У Миланы жизнь по расписанию. В шесть сорок девять утра звонит будильник. Минута до «без десяти», чтобы отбросить одеяло. Тёплое, пуховое одеяло, в которое она закручивается с вечера, как в кокон. Без одеяла Милана лежит в пижаме, и голые лодыжки мигом покрываются тысячей колючих пупырышков.
Поэтому одеяло Милана не отбрасывает, а откидывает. В дальний угол комнаты. Чтобы не завернуться в него обратно. Недопустимо.
Мама всегда была слишком мягкой с ней. Слишком многое позволяла и прощала. Вот Милана и выросла «паразиткой» и «истеричкой». Именно так выразилась папина мама, перед тем, как перестала ей звонить. Милана почти не общалась с бабушкой, и заметила её отсутствие в своей жизни, когда та не объявилась на день рождения. Ни бабушки, ни подарка.
У мамы Милана спрашивать, куда делать бабушка не стала. Мама ругалась с папой и была злая.
Тогда Милана решила стать другим человеком. Составила расписание и начала по нему жить.
Ровно в семь тридцать она готовит себе завтрак. Это важно – опоздал с завтраком - весь день наперекосяк: из дома на минуту позже выйдешь, в школьном гардеробе её вешалку Лиза Томина займёт. Пятёрка по математике плакала. И все из-за завтрака.
Милана взяла под контроль все. Почти. Кроме истерик и облаков.
Истерики Миланы с психологической токи зрения были реакцией на… на все. На тройку по русскому, на опоздание подруг, на занятую вешалку в школьном гардеробе. Милана краснела и, размахивая руками, доказывала свою правоту.
- Началось.., - реагировали окружающие и уходили.
Поэтому последнее слово всегда оставалось за Миланой. Но даже оставшись в одиночестве, она ещё долго придумывал все новые аргументы в свою пользу. И так до тех пор, пока другое событие не отвлекало ее на новую истерику.
- Мила, ты так одна совсем останешься, - расстраивалась мама, - Кому захочется с тобой дружить?
- Ну и пусть, - огрызалась Милана, а потом ещё несколько часов вела мысленный спор с матерью, доказывая, что лучше быть одной, чем не постоять за свою честь.
- У тебя изощренное понятие чести, - не выдержала как-то мама, и от дальнейших споров отказалась.
Подруг у Миланы действительно было немного. А хотелось много. Хотелось большую компанию, как у мамы. Милана злилась, когда мамины подружки – ароматные, накрашенные, вечно ржущие, наводняли их кухню воздушными красивыми платьями, скрывая от Миланы свои взрослые секреты за закрытой дверью. Милана назло по десять раз врывалась к ним то за водой, то бутербродом, чтобы прервать этот абсолютно счастливый смех.
Но если с истериками Милана безуспешно, но боролась, то с облаками поделать ничего не могла. При чем тут облака? Все просто. В начале весны родители Миланы решили развестись, и до сих пор были уверены, что Милана ничего не замечает. Всю неделю папа работал так много, что Милана не видела его ни утром до ухода в школу, ни вечером до сна. Зато в выходные мама зло навешивала на него три сумки с продуктами, которые обычно никто не доедал, и они втроём отправлялись на дачу. Утром в воскресенье папа завтракал китайской лапшой и, косясь на маму, обычно говорил:
- Ну, девочки, сегодня на речку пойдём. Если дождя не будет.
Мама, не улыбаясь, кивала:
- Отличная идея. Я приготовлю бутерброды. Устроим пикник.
С этого момента воскресенье Миланы заканчивалось. Чем бы она не занималась, думать могла только об одном: «Лишь бы не пошёл дождь».
Дождя без облаков не бывает. И сразу после завтрака Милана выбегала за калитку, чтобы небо не закрывали, заполонившие весь участок берёзы, и с тревогой смотрела за горизонт.
