Автор: Соня Эль
Эли проснулся от ужасных звуков. За стеной кто-то пытался играть “Дьявольские Трели” Тартини. Ещё бы эта юная бездарь взялась за Паганини! С ума сойти!
Он не сразу понял, где он, но услышав грохот трамвая на улице, встретил печальную реальность бытия: он был в маминой квартире, его турне полетело ко всем чертям из-за идиотского мирового карантина, и Италия для него теперь стала недоступна чёрт знает на сколько.
Скрипка за стеной выводила одну и ту же начальную фразу Трелей, и слушать это было пыткой. Надо же! В квартире, где жил Вано, поселился ещё один скрипач…
Мысли улетели в их детство, когда они впервые встретились новосёлами на этой лестничной площадке, потом в одном классе, в одной музыкальной школе, в одном оркестре… Казалось бы, дружба навеки…
Ему было стыдно вспоминать. Он вытеснил из сознания почти всё, хотя просто забыть не мог. Потому что Наташа ушла к нему. От успеха, от заграничных поездок, от его славы, она ушла к Вано, которого тихо попросили из оркестра. Хотя он почти стал первой скрипкой…
“Все-е мечты, все мои наде-ежды…”—сознание невольно начинало подпевать, когда он слышал вступление Тартини. Эли сам придумал эти слегка корявые слова на музыку, чтобы подчеркнуть настроение,—“…О, та-ак светлы-ы и безбре-ежны…”
—Ни за что не играй Трели,—сказала ему мама незадолго до смерти,—Ты не сможешь!
—Мама, я уже играю и срываю море аплодисментов!—отвечал он.
—Ты всё ещё прыгаешь за эту конфетку? —мама отвечала с типичным одесским акцентом.—Как Перельман тебе не сыграть, а как другие стыдно.
—Мама, есть масса прекрасных исполнений. Джошуа Белл…
—О! Ты ещё скажи какая-нибудь Мэй с декольте до колен… Музыканты!
—Мама!
—А твой Джошуа из трагедии сделал розовые сопли…
—Весь мир восхищается, но мама знает лучше!
—Эличка, Трели надо играть не маникюром, а душой. Они плакать не умеют. У них душа ещё не выросла. И у тебя тоже. Вот меня похоронишь, тогда может получится,—сказала мама и посмотрела на него с сомнением,—Не играй Трели…
“Все мечты, все мои надежды…” выдавливала скрипка за стеной снова и снова. И опять выдавала скрип и фальшивую ноту. Эли не выдержал, оделся и вышел на лестничную площадку. Он решительно стукнул в ту дверь, но никакой реакции не последовало. Он постучал и подождал ещё, но ответа не было. Он повернулся и пошёл обратно, но тут за дверью что-то звякнуло и детский голос спросил: “Кто там?”
—Ты неправильно держишь скрипку, —сказал он двери,—ты держишь рукой, а надо головой.
—Головой?—удивилась девочка.—Это неудобно.
—Сначала. Но это единственный правильный способ.
—Почему?
—Чтобы рука была свободна. Попробуй, положи скрипку на плечо, придержи головой и отпусти руки.
Дверь приоткрылась, и его встретили огромные чёрные глаза. Девочке было лет двенадцать, она была на костылях. И она была похожа на Вано!
Эли задохнулся. Он даже представить не мог, что они по-прежнему живут в той же квартире. Почему он решил, что они давно уехали?
—А вы Эли Яковлевич?—спросила девочка с расширенными от радостного удивления глазами.
—Да… А ты… Мариэла? —вспомнив, как звали дочку Вано.
—Можно просто Маша.
—А вы разве не уехали?—неловко спросил Эли.
—Мы уезжали. Но потом папа заболел…—она затихла.
—А… Он тут?—ещё более неловко спросил Эли, на которого обрушилось понимание, что сейчас придётся встретить его глаза в глаза.
—Нет, — ещё тише сказала Мариэла, — он умер.
—Боже… Когда? —еле слышно произнёс Эли.—Я не знал…
—Вы были в Бразилии.
—В прошлом году?
—Да.
Они надолго замолчали. Наконец девочка добавила:
—У него день рождения скоро. Я хотела сыграть Тартини. Его любимое. Он так чудесно играл! Жаль продали скрипку…
—Продали?! Боже! Зачем?! У него же была…
—Папа не хотел. Он хотел, чтобы я играла. Но когда ему совсем плохо стало, мама тайком продала… На лекарства… Осталась только его детская.
—Я помню, это же фанера какая-то…
—Ничего, он ведь научился, — сказала Мариэла тихо.
—Подожди,—сказал Эли вдруг вспомнив, и быстро ушёл в квартиру. Он вернулся с футляром,—вот возьми. Я купил сыну, а он не хочет играть. Привёз племяннице, она отказалась. Их сейчас только бизнес интересует.
—Ой, это наверное дорогая…— испуганно сказала Мариэла.
—Нет,—соврал Эли,— это простая ученическая. Но хорошая. Настраивать умеешь?
—Да…
У него всё ещё дрожало внутри, когда он вернулся в квартиру. Он не мог ничем заниматься, ходил из угла в угол, вспоминал детство, Вано, слушал звуки за стеной. Они стали более терпимыми. Ну что ж, у девочки определённо есть слух и способность учиться.
