Роман ШОРИН
Несколько раз в год я езжу в Вологду, где прошло мое детство и где живут мои родители. Ехать ровно триста километров. И дорога — неважно: туда или обратно — делится на три примерно равные части.
Первые сто километров я еще сцеплен с местом, откуда еду, и определяюсь через него. В моем сознании мелькают люди и события этого места, связанные с ними заботы и переживания. Я испытываю чувство расставания, в котором есть и желание вернуться, и холод одиночества. На этом отрезке пути я — это тот, кто покинул пункт А и все еще соединен с ним, как говорится, незримой нитью. Причем довольно эластичной, но, тем не менее, рвущейся при слишком сильном натяжении.
С начала последней сотни километров меня постепенно втягивает в себя пункт назначения. Я вспоминаю о людях и делах, которые меня там ждут, настраиваюсь на встречу. Обретаю идентичность, обусловленную средой, в которой скоро окажусь. Становлюсь мужем своей жены или сыном своих родителей. Думаю о том, что могло измениться за время моего отсутствия, прикидываю время прибытия, строю планы на завтра.
А вот на протяжении срединного участка дороги за рулем — неизвестный.
Или, как говорили в старину, незнамо кто. Уже открепившийся от города, который позади, и еще не прикрепившийся к городу, который впереди. Уже открепившийся от себя, как кое-кого в одном городе, и еще не прикрепившийся к себе как к кое-кому в другом городе.
Целых сто километров за рулем автомобиля едет неизвестный. Некто без роду и племени. Или вообще никто.
___________
Не кажется ли вам, что государству и обществу следовало бы серьезно задумался над тем, как минимизировать возможность таких ситуаций?