Июльский зной опустошает. К середине летних каникул на смену активному отдыху приходит "большая скука" - генеральная репетиция глубокого сна, в который рано или поздно погружается всё живое.
Дворы пустеют, напоминая декорацию завершенной картины о Древнем Египте. Возникает опасение, что тебя переместили в чересчур отдаленное прошлое.
Вакуум засостряет очертания каждого предмета, как на полотнах гиперрреалистов в журнале "Америка". Но мыслей на эту тему в голове почему-то нету. Вспоминается название заметки в другом журнале: "Пустыня была вокруг и внутри нас". Вероятно, цитата. Звучит красиво, но с надрывом а ля Дженис Джоплин, правда надрывы такого рода уже начинает действовать тебе на нервы. Орут на разных языках, а надрываются одинаково...
Пустыня в центре города с миниатюрным макетом Сахары в детской песочнице. Раскаленные скамьи агиплощадки. Прохладные драндулеты в запертых гаражах, построенных из краденых кирпичей и арматуры. В них - личный транспорт сапогов, торгашей и коммунистов, неавистных тебе в равной степени. Но и психовать, пороть антисоветчину без аудитории не хочется.
Тебе еще нет четырнадцати, но сигареты и кир тебе отпускают. Так может быть?.. Нет - не стоит. Алкоголь и табак - атрибуты взрослого мира, а взрослые выглядят отталкивающе - что дома, что на пляже.
Картина Де Кирико - безоблачное небо над беспомощной фигуркой отщепенца посреди двора.
Ты остался во дворе, чтобы водить в летний кинотеатр первую любовь. А она - из богатой семьи, укатила в Анапу, захватив махровое бикини. В песенках дураки вроде тебя обычно мокнут под дождем, но твою лысину испепеляют потоки солнечного света. Не совсем лысину - ведь ты не был в парикмахерской с двадцатых чисел апреля.
Кто бы прислал эскадртлью "фантомов" или Б-52, и разнес эту помесь кладбища с помойкой к чертовой бабушке. От Джеральда Форда таких подарков явно не дождешься.
Вакуум сводит с ума. Но воображение не вырубается даже в минуты временного помешательства.
По идее безвоздушное пространство не транслирует звук, верно? Но какая-то музыка - воображаемая, все же долетает. И с какой стати оно "безвоздушное"? Кислорода навалом - дыши не хочу.
Иллюзию вакуума создает поголовное безлюдие. Даже бухариков не видать. Но в каждой хате с темными окнами на опустошенный зноем двор - ад. И ты это знаешь.
На самом деле "Три дня Кондора" начинаются не так, как в кино - главный герой сидит на подоконнике и разглядывает прохожих девиц под Just My Imagination в исполнении, естественно, The Temptations, хотя версия Глэдис Найт меня волнует больше. Ой! - не то, не то, но пусть будет - подобная путаница укрепляет психологическую достоверность сочинения на ходу. Про воображение Глэдис пела вещь Барри Голдберга, у Темптейшенс с нею общая I Wish It Would Rain, и она действительно нравится мне больше...
Но об этом ты узнаешь только в двадцать первом веке, как и о том, что автору "Кондора" - Джеймсу Грейди, было лет двадцать пять, не больше, в том году, когда как труп в пустыне ты грустил в том году посреди двора, спиною к окну квартиры, где стоит дорогое ф-но и сорок две хрустальные вазы...
Твои тогдашние познания о пустоте сводились к тексту песни Un Anno D'Amore, которую ты переводил по словарю, подаренному тебе пьяницей-басистом из первого подъезда: сегодня ты уйдешь, но завтра же поймешь, как день один и долог и пуст...
Эти слова я и повторял, довольно громко, не сдерживая довольно мощный для подростка голос, воображая гробовидные шеренги пляжных лежаков на проклятом курорте.