Наконец он отвлёкся рутиной, обедом, книгами, и не заметил, как пролетело время. Вечером сидя в кресле он вздрогнул, когда раздался короткий стук в дверь. Эли заморгал и взглянул на часы; было около восьми. Два часа испарились — наверное он просто задремал. Почему-то он подумал, что это Мариэла. Быстро подошел к двери, открыл и замер.
Это была Наташа. Словно маленький взрыв прошел через его сознание. Он совершенно не ожидал увидеть её, особенно её колючий взгляд. В руках она держала футляр, в котором конечно была скрипка. И конечно она хотела её вернуть. И уже открыла рот, чтобы сказать…
Эли набрав в грудь воздуха успел первым:
—Прости меня.
Она словно налетела на стену и замерла с открытым ртом. А он начал торопливо говорить, словно боялся, что чуть запнётся и уже не решится сказать до конца:
—Прости за всё. Это моя вина, я знаю. Мне было жутко стыдно. Я давно хотел извиниться перед Вано, но… Как-то откладывалось. Старался забыть, куда-то задвинуть. Обманывал себя, убегал. Ты была права, что ушла к нему. Трус я, Наташа, ужасный трус. Я не отстоял Вано, когда мог. Всё это было несправедливо. Он был намного лучший музыкант, чем я… Но… я обиделся тогда на вас…
Наташа помолчала, потом вздохнула, и плечи её упали, а гневный взгляд потух:
—Какая разница? Уже всё равно. Его уже нет в живых, и всё это давнее прошлое. А это… —она протянула скрипку, —мы не можем взять. Это как давать несбыточную надежду. Она инвалид. Только недавно начала немного ходить на костылях. Она не вылечится. Надо быть реалистом. Ей надо учиться жить с тем, что есть, а не мечтать о сказке.
Наташа ушла, а скрипка осталась. За стеной наступила тишина.
Эли положил футляр на диван и вышел на балкон. Мир стал тюрьмой — не выйти в магазин, не прогуляться, не напиться в ресторане. И никуда не деться от страшной тоски и боли.
Он вернулся в квартиру, достал никому не нужную скрипку и снова вышел на балкон.
“Все мечты, все мои надежды…” запела скрипка. Звуки этой маленькой загадочной сонаты Тартини выливались в широкий двор между домами и на трамвайную остановку.
“…О, так светлы и безбрежны…” Благие намерения, которыми вымощены дороги в ад, сладкие грёзы, идиллия, которую юноша хочет обрести в будущем. Милая глупость, которая никогда не сбудется, светлые обещания, которые никогда не исполнятся…
И следом ультимативное визгливое стаккато, открывающее вторую часть: “Да бу-дет так!” И поток быстрых требовательных приказов, словно кто-то брызжа слюной и комкая слова требует, требует от мира — будь таким, как я хочу! И эта требовательность и нервозность будет нарастать; и кто-то размахивая руками кричит о гармонии и любви, но те не приходят по приказу. И только множатся попытки, только запутывается клубок…
Но всё рушится! Попытки переделать мир и приспособить его под себя, подмять, подавить —крушатся, и музыка превращается в истерические выкрики, в почти какофонию! И всё оказывается таким напрасным и бессмысленным…
Словно вся жизнь человеческая втиснута в эти четырнадцать минут — от светлого начала через падения, подъёмы, борьбу—и до самой трагедии конца…
С тяжёлым чувством Эли подходил к финальным нотам. Раньше он выговаривал в голове слова:
“Бо-оже, за что мне всё, За что, за что?! За что-о?!”
И вдруг понял, что это неправильно, фальшиво!
И вместо этого на финальных нотах в душе ясно сложилось: “…Прости! За всё! Прости-и-и!” Когда разбитый падаешь на колени перед Создателем, и больше нет сил и надежд, и лишь последний мучительный крик летит к небесам:
Прости-и!
И превращается в рыдание:
За всё!
Прости-и-и!
Музыка растворилась в ночи, и Эли вдруг ощутил солёный вкус во рту и сбившееся дыхание. Тихий ветер холодил мокрые щёки, а в сознание вошли грохот трамвая и другие звуки улицы. И вдруг раздались аплодисменты. Их было немного: на вечерней улице и остановке, на балконах стояли люди и слушали.
—Ты играешь как папа, —сказала Мариэла с соседнего балкона. Рядом с ней стояла Наташа и тоже плакала, глядя в ночное небо.
—Папа играл лучше,—ответил Эли. Он помолчал и добавил Наташе:—Она может быть просто инвалидом, а может быть человеком с надеждой и будущим. Перельман уже давно играет практически в инвалидном кресле.
—У нас нет денег на учителя,—ответила Наташа, но Эли чувствовал, что она сдаётся.
—Я буду учить бесплатно, пока я здесь. А там посмотрим.
—Я не знаю…
—Знаешь.
Все надолго замолчали, но наконец Мариэла тихо попросила:
—А вы не можете сыграть ещё?
Эли поднял скрипку и заиграл.
Это был самый длинный и самый лучший концерт в его жизни.
Источник: http://litclubbs.ru/duel/24-djavolskie-treli.html
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне": битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>