Директор AVRORACLINIC Лиана Давидян объясняет неутешительный смысл чистилища. Вообще и в частности. И в Дантовом, и в актуальном прочтении. Как ни возьми, выходит страх и ожидание финала. И получается, сам финал не так страшен, потому что после только свобода.
Человек — существо боящееся. Проживая свою жизнь от бессознательного младенчества до, если повезет, сохранившей рассудок старости, он лавирует между страхами. Страхом потерять защиту родителей, быть не принятым в компанию во дворе, остаться непонятым, быть вызванным к доске, упустить шанс стать победителем, не получить повышения, быть обманутым, не дотянуться до мечты, заболеть, провести жизнь в одиночестве, не получить отпущения грехов и получить отказ в выездной визе. Не бояться совсем у него не получается, просто фокус страха у каждого свой. В глобальной квинтэссенции страх воплощается в Судном дне и угрозе чистилищем. Литература, культура, религия готовят нас к чистилищу как к суду, за которым следует наказание. Но ведь там, за порогом, финал. Нечто конечное. А парадокс в том, что финал освобождает. И рубеж переходит уже другой человек, которому неведом страх, оставленный на пороге.
Знаете, что такое чистилище?
Это состояние полной беспомощности, погруженное в тягучее ожидание. Когда воспринимаешь происходящее как дурной сон, но проснуться невозможно, хоть до синяков щипай себя. Оно постепенно прорастает щупальцами страха, сковывающего и скручивающего внутренности, и нереальность происходящего становится поглощающей реальностью.
Чистилище — это оркестр из ста двадцати аппаратов искусственной вентиляции легких, играющих приглушенно главную тему в сопровождении визгливых мониторов. Периодически в самых неожиданных местах вступают литавры кнопок экстренного вызова, раздается барабанная дробь сестринских ортопедических уродливых сабо, и ты гадаешь: что это — знаменующая финал кода или просто очередной пассаж? Самое удивительное, что, когда ты уже способен получать ответ, вопрос перестает быть важным, ибо человек — существо приспосабливающееся. Он привыкает и адаптируется ко всему. Даже ценой собственной деградации. Через неделю пребывания в отделении ИВЛ уже перестаешь замечать их постоянный глухой гул и начинаешь слабо реагировать на сирену снижения показаний пульса. К характерному больничному запаху и к ограничению права на личное пространство привыкать сложнее и дольше. Еще недели через две воспринимаешь как данность хаотичное появление застеленных аккуратно коек, дожидающихся новых постояльцев взамен выбывших, и привычно пропускаешь потухшие взгляды с соседних подушек. К началу второго месяца пребывания мир сужается до размеров палаты и дарит сомнительную радость наблюдать череду искусственно жизнерадостных посетителей. Эти вторжения из другого мира порой единственная страховочная веревка, которая может помочь вернуться обратно. Ибо человек — существо забывающее. Он подвергает забвению события, слова, обещания, обиды, людей и себя прошлого. Он забывает то, что считал важным, из-за чего остро переживал и даже боялся.
В этой своей, постоянно сужающей окружающий мир депривации он способен забыть, зачем живет, и замереть. Некоторые в этом замершем состоянии могут провести годы. Более того, некоторым для впадания в него совершенно незачем попадать на больничную койку. Страх неизведанного, необъяснимого, непонятного, неконтролируемого лучше любых бинтов и проводов связывает по рукам и ногам. Страх превращает жизнь в наказание и не позволяет увидеть, что настоящее чистилище — это ожидание финала.
Колонка Лианы Давидян опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".