Не сразу понятно, какое отношение этот очерк корреспондента «РП» Александра Рохлина имеет к главной теме номера — к чистилищу. Но по мере знакомства с героями, а особенно с героиней, все выяснится. Ну не все, конечно. Разве в чистилище бывает полная ясность?
Молодая и одинокая, симпатичная и без вредных привычек московская барышня П. писала в Фейсбуке про карантин. Она его соблюдала как могла, жила взаперти с котом и теперь, в преддверии выхода на свободу, признавалась в фоновой тревожности, приступах паники, притуплении ощущений и усталости. Она всерьез находила у себя симптомы ПТСР — посттравматического стрессового расстройства. И не знала, как с этим букетом выходить на люди после изоляции.
Не в пример московской барышне — Ольга Викторовна Полторацкая. Она пережила вынужденную самоизоляцию в квартире на окраине города Истры в неимоверно более сложных условиях. Одна в компании девятерых детей в возрасте от пяти до двадцати пяти лет — семь девок, два пацаненка. И я ее встретил накануне общего выхода из затвора. Ожидалось страшное. Однако. Никаких следов или симптомов травм, посттравм, стрессов или расстройств мне обнаружить не удалось. Ольга Викторовна выглядела уставшей, но цветущей, как зрелая августовская яблоня, склоняющая свои ветви под грузом многочисленных плодов. Плоды действительно было сложно сосчитать. И я сделал вывод. Это — заговор. Мир вокруг испытывает массовое посттравматическое стрессовое расстройство. В воздухе пахнет грозой и серой. Люди тихо сходят с ума. А Ольга Викторовна в этот же момент и в тех же условиях представляет собой прямо противоположное — явление созидающей силы — Весну Священную на окраине Истры. Как же так? Все это очень подозрительно. И требует к себе пристального внимания.
Прямо скажем и затаив дыхание — Ольга Викторовна несусветная кустодиевская красавица. Это видно с первого взгляда. А со второго и третьего понимаешь, что перед тобой женщина-мечта, женщина-трагедия, женщина-вызов, женщина-роман, женщина-поле (ромашки, подсолнухи, гречиха — выбрать любое) и женщина — солнечное затмение.
Она вполне могла бы затмить собой солнце. Но такой задачи перед ней пока не ставилось.
О непростых космических явлениях в одной конкретной гражданке речь пойдет впереди.
И тогда на кухню влетел смуглый молодой человек в короне. Во лбу вместо алмаза в корону была вставлена карточка со словом «облако».
— Я кто? — спросил меня молодой человек.
— Ты очень интересное явление… — начал я.
— Я — животное? — перебил молодой человек.
— Точно — нет.
— Меня можно скушать?
— Вряд ли.
— А меня можно пугать?
— Ни в коем случае.
— Я добрый?
— Конечно, ты добрый.
— Я — торт?!
— Извини, брат, но ты не торт.
Неразгаданное облако вылетает с кухни, не дослушав ответа. Это — Андрей. Если все полторацкое воинство построить в ряд и по росту, он будет вторым облаком с конца.
В окне кухни видны плывущие по небу настоящие, то есть неигрушечные, тучи. Теплый ветер свободно гуляет в форточке. Явно быть дождю. На улицах истринского микрорайона Восточный пусто. Все население сидит по квартирам. Отчего и кажется, что внутри должно быть перенаселение. Именно поэтому лучше быть не человеком, но облаком. Но в другой комнате есть девочка Катя — младшая из седмерицы полторацких дочерей. Ей для угадывания досталось слово «улитка». А это, пожалуй, самое приспособленное для самоизоляции существо. Кто же круче — облако или улитка?
