Бывают авторы памятные, но нечитаемые. Бывают подзабытые. А есть совсем неизвестные. Будто и не было их.
Галина Демыкина из таких. Задорная детская писательница, заходившая и во взрослую литературу. Смотришь на ее имя, книжки, а у нее для маленькой аудитории достаточно написано - совершенно никаких эмоций, полная амнезия. Не встречалась по сию пору, ни в детстве, ни во взрослости. Существовала в ином измерении. Еще одно доказательство, что советская литература не сводилась к десятку имен, как ныне нас пытаются уверить.
«Просторный человек» (1980) один из двух ее романов «для лиц старшего возраста». Второй по счету после «Дня жаворонка». И заключительный. Дальше пошла перестройка, а, может, подумала – «не мое», продолжать не стала.
Демыкина Г. Просторный человек. — М.: Советский писатель, 1980. — 384 с.
Сказать о чем книга довольно сложно. И не потому что это как-то не совсем ясно из романа. И заглавие, и сам автор в эпилоге все разъясняет.
Но пока читаешь про просторного человека, а это авторский синоним положительно прекрасного типа, которого «ищут пожарные, ищет милиция», не совсем понятно, что писано именно про него. Потому что те из действующих лиц, которые представлены в книге, все, как и князь Мышкин, далеко не идеальны. Но у автора с логикой в порядке - речь идет о векторе и мотивации, а не о достигнутом состоянии. Идеален не тот, кто уже сложился, а тот, кто еще в стадии правильного развития и становления. В процессе же движения с ним может случиться всякое. Об этом роман.
И все же остается некоторая неопределенность насчет содержания. Пояснения, которые можно сходу предложить - книга о жизни, о женщине, о любви, проблемы не снимают. Вся литература о жизни и любви. О женщинах тоже пишут достаточно. Как-то больно общо получается в плане описания.
Поэтому вопрос надо поставить по-другому. Не о чем, а как?
Я не часто говорю о языке, стиле, форме, подаче. Но тут вполне уместно. Специфика романа Демыкиной не только в содержании, но и в том, как оно передано. Остается поразиться объемом проделанной автором работы по изложению довольно тривиального сюжета, клубка однообразных тем, как по-блоковски говорят в книге (взросление, одиночество, смысл жизни, брак, семья), надоевшего уже до зубовного скрежета.
Можно ли тут сказать что-то новое?
Ну, это зависит от того как сказать. Демыкина, судя по всему, понимает, что ключ к новизне – индивидуальный подход. Если говорить общо, то и получишь типовой результат. Мужчина - женщина, мать – сын, сын – отец. Все мы, как бы, знаем, что тут происходит. Но вот как происходит… Это у каждого свое. И только в этом случае становится интересным. Литература не просто говорит об общем, она говорит об общем через уникальное. Об этом нынче забыли. Поэтому все романы о женской судьбе, любви (само собой трагической, другой не знаем), поиске дома, своего места, родного человека, пишутся как под копирку. Разве что декорации различаются. А так, «плавали - знаем». Ну что там может быть нового. Она его, а он ее. Предсказуемая скука.
Совсем по-иному, когда читателю приходится следить, вникать, чувствовать, а не просто лениво наблюдать, сплевывая семки на пол. Вот такое обретшее индивидуализированный облик литературное «как» отраженное во всем строе произведения, в языке, стиле, композиции действительно важно.
«Просторный человек» - книга женская.
Обычно написать такое значит обругать. Женское, значит плохое. Сравни - женское фигурное катание, футбол, или хоккей. Бррр! Какой ужас. А здесь похвала. Потому что и впрямь книга написана женщиной, и не только для женщин, для всех. Читай любой, не жалко. Смысл подлинного феминизма ведь не в том, чтоб от всех отгородиться, а в том, чтоб тебя послушали. Но Демыкина вряд ли хотела бы такой ярлык на обложку - «феминизм». Она ведь пишет не про идеи, а про людей. Ошибка феминизма в том и заключена, что он блуждает где-то далеко от реальной женщины. Феминизм – самозабвение женщины в пустоши абстрактных лозунгов. А здесь наоборот.
Поэтому и письмо у Демыкиной игривое, скачущее, распыленное, рассредоточенное по всей жизненной поверхности, местами доходящее до жеманности, а где-то до тончайших и верных наблюдений. Где мечтательное, где-то горько ироничное. Женское во всем богатстве приятных и не очень оттенков (как и всякая женщина в итоге слишком уж она с блеском внешних эффектов перехитрила, переборщила, договариваясь до потери нити разговора). Автор то задумается, то начнет пританцовывать словами, то передаст слово героине, журналистке с незадавшейся диссертацией и ненастроенной личной жизнью Анне Сергеевне – пускай она сама скажет, у нее лучше выйдет. Анна Сергеевна, несмотря на то, что конкуренток за право говорить от имени женщины в книге у нее предостаточно (бабушка Алина, мама Вадима Клавдиевича, Ася, Татьяна Всеволодовна), своеобразный Агасфер женского рода. Вечное блуждание, поиск себя, отраженный и в расплывчатости неуловимости ее имени – не то Жанна, не то Иоанна, а для кого Аня. Сама же глядя на себя, думает еще больше: «Женщина Ваня: который на работе, который – по дому, который – за покупками, который – Ваня-дурачок». В этой неприкаянности Анны Сергеевны вся проблематика женской ненайденности, отсутствия положенного места в современности.