Лето, к счастью, выдалось солнечное и тёплое. До двенадцати небо отливало синевой так усердно, что у Миланы даже кружилась голова. После обеда появлялись первые тучки. Не тучи-тучи – жирные пузатые с чернотой и запахом дождя. Нет. Из-за самых дальних дач выныривали редкие, словно отбившиеся от стаи овечки, кудрявые безобидные малыши. Никто бы на них и внимания не обратил, но Милане казалось, что вслед за ягнятами обязательно потянутся их родители – толстые и грязные овцы с недовольными мордами.
- Куда ты все смотришь? – потеряла терпение Зоя. Они сидели возле оврага, за домом Миланы. От оврага их отделяли парники с огурцами. Днем мама открывала дверь в теплицу, и оттуда несло жаром.
- Никуда, - огрызнулась Милана. Облаков слишком много. Даже если не ливень, то мелкий затяжной дождь остановит отца. Он разведет руками и без сожаления скажет: «Сама видишь – куда в такую погоду на речку идти». Мама отвернётся и громко начнёт мыть посуду в тазу. И никакие уговоры не помогут. Отец выйдет на веранду с планшетом и до самого отъезда будет молчать.
- Пойдём на обрыв, что ли? – Зоя скучала. Она ненавидела дачу. Ненавидела выходные и любила дождь, из-за которого мама всегда оставалась в городе.
- Пойдём, - неохотно согласилась Милана.
Обрыв – самое красивое место на земле. Так Зоя и Милана думали, когда были маленькие. С обрыва видна речка, болото, которое они никогда не видели вблизи, железнодорожный мост и военный полигон. На военном полигоне давно нет никаких военных. Зато там самая сочная трава и много коров. Пару раз Милана наступал в засохшие сверху и горячие внутри коровьи лепешки. Один раз случайно, а потом специально. Но все равно как будто случайно.
А ещё они на полигоне видели ужа. На полигон убежали тайно, поэтому про ужа никому не сказали.
Больше всех испугалась Зоя. Она побаиваюсь всех ползающих и летающих: пауков, пчёл, ос, змей. Однажды Зоя заглянула в маленькое дупло – хотела найти белку. А там была не белка. Пчела укусила её в губу, и губа распухла. Так Зоя не любила пчёл. Может, пчелы тоже не любили Зою.
А ещё под обрывом была пещера. С обрыва её не видно, она открывается только с реки. Говорят, по ночам там горит огонь. А ещё говорят, что живёт в ней дезертир. Милана не знала точно, что такое «дезертир» и путала его с диверсантом. Диверсант – это человек, который прячется от полиции и у него есть пистолет. Возможно, у дезертира тоже есть пистолет. Поэтому ночью на обрыв они не ходили. Даже когда огонь по ночам гореть перестал, а пещера наполовину обвалилась.
На обрыве никого. Возле подгнивших ножек самодельный скамейки чернело пепелище свежего ночного костра. В темноте сюда приходили ребята постарше, но ни Милана, ни Зоя их ни разу не видели.
Девочки сели на землю – на скамейку садиться никто не рисковал.
- А мы к морю поедем через неделю, - похвасталась Зоя.
Милана ни разу на море не была. Мама говорила: «Мила, на даче лучше. Тут свежий воздух».
- Вернёмся в конце августа. Так что, только следующим лето увидимся теперь.
- Жалко, - отозвалась Милана. Может, следующим лето они с родителями тоже поедут на море? Надо с папой поговорить. Мама рассердился
- Сейчас товарняк пойдёт, - сказала Зоя.
Милана прислушалась. Вдалеке едва слышно трещал тяжёлый поезд. Крупная капля упала Милане на макушку. Дождь?! Милана подняла руку, чтобы вытереть каплю и вляпалась во что-то густое и липкое.
- Ой, на тебя птичка нагадила, - засмеялась Зоя.
Милана вскочила, отдернув руку. Пальцы испачкались белой жижей. Милана взвизгнула.
- Это к деньгам, к деньгам, - продолжала радоваться Зоя.
Милана рассердилась:
- Чего ржёшь? Сейчас тебя измажу, будешь смеяться!
- Ты чего? – испугалась Зоя и всякий случай отошла.