Между тем на кухне я не просто так. Ради нашего появления в этой квартире вчера был закуплен торт. А также запечены мясные «ежики» с рисом. И вареная картошка. У меня роль важного гостя. Я должен съесть это, и желательно побыстрее — на торт много претендентов. И разведка у претендентов работает быстро. Зевать здесь не приходится. Все пространство квартиры № 19 принадлежит, безусловно, детскому воинству. Но вокруг идет война. Ежедневно и еженощно квартиру штурмуют две дивизии отборных прусаков. За несколько лет их трижды пытались вывести средствами военной химии, и безуспешно. Квартира на первом этаже, под ней теплый подвал, прусаки — бессмертны. Еще и поэтому пищу здесь принимать надо быстро и решительно. И предельно внимательно.
Самой хозяйке здесь ничего не принадлежит. Даже кровать становится ее личным «углом» только в ночные часы. Ее удел — борьба за жизнь. Чтобы река текла и всем цветам по берегам хватало солнца.
— Вы что будете пить? — спрашивает хозяйка.
— Черный чай без сахара, — отвечаю я.
— Черный чай? Без сахара?? А че это вы такой экономичный? А этого разве не хотите? Капучино, сладкий как шоколад. Три в одном.
— Нет. Увольте.
— Вчера же у меня пенсия была, — говорит Ольга Викторовна. — Я иногда детей балую. Фрукты купили, сладостей, кофе этот, но самое главное — мы деревья купили! Не поверите. Уже посадили.
— Где? — спрашиваю я и выглядываю в окно.
— Нет. Не здесь. У себя на участке. А вчера дождь был. Вы не представляете, какими черными от грязи мы домой вчера приехали. Тараканы в ужасе разбегались. Но я каждой и каждому купила по дереву, кому сливу, кому яблоню, кому грушу. У нас там теперь лес! Или начало леса.
Здесь я должен написать, как все началось. Немедля. Потому что разговора про жизнь, выстроенного грамотно, в одну последовательную цепочку, и не могло получиться в этом доме. Ведь и трех минут не было, чтобы кто-нибудь не пришел. И не заявил свои права на маму и время. Они умеют это делать даже беззвучно. Как самый маленький, пятилетний Полторацкий с именем ветхозаветного пророка Давида. Раз — и он уже сидел напротив меня с блюдцем, и половина его порции тортика демонстративно перерабатывалась в зубастом цеху. А сама мама в это время наливала мне чай и машинально сыпала в него три ложки с горкой сахару-песку.
Боюсь представить себе Ольгу Викторовну тридцать лет назад. Слишком много красоты — одного она обезоружит, а другого толкнет на подлость. Слишком она беззащитна, слишком легко сломать. Исходные данные: родилась под Волгоградом — степь, река, казачья кровь, коса до попы. Мама — железнодорожник, но из области ведомственной культуры. Объездила всю ЮВЖД с концертами по домам культуры. И дочку везде за собой таскала. Отчего Ольга себя называет закулисным ребенком. Бабушка же родила семерых — одни девчонки. Ольга повторила бабушкин подвиг. Но началось-то все плохо — хуже некуда. Потому что вместо предлежащей радости случилось ей в шестнадцать лет встретить злого человека, и он ее и не пожалел. Впрочем, забеременев, она оставила ребенку жизнь. И в чем-то свою собственную этим поступком и определила. Но из родных мест убежала. Куда было бечь? Нашлась подруга, которая предложила приехать в подмосковную Истру на прядильно-ткацкую фабрику. Ничего не умела Ольга и никакой профессией не разбогатела. Фабрика была знаменитая, с дореволюционным французским управлением и зданиями 1911 года. Но ей ничего там не нашлось, кроме должности уборщицы в общежитии — четырехэтажном здании, как полагается, из красного кирпича, обитаемом и до сих пор. Где-то здесь же, по соседству, она снимала комнату. И именно в общежитии совершила краткосрочную, но головокружительную карьеру. Об этом событии Ольга Викторовна рассказывает с законным удовольствием.