Нынче нам все уши прозудели феминистской прозой. Да вот она, незамутненная, никого не обижающая, честная, трезвая, самодостаточная, а потому не феминистская, а просто женская.
Сильные духом женщины-героини, и напротив не орлы - мужчины: «Я прошла проводить его до станции: темнело, и любой мог обидеть его».
Да одной этой строчкой – последним приговором современному мужчине можно перекрыть весь тоннаж исписанных современными авторками книг.
Мужчины в романе все трусоватые, поверхностные. А те, что хороши и достойны внимания, уж больно тяжелы на подъем, недогадливы, несообразительны. Утонули в делах, в позиционной войне за власть, за славу, за уважение. Считают себя пророками, а такие мелкие.
В этом тонко подмеченный парадокс жизни: не будучи способны сами на великие дела, не имея к этому наклонности, но способные натворить их мимоходом, женщины у Демыкиной точно видят «кто может», если не обманывают сами себя, конечно.
И глядит на своего избранника, на того, кто есть в наличии, женщина, даже еще девочка и думает: «Да он же не взрослый! Старый уже, а все мальчик. И еще он в беде. Только эти глупые шутки и есть». Так возникает желание одарить и осчастливить. Так попадают в западню. И не поймешь – может и правильно. Может, без западни-то хуже. Может с западнями и есть настоящая жизнь. Будет хоть что вспомнить, в старости – ошибки, очарование, пусть и минутное и опыт и мудрость прозрения.
Весь роман - филигранная, виртуозная нелинейная вязь: прошлое мешается с настоящим, с будущим, где воспоминания, где явь и из какой точки ведется повествование, где и когда ты теперь не всегда разберешь. Получается незабываемо. Хотя не для всякого читательского вестибулярного аппарата.
У Демыкиной не просто роман, а роман с романом, местами с ним война, а местами сама с собой беседа.
Вместо унылой советской круговерти производственной тематики, как нас уверяют, мысль о бытовом, но не мелком. Хотя производство есть: одна героиня работает в больнице, другая все по редакциям, наблюдает мужчин в неестественной среде обитания. Мужчины тоже не отстают: пишут, слесарят, разбираются в секретах генетики. Но оно, производство, лишь способ раскрытия личности.
Тут так: «Шел рабочий день. Трудный. Всегда трудный из-за того, что много народу. И из-за того, что по совести». А там наоборот – в мелочах, в интригах, в борьбе за то, чтоб растратить себя на пустое и потерять окончательно, добившись прорывного, сокрушительного карьерного роста: «Ты, Аська, не мешай мне, я должен вырваться на поверхность».
Рассказ Демыкиной о падении мужского ничуть не обиден. Все так и есть. И как ни странно, напрямую перекликается с тем, что писал Василий Белов в «Воспитании по доктору Споку». Мужчина потерял себя в редакциях, в борьбе за то, чтоб стать самым главным, а до того, стелиться и подличать.
Вместо «правды жизни» в романе правда сказки. К ней автор небезразличен, потому что чувствует, никуда не ушла она из реальности. Вот как описывается в ее повести «Мой капитан» бытовая ситуация проживания согласно Гражданскому кодексу: «В доме живут так: Нина Игоревна, деревянная сова, Муж-и-Повелитель, по имени Лека, и Седьмая Вода на Киселе. Ее никогда не видно и зовут дядя Боря».
Читая роман Демыкиной, поймал себя на мысли, что мы кое-что совершенно забыли. Советское время и впрямь было сказочным. Не в смысле волшебно-хорошим, а странным, причудливым, полным неожиданностей. Такого уже нет. И очень жаль. Но вот – запечатлено, и память оживает. Возникает настоящая тоска по той жизни – когда каждый сквозной подъезд казался проходом в иное измерение, заросший пустырь – непролазными джунглями, а встреча с новым человеком обещала волшебство, иногда доброе, иногда не очень.
Все это в романе Демыкиной отражено. Есть детали, есть напоминания прямые: села Алина, бывшая одногруппница, однодеревница Анны Сергеевны рассказывать о своей судьбе и вышла почти сказка. А есть сказочные реалии – ФЕЯ (Федор Евдокимович Ярченко), воюющий с злобными, неугомонными духами - жэками.
Конечно же поэзия. В «Просторном человеке», понимаешь, что это абсолютно женская стихия. Не с точки зрения производства поэтических строк, а с точки зрения их ощущения и проживания. Поэзия резонирует с реальностью. Римфованные строки не то концентрированно выражают суть бытия, не то организуют его, предрекая будущее.
«При крутых и внезапных мерах пресечения на Руси безалаберность была видно необходимым условием, чтобы все могли, как-то жить и дышать» - в этой фразе разъяснение того, почему у Демыкиной вдруг вышел такой растрепанный, избыточный, забывающий о том, что он художественный и надо рассказывать последовательную историю, без всяких там отвлечений, текст. Хотелось живого романа, а не литературной схемы, отчета с заседания редакции – с погружением в перечисление пространственных перемещений и дотошной записью кто, что когда именно сказал.
Эта книга написана свободным человеком. Такое не про всякую скажешь. Может быть от того она и сложная. Женская проза. Но женщины бывают разные. Книга Демыкиной тому свидетельство и напоминание современной эпохе.
Потому и хочется уместно спросить. Некрасова? «Калечина-малечина», «Сестромам». Слушайте, но это же просто смешно и неоригинально в сравнении с этим уверенным, добрым, отзывчивым текстом, лишенным искусственности изломанности, но не мятущегося ищущего отзывчивого к своим героям и к читателю начала.
Сергей Морозов