Милана ничего ей не ответила. развернулась и ушла. На мост заехали первые вагоны длинного товарного поезда.
Мать сидела на крыльце с пучком сельдерея и плакала. Отца видно не было. Милана подошла не слышно, остановилась возле бочки с дождевой водой и опустила туда испачканные птичьим пометом пальцы. Холодная вода не очистила руку и Милана отерла её о край бочки. Мама подняла красные глаза.
- Ты чего здесь? Иди гуляй!
Рука оставалась грязной, но идти в дом за мылом не хотелось. Милана сорвала салатный лист с ближайшей грядки и, раздирая его на кусочки, потерла руку.
-Папа где?
Мама шмыгнула носом.
- Где-где… на речку ушёл…
Милана выронила то, что осталось от салатного листа.
- Как на речку? А мы? А как же я?
Двинув недовольно тощими плечами, мама не ответила.
- Это… это ты? Да? Мама, это же ты?
Мама закинула сельдерей на компостную кучу, встала и, отогнув занавески, которые должны были останавливать мух и комаров, вошла в дом.
Милана выскочила за ворота. До речки не далеко. Будет бежать быстро, догонит.
И Милана побежала. Мимо обрыва, мимо деревянной детской площадки, сколоченной от нечего делать дедом-соседом, умершим прошлым летом, мимо колонки, где возился Серёжка с канистрами, мимо дачи Зои.
Милана добежала до леса и остановилась возле колючей проводки, отделявшей опушку леса от крайней в ряду дачи сторожа – деда Миши.
Колючая проволока, может, и задерживала, но никого не останавливала. Ни тех, кто хотел выйти из дачного кооператива, ни тех, кто, наоборот, планировал попасть внутрь. Если бы Милана не спешила, она никогда не изодрала бы себе руку.
Обычно ребята, бегая на речку запретным путем, максимум рвали футболки, за что получали дома нагоняй: «Это что тоже такое! Каждый раз в одном месте!» Но тайны равных футболок никто не открывал – ходить одним на речку было строго запрещено.
Сегодня все пошло не так. Милана просунула между колючей паутиной голову, задела плечом колючки, поморщилась от боли и напоролась на металлический шип. Сильно так. На траве под забором появились капельки красной росы. Милана запаниковала. Она боялась вылезти обратно и не знала, как пролезть вперёд. На глаза навернулись слезы. Во-первых, сильно болела рука, но она боялась закричать, чтобы не привлечь внимание деда Миши. Во-вторых, это обидно, повиснуть как плюшевый заяц на заборе.
Кровь все не останавливались. Каждый раз, когда Милана хотела переместиться, расковыривала рану все больше.
Наконец, Милана, прикусив нижнюю губу, рванул ась вперёд, высвободила обе руки и оперлась ими о землю. Потом медленно перетащила по очереди ноги и откатилась в кусты. Слезы уже лились градом.
Она прижала раненую руку к животу и, не переставая всхлипывать, поискала глазами подорожник. Нашла, сорвала несколько больших листьев и прижал к ранке. Подорожник быстро стал красным, и Милана сорвала другой, потом третий.
Лишь когда струйка крови стала совсем ленивой и неторопливой, Мила встала на ноги и продолжила путь.
Дорога к речке лежала через небольшой участок леса и резко сворачивала вправо возле железнодорожной насыпи. Там же начинался мост, с которого рыбачили деревенские мальчишки и которым особенно пугали взрослые. Говорили, что именно в этом месте несколько лет назад погибла девушка. Она шла по шпалам, не услышала шум приближающегося поезда и не успела отскочить, когда свет фар уже ударил ей в спину.
Девушку было жалко. Но ребята все равно бегали на речку мимо насыпи. Только днем. Ночью боялись увидеть призрак погибшей девушки.
Когда Милана ступила на лесную тропинку, кругом стало очень тихо. Дачные звуки лес глотал и неторопливо пережевывал, выпуская наружу редкую отрыжку в виде отдалённого гула электропилы и ещё более далёкого лая собаки.
