В первом классе мне купили чернильницу-непроливайку. Если её перевернуть, чернила оставались внутри, не капали. Как она была устроена? Не знаю.
Сначала пробовал раз за разом перехитрить конструкторов и всё-таки вылить содержимое чернильницы на парту. Потом стал воспринимать непроливайку как часть другого, сложно и странно устроенного мира, куда меня вытолкнули из домашней запазухи.
В тот год в школе начинали учить по новой, экспериментальной программе. Эксперимент распространялся на два первых класса, "А" и "Б", а с "вэшниками" должны были заниматься по-старому. Потом, когда мы дошли о четвёртого класса, все оказались в равном положении и получили одинаковые учебники.
А в 68-м с будущими первоклассниками проводили собеседования, чтобы решить, кого куда определить.
С детьми в присутствии родителей разговаривал директор школы.
Я не понимал, почему этот высокий внушительный мужчина сидит в отдельном кабинете, куда меня с матушкой проводила какая-то суетливая тётя, но проникся важностью момента.
- У тебя есть друг? - неожиданно спросил директор. То есть, наверное, в начале разговора были ещё какие-то вопросы, но я запомнил происходящее только с этого места.
- Да, - говорю, слегка удивившись. Ребёнок я был замкнутый и особо задушевной дружбы почти ни с кем не водил.
- А как его зовут?
- Серёжа, - говорю. На тот момент я считал другом одного мальчика из детского сада, ещё не предвидя, что друзья могут оказаться обманщиками.
- Представь, - говорит директор, - у Серёжи заболела мама. И доктор прописал ей лекарство. Очень-очень горькое. Серёжа решил: зачем маме мучиться, пить такую горечь? И выпил всё сам. Как ты думаешь, хорошо он сделал?
И я сходу говорю:
- Конечно, хорошо!
Матушка, кажется, тихо охнула. Директор хмыкнул, почему-то сощурился и встал из-за стола. С матушкой попрощался вежливо. Что-то сказал мне на прощание - вряд ли это были слова "хорошо, что Серёжа тебя не слышал".
На следующий день я узнал, что записан в первый "А" класс. Даже не знаю за что. Может быть, за оригинальность мышления.