Трагедия «Вадим Новгородский», написанная Яковом Борисовичем Княжниным в 1793 году, наделала в своё время много шума и даже удостоилась преследования. Спустя 10 дней после её выхода в свет, она обратила на себя внимание Императрицы Екатерины и была конфискована. Раскупленные экземпляры собраны и сожжены. И произошло это уже после смерти автора.
Сенатский указ о сожжении книги
«Оную книгу, яко наполненную дерзкими и зловредными против законной самодержавной власти выражениями, а потому в обществе Российской Империи нетерпимую – сжечь в здешнем столичном городе публично...»
Утаивание книги наказывалось законом. И всё-таки сохранились редкие экземпляры. В 1871 году трагедия, как и указ о её сожжении, были напечатаны в журнале «Русская старина».
Предполагалось, что время появления данной трагедии было не совсем подходящим. Самый разгар французской революции, когда в России в любых словах и поступках видели заговор против власти.
Но в пьесе как раз и нет ничего вредного и порочащего устои. Наоборот, восхваление монархического режима, где Рюрик представлен благодушным властителем. Он обладает всеми возможными добродетелями и является спасителем Новгорода от необузданностей свободой, междоусобей и самоуправств.
Многие критики уже в наше время анализируя пьесу, приходят к выводу, что Екатерина усмотрела в трагедии скрытое осуждение самодержавия. И это несмотря на то, что судьба Вадима драматична, он побеждён и народ не на его стороне. Но всё же Вадим до конца твёрд в своих убеждениях и неприятии самой идеи единовластия.
В финале он закалывается, проявляя непоколебимость духа и идейную непреклонность. Таким образом, казалось бы, политическая победа оказывается на стороне Рюрика, а моральная — на стороне Вадима.
Но есть в трагедии и другии моменты, которые, возможно, и сыграли свою решающую роль.
Храм Перуна
Достаточно прочесть только первое действие и перед взором возникает совсем другой Новгород, не тот, который позже стали описывать историки.
«Уже Вадим, свершив со славою войну,
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде столь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам»
Конечно же, речь идёт о знаменитом Новгородском собрании – вече. Истинное народовластие было только в Северной России. Выбор места и строительство городов осуществлялось народом, в отличие от Московской земли, где этим занимались князья.
Императрица, разумеется, знала и опасалась возрождения духа свободы.
Или ещё цитата:
Друзья! в отечестве ль моем я вижу вас?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит, —
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твердые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали.
О Новград! что ты был и что ты стал теперь?
Конечно же, все кто обладает мало-мальским воображением, переносится в Великий Новгород, в котором башни доходят до небес. А Храм Перунов, возвышающийся над городом, напоминает о том «язычестве», которое всё ещё не искоренено...
Символичны также и имена: Рурик, а не Рюрик. Что явно подтвержает русскость князя. Тем более, в пьесе и не скрывается, что он внук Гостомысла. Рамида – дочь Вадима. Имя, похожее на слово «пирамида», но оно русское, как видим. Наперстница Рамиды – Селена. Снова, якобы греческое имя, оказывается русским. А имена Вигор, Пренесть, Извед – говорят сами за себя.
Немудрено, что картина прошлого, обрисованная Княжниным в своей пьесе, воскрешала в памяти людей совсем иную жизнь. И весь последующий драматический сюжет пьесы возрождал боль утраченного. Конечно, это было недопустимо и судьба трагедии оказалась такой же трагичной, как и Вадима, а вместе с ним и Новгорода...