Тучи разбежались. Солнце пробивалось сквозь иссушенную жарким летом листву. Хлопнув крыльями, взлетела сорока. Треснула ветка. Милана остановилась и оглянулась. Тишина опять. В метрах пяти от места, где дорога резко начинает идти вниз, к железнодорожным путям, у толстого старого тополя с морщинистым наростом, похожим на страшную бородавку, муравьи отгрохали гигантский муравейник. Они с друзьями тормозили всегда, чтобы засунуть в глубь припасённую заранее палочку. Правда, никому кислый муравьиный сок не нравился. Но прикольно, что палочка становится кислой на вкус.
Милана прошла мимо. Не сегодня. Надо папу найти. Она была уверена, что как только отыщет его - одного, без мамы - сядет рядышком, помолчит недолго, а потом расскажет, как сильно любит его, как он ей нужен. И маме тоже. Папа просто об этом не знает. Откуда? Они же с мамой только ругаются. А надо просто поговорить.
Дорога вильнула под откос, и Милана, чтобы не свалиться, притормозила, повернулась бочком и начала спускаться осторожно.
За метров пять до путей она остановилась. Мимо, приседая, бежал поезд. Чух-чух-чух. Милана опустилась на землю, охватила коленки руками и опять заплакала. Хорошо быть Зоей. У Зои красивая одежда. Зоя каждый год ездит на море. У Зои добрая мама. Она никогда не называет Зою паразиткой. У Зои и так все чётко и ясно. Безо всякого расписания.
Пронеслись последние вагоны. Без монотонного «чух-чух-чух» стало тихо. Милана нехотя поднялась. Не доходя до рельсов, она повернула направо и побежала под мост.
Папа мог пойти в любое место, но зачем, если они всегда ходят только сюда? Речка за последние тридцать лет сильно измельчала. Там, где ещё несколько лет назад были опасные места, теперь спокойно проглядывалось косматое от водорослей и колючее от камней дно.
И только под мостом ещё оставались глубокие заводи, где можно понырять. И течение тут меньше. И купальщиков из-за гигантской тени от моста не бывает.
Зато слепней – тьма. Спастись можно разве что под водой. Но стоит высунуться наружу, как они по команде «в атаку» стаей бросаются на абордаж.
Мама всегда брала с собой сладкую водичку с ванилью. Считалось, что москиты её недолюбливают. Но москиты с этим мнением не согласились и жрали всю семью вместе с сахаром и ванилью.
Участок, который Милана должна была пройти, чтобы оказаться под мостом, она не любила. Путь лежал через настоящий лабиринт густорастущих на берегу кустов. Обычно впереди шел папа. Милана следом. Одной можно и заплутать.
Ещё издалека услышала она всплеск. Папа! А кто же еще? Милана побежала. В просвет между веток увидела папину ветровку, которую он набрасывал от дождя.
- Папа! – Милана вырвалась кустов и чуть не налетел на сторожа. Деда Мишу. И куртка у него не такая, как у отца. Гораздо больше и просторные в плечах.
Дед Миша копошился возле самодельный рогатины, на которую установил удочку. Услышав крик Миланы, он обернулся. Жёлтая от табака щетина в земле – забывшись, он почесывал подбородок грязными по локоть руками.
Милана так резко затормозила, что не удержалась и упала.
- А папа где?
Дед Миша выпрямился.
- Эй, ты чего й то? Одна что ли? Взрослые где?
Милана как не услышала.
- Папы моего здесь не было?
- Нельзя тут безо всех. Очень плохо. Родители, спрашиваю, где?
Милана думала. Куда же отец ещё мог пойти? На другой берег? Иногда, очень редко, они переходили на ту сторону на единственный в округе настоящий песчаный пляж.
- Эй! – всполошилась дед Миша, не спускавший с неё все это время внимательного взгляда, - Это что, кровь у тебя? А ну давай посмотрю.
Милана очнулась и замоталась головой. Ей никак нельзя задерживаться. Надо перейти по мосту и поискать папу на той стороне.
- Иди, сюда, говорю. Что с рукой?
Милана попятилась. Она не ожидала, что старенький дед Миша в два счета окажется рядом, поймает её за футболку и не даст сбежать.
- Ого, - присвистнул он,- А ну пошли! Пошли, я говорю, - добавил он сурово, когда Милана попробовала вырваться, - Эту рану обработать помыть надо, а потом йодом.
Он потянул Милану за собой к реке. Милана упиралась. Дед Миша оказался невероятно сильным. Никак не ожидала. Он силой усадила её на корточки возле того места, где прозрачный ручей (на самом деле ещё одна маленькая речушка) вливается в большую (что тоже относительно) реку. Отмыл рану дочиста, залепил листьями подорожника, не выпуская Милану, собрал снасти и поплелся обратно, ведя за собой девочку.
- Да сама, отпустите, - бурчала Милана, но дед Миша твердил в ответ одно:
- Сама-сама. Рану обработаю и сама уже.
Милана думала, что они пойдут к посёлку долгой дорогой, в обход. Но, к её удивлению, дед Миша возле железнодорожного полотна свернул на знакомую лесную тропинку и, покрякивая, потянул Милану в гору.
С дедом Мишей было не страшно. Это сначала она морщилась от горького запаха самокруток, которые дед Миша курил одну за другой. Но в лесу запах табака смешался с полынью и летел, как воздушный шарик следом за сторожем.
- А мы чего здесь? – совсем уже миролюбиво спросила Милана. Неужели дед Миша тоже в дыру между колючей проволоки нырять будет? Невольно оглядела его куртку. Вроде целая.
- Чего-чего? Короче здесь, вот чего.
Это Милана и без него знала, но уточнять не стала.
Они, тем временем, быстро добрались до колючего забора. Тут дед Миша, наконец, отпустил Милану. Только сейчас Милана почувствовала, как крепко он сжимал её ладонь. Пальцы онемели и едва сгибались, но уже скоро Милана почувствовала болючее, но сразу же и приятное покалывание.
Дед достал из кармана куртки кусачки, неторопливо отогнув проводку аккуратно закрученную вокруг столба, отодвинул её в сторону. Образовался просторный проход, в который без труда могла пролезть не только Милана, но и сам дед без риска оцарапаться.
- Давай, ты первая, - придерживая край колючего полотна, предложил дед Миша.
Милана легко пронырнула в отверстие. Дед прошёл следом, перетащила свои вещи, тщательно закрыл проход за собой.
- Пошли.
- Может, я домой все-таки? – неуверенно спросила Милана.
Дед пожал плечами.
-Да, мы уже пришли. Обработаю руку и пойдёшь. Мать-то, небось, расстроится.
Милана не думала так. Скорее рассердится: «Мало проблем, ещё это!», представила Милана реакцию матери.
- Пошли к вам, - согласилась она.
Дед подхватил свои снасти и поковылял к калитке, выкрашенной темно-зелёной краской.
Навстречу выбежал грязно-жёлтый пёс, лай которого Милана часто слышала, проходя мимо дома деда Миши. Дед никогда не выпускал его за калитку. Ребята думали, потому что пёс злобный. Но стоило Милане его увидеть, как она поняла, что дело не в этом. У пса не было передней лапы. Он довольно ловко передвигался на трех – видимо лапу пёс потерял уже давно. Дед, очевидно, просто боялся, что его погрызут другие собаки, свободно разгуливающие по посёлку.
- Не бойся, не тронет, - на всякий случай сказал дед, неправильно и толковав её удивлённый взгляд.
Пёс прижался лбом сначала к штанине деда, потом извернулся и поймал руку Миланы. Милана невольно улыбнулась. Пёс ей понравился.
-Иди по дорожке аккуратно, - предупредил дед, - у меня тут грядки.
Дорожка была узкая, густо посыпанная гравием. На грядках, как отметила Милана, росло много травы – щавель, чеснок, лук, петрушка. Парников с огурцами и помидорами видно не было.
Возле некрепкого на вид зелёного, как и забор, крыльца, стояла давно не крашенная скамейка.
- Садись тут, - приказал дед. В дом не пригласил. Сам стянул сапