В жизни художника и писателя Юрия Анненкова было много ярких событий, может, даже слишком. Из-за коронавируса выставку «Революция за дверью» в Музее русского импрессионизма продлили до 21 августа.
Юрий Анненков (1889 – 1974) многим знаком с детства – иллюстрации к “Двенадцати” Блока, как и портреты Ахматовой и Пастернака, выглядели хрестоматийными еще в советские времена, книга воспоминаний “Дневник моих встреч” в годы перестройки оказалась настольной для всех, кому интересны революция и эмиграция.
Позже он работал с Евреиновым в «Приюте комедианта», уехав в эмиграцию, первым поставил пьесу Набокова «Событие», и в это время уже вовсю работал в кино. Как художник по костюмам сотрудничал с крупнейшими режиссерами, от Мурнау и Пабста до Макса Офюльса, с последним едва не получил «Оскара», одной из его работ была легендарная лента «Монпарнас, 19», где Жерар Филип играл Модильяни. Сегодня его картины хранятся в Национальном музее Тиссена-Борнемиса в Мадриде и Музее современного искусства в Нью-Йорке.
Внук декабриста Ивана Анненкова и сын народовольца Павла Анненкова, которому Ленин предлагал чуть ли не пост наркома, он уже в молодости сблизился с художественной элитой Петербурга. Кажется, это произошло случайно – в дачной Куоккале дом его отца стал снимать долговязый литератор, которому хозяин решил показать рисунки сына. Литератором оказался Корней Чуковский. Талантливый рисовальщик и сам бы нашел дорогу в жизни, все же политические традиции в семье давние, а карикатурным стилем юный Анненков владел блестяще. Но с Чуковским дорога оказалась веселее, в итоге талант графика развивался в гимназии (исключили за неблагонадежность), на страницах «Сатирикона», позднее в иллюстрациях к «Мойдодыру» и повестям Всеволода Иванова, а главное – к «Двенадцати» Блока, рисунки восхитили не только читателя, но и поэта. Это и впрямь квинтэссенция русской жизни, и не только 1918 года; как Анненкову удалось передать дух и стиль эпохи – загадка из нерешаемых.
Графика занимает важнейшее место на выставка «Революция за дверью» в московском музее русского импрессионизма. Многих привлекают портреты героев 20-х, от Ахматовой, Мейерхольда и Эйзенштейна до Антонова-Овсеенко, Каменева и Троцкого. Альбом «Семнадцать портретов», куда вошли изображения членов Реввоенсовета, запретили через два года, в 1928-м, почти всех изображенных вскоре арестовали и расстреляли. На выставке репринт альбома, хотя в столичных коллекциях есть оригиналы, – спорное решение на фоне очевидных удач, работ из парижского Музея современного искусства-Центра Жоржа Помпиду, музея Вооруженных сил РФ, галереи «Наши художники», петербургских и ярославских собраний, РГАЛИ, ГМИИ и многих других коллекций, включая частные, уникальные фотографии, в том числе из собрания наследников, есть и скульптура – выполненный по рисунку Анненкова портрет Льва Троцкого. Одно время скульптура проходила в инвентарных книгах как портрет другого знаменитого революционера, Якова Свердлова, но со временем выяснилось, что правда не так страшна, как казалось.
Троцкий Анненкова спас - художник поехал на Венецианскую биеннале, где показывали парадный портрет политика его кисти, на родину уже не вернулся. Жизнь за границей оказалась деятельной: много заказов в кино, чуть не получил «Оскара» за костюмы, писал по-французски, продолжал заниматься театром, в котором так преуспел в Петербурге, где был сподвижником Евреинова – театральный раздел едва ли не самый эффектный на выставке. Анненков работал и для «Русских сезонов» – известен его плакат для «Ланей» Нижинской, Дягилев с интересом относился к его творчеству. Анненков мечтал о славе живописца, но послевоенные ассамбляжи заинтересовали немногих, оставалось завидовать успешному Ланскому и рисовать карикатуры на советских вождей. От былой лояльности, из-за которой он поначалу подписывал литературные тексты «Борис Темирязев», в 1940-е не осталось следа; в то же время оставшиеся в СССР родственники слали тов. Сталину в дар браслет, сделанный из оков дедушки-декабриста. Впрочем, еще неизвестно, как бы на их месте вел себя сам Анненков, и это не в упрек ему, а с пониманием той атмосферы, в которой проходили юбилейные торжества кремлевского горца. Одно дело – демонстрировать свободолюбие с парижских холмов, другое – выживать на среднерусской возвышенности.
Василий Яновский считал Анненкова «загадочным, очень русским человеком, хитрым, грубым, талантливым, на все руки мастером». В чем-то это перекликается с оценкой Михаила Кузмина: «Он весь - движение и живучесть, оттого его путь зигзагами. Под зигзагами… я имею в виду перемену подходов и приемов. Органический, не спеленутый школами талант, он не имеет как-то органической линии направления». В эмиграции – Анненков так и не получил французское гражданство, прожил с нансеновским паспортом, - его называли «Юркий Павлович», видимо, потому, что он все и всюду успевал.
Полностью текст статьи и интервью с куратором здесь: https://morebook.ru/tema/segodnja/item/1596328307120
