – предложил он. – Можно зубилом и плоскогубцами... Ты кем работаешь? – неожиданно спросил он, разглядывая мои руки.
– Врачом, а что?
– Тебе повезло, парень, с профессией, – похлопал он меня по плечу. – То-то я смотрю: руки у тебя, как у пианиста... Похоже, обойдемся без наковальни. Пойдем в ванную.
Ничего не понимая, я побрел за ним.
– Возьми мыло и намыливай как можно сильней.
– Думаешь, снимем? – поняв его замысел, спросил я.
– Ты ж мужик, потерпишь...
Потерпеть действительно пришлось. Но недолго.
Когда руки стали свободны, я сполоснул лицо, шею и попросил напиться.
– Об чем гундос?! Пойдем на кухню, сейчас налью... Ты ведь потерпевший! Тебе бы сто граммов и доктора.
– Я сам доктор, – сказал я.
Продолжение следует, оно здесь
Понравилось? Ставьте "лайк", делитесь в соцсетях.