Во времени сложно разобраться — дело было где-то в конце девяностых, фабрика дышала на ладан. Вернее сказать, что уже и не дышала — лежала в гробу, в белых тапках. А уборщице для осуществления ее трудовой деятельности даже расходных материалов в виде тряпок и чистящих средств не выделяли. Управляйся как можешь. Хоть слезами загаженные этажи мой! И она мыла. А потом взбунтовалась. Подробного описания бунта не последует. Каким может быть бунт уборщицы? Те же слезы в тряпочку. Но у Ольги он случился на удивление созидательным. Она обошла все комнаты и везде переговорила с ответственными комнатосъемщиками. «Подняла народ», по ее словам. Подняла не с вилами и топорами к Белому дому идти. А скинуться рублей по двадцать на те самые моющие средства. И закрепить за каждой семьей придверно-комнатное пространство, кое следовало мыть самим. И ведь согласились граждане проживающие! И скинулись, и отмылось вдруг здание, когда-то принадлежавшее политическому деятелю Третьей Республики Полю Кюни. А на следующий день ее вызвали к директору фабрики. Она шла и думала, что спета ее недолгая песенка и можно ехать на Павелецкий вокзал за билетом домой. А в дирекции на нее посмотрели внимательно и назначили комендантом общежития. Из грязи в князи. Из уборщиц в коменданты. Не слабо!
А дальше, эпизодом, герой номер второй. Мужчины на пути этой барышни попадались все больше «удивительные». И рассказывает она о них вынужденно, не больше — вскользь, как о печеньках к чаю или вездесущих прусаках. И я каждый раз неловкость испытываю за мужской род. Ну, отчаянно непонятно, зачем мы только землю топчем своими расслабленными ногами!?
Эпизод второй проживал в том же самом общежитии. И не пришлось бы мне о нем никогда и ничего узнать, если бы не маленькая деталь. Он имел прописку здесь, в здании 1911 года постройки. В комнате пятнадцатиметровой. И боюсь предположить, что эти пятнадцать метров были его самым большим богатством, сокровищем, и достоинством, и еще чем-нибудь очень важным. Потому что одного этого факта было достаточно, чтобы Ольге Викторовне на четвертом году истринской эпопеи выйти за него замуж. Кто ее за это осудит? Выгодная партия был на двадцать пять лет старше невесты. Сведения о нем весьма скупы. Судя по всему, мужчина ей попался тихий. Ольга Викторовна по отношению к нему использует характерное прилагательное «вялый». Он нигде не работал, лежал дома и курил по четыре пачки в день. Впрочем, есть маленькая история, рассказывающая о нем и с другой стороны. Ольга Викторовна до вступления во взрослую жизнь ничего не умела приготовить путного на кухне. Мама ей говорила: успеешь еще у плиты настояться — и всячески оберегала ее от этой науки… Выйдя замуж, ей пришлось эту науку постичь. Однажды она решила сделать мужу приятное и напечь оладушек. Где-то раздобыла рецепт, напекла. Оладьи получились пышные и ароматные. Муж съел все и влет. Хвалил. Похоже, не лукавил, потому что оставил ей всего одну штучку — попробовать. Она уже собиралась вслух обидеться сему невниманию, но попробовала. Внутри оладьи были абсолютно сырыми, тесто тянулось как растопленный сыр. Как мужчина умудрился съесть двадцать штук сырых оладий, осталось для нее загадкой. Но он же хвалил! И это запомнилось, похоже, навсегда.
С момента создания законной семьи на жилплощади в пятнадцать квадратных метров для Ольги Викторовны началась совершенно особенная жизнь. Ей исполнилось двадцать один год, она была вполне сознательной девушкой, никогда не баловалась ни выпивкой, ни куревом, ничем подобным. Как бы помягче описать дальнейшее? В урожайное лето яблоня родит до тонны яблок. А потом два или три года отдыхает. Спит себе зимой, тихо зеленеет летом и о яблоках своих знать не знает. Ольге Викторовне было отмерено замужества на семнадцать неполных лет. За это время она беременела и рожала десять раз — и только девочек. Десять девочек, одна за одной, появлялись на свет. Троим, сильно недоношенным, выжить не удалось — похоронила. Семь выжили — ровно столько же, сколько и у ее бабушки. Уточняю, все семейство, разрастаясь и полнея, продолжало уплотнять собой пятнадцатиметровую комнату французского общежития! Почти безо всякой надежды на выход. Какой еще карантинной самоизоляцией можно испугать эту женщину? Даже смешно спрашивать. Дальше совсем все печально. Когда она была на восьмом месяце беременности последней дочкой, погиб ее муж. Сгорел в этой своей комнате, причины неизвестны. Но похоже на самоубийство. Дальше расспрашивать, понятное дело, я не стал.
Она собрала детей и уехала куда глаза глядят. И попала в рай.
Я поставил бы точку и завершил здесь повествование, поскольку убежден, что этот шаг Ольги Викторовны был самым правильным за всю ее жизнь. И остаться бы ей там, в раю… в тысяче километров на юг от Москвы, за Волгой, в степи, почти на самой границе с Казахстаном. В селе с игрушечным названием Гмелинка. На часть материнского капитала за рожденную Катю она купила там дом и обзавелась хозяйством. Сто восемьдесят кур и уток, корова, свиньи. Этой женщине как будто все время не хватает объектов проявления заботы. И хорошо же жили! Хоть и работали от зари до зари. По общему убеждению всех подраставших девочек, эти три года в Гмелинке — самые счастливые. Там же, правда, появился и эпизод третий. Занесло шальным среднеазиатским ветром. От него родила Ольга еще двоих — Андрея и Давида. Поскребышки эти — особенные. Андрей, тот, что «облаком» в кухне появлялся в начале заметки, глохнет с каждым своим невеликим годом. А Давид — загадочно тихий и молчаливый. И стало Полторацких почти как апостолов — двенадцать без одного. Не считая кур и уток. Разве не там хорошо быть человеку, где есть свобода, труд, красота земли и умножение жизни?
И тут звонок в Гмелинку. Нелегкая, в смысле администрация городского округа Истра с голосом официального лица: делайте что хотите, уважаемая Ольга Викторовна, но вас постигла участь. Быть вам осчастливленной государственной программой по улучшению жилищных условий. Вам требуется прибыть в Истру немедленно за деньгами и сертификатом. Ольга Викторовна теряет дар речи и приходит в изумление. Потому что и думать забыла о своих восемнадцати годах стояния в очереди на жилье. Та жизнь сгорела вместе с комнатой в общежитии! А тут гром с неба и ангелы поют в телефонную трубку. Четыре миллиона рублей ждут не дождутся мадам Полторацкую на блюдечке с голубой каемочкой. Всю ночь в Гмелинке не спали. И мечтали. О девичьем тереме за четыре миллиона. Один нюанс: жилье можно приобрести только в пределах Московской области. Ольга оставляет детей и едет на разведку в Истру — не приснилось ли ей? Не приснилось. И более того, рассмотрев документы Полторацкой, в том числе и на новоявленных детей, чиновники приходят к удивительному выводу. Не четыре миллиона светит Ольге Викторовне, а все восемь миллионов. Только надо поторопиться — на все решения отводился один месяц. По возвращении в Гмелинку состоялся военный совет. Впрочем, и так было понятно, что отказаться от восьми миллионов женскому батальону совершенно невозможно. И все войско засобиралось в дорогу. Продали за бесценок дом, хозяйство, кур и уток. Наняли грузовую «газель» с цельнометаллическим кузовом. Погрузили в него только самые необходимые вещи — грузовичок без окон превратился в сундучок с женским барахлом. Дети легли поверх тюков и матрасов. Успели за время сборов потерять младшую Катю — думали даже, что она в колодец упала или ее злой степной печенег унес, а она спокойно себе спала в подкроватном ящике для белья, — нашли, унесли в «газель» и распрощались с Гмелинкой навсегда. В Москву! В Москву!
А как же эпизод третий, отец Давидов и Андреев? Бежать из Гмелинки надо было уже и от него. Натешившись с матерью, он принялся рыскать в поисках нового вокруг. И совсем около.
Через сутки кибитка с полторацкими барышнями прибыла в пределы Истринского уезда.
А дальше все довольно буднично и просто. Деньги выделили, жилье нашли. С миру по нитке — голому рубаха. Обзавелись кроватями, шкафами, и даже кухонный гарнитур добрые люди подарили. Поменяли степную свободу на восточную Истру. Мужских эпизодов решили больше не заводить. Себе дороже. Все в этом доме чисто, опрятно, но держится на честном слове и еще чем-то неосязаемом. В 17:00 здесь наступает час «У». Все население квартиры № 19 встает под ружье и начинает уборку жилых и нежилых помещений, разбив площадь на квадраты и сектора. У половины шкафов отваливаются дверцы и полки, холодильник отказывается работать вместе с микроволновкой и стиральной машиной — только по очереди. Стены разрисованы черными деревьями, на ветвях которых вместо листьев — изображения святых. Последние не претендуют на внимание к себе. Но, как мне показалось, довольны средой обитания. Большая семья — это условно управляемый хаос. Вялотекущий торфяной пожар. Страшный сон за секунду до пробуждения. Андрею требуется слуховой аппарат, который стоит триста тысяч рэ. Долги по ЖКХ за стометровую квартиру — почти миллион. Зато на пенсию были куплены яблони, сливы и груши по числу насельников женского «монастыря». А на следующий день все они были затоптаны и сломаны какими-то придурками, гонявшими по чужому участку на скутерах.
Если бы у тараканов из подвала были мозги, они тоже пришли бы в изумление — как удивительно живучи эти небольшие женские люди, которых они пытаются выжить из квартиры № 19 каждый день и час вот уже несколько лет.
Ольгу Викторовну карантин и изоляция ничем не смогли удивить. А уж тем более расшатать или расстроить. Большую часть жизни она и так прожила в условиях тотального самоограничения. Присмотришься к ней — а красота-то никуда не делась. Как ее ни бил и губил пустоцвет. Не издергалась она, не высохла, не стерлась от лиха, а цветет — непонятно как.
И еще одна удивительная вещь. Когда б мы знали, из какого сора растут стихи… Я заметил, как внимательно она прислушивается к самой что ни на есть чепухе, которую несут ее семь «симеонок» и два «симеонка». Я тоже был вынужден участвовать и прислушиваться — говорить вдвоем все равно не получалось больше полутора минут. Так вот. Весь вышеприведенный рассказ про жизнь был вскользь. А в трескотне и чепухе детворы она видела тайные смыслы и внимала им. Так и есть. Если настоящие стихи растут из сора и «все в них некстати. Не так, как у людей», то точно из такого же сора и чепухи — лопуха и лебеды, сердитого окрика, свежего запаха дегтя, таинственной плесени на стене — вырастают красивые люди. Во всей полноте.
— Знаете, когда я себя по-настоящему женщиной чувствую? Точно не рядом с мужчиной. А когда мы с бабами соберемся в одном кафе в городе — там у нас клуб брошеных мамашек, — сядем и как запоем под караоке. Я же чемпионка России по караоке. Не знали? В Краснодаре всех победила, и мне Тарзан дал два билета в Кремль на концерт Королевой…
«Вот оно — не вскользь! — думаю я. — Сейчас осторожно, как бы невзначай, чтобы не спугнуть, попрошу спеть и все пойму о ней».
— Мама! Кажется, я только что съела таракана! — верещит вдруг одна из «симеонок». — Что мне делать? Какая гадость!
В кухне начинается веселая возня. Все лезут смотреть в тарелку с откусанным «ежиком» — спасся таракан или нет? Я понимаю, что момент упущен. Не услышать мне голоса Ольги.
— Че реветь-то? Наши тараканы бессмертны. Ты его съела. Значит, тоже стала бессмертной.
Истина.
Очерк Александра Рохлина опубликован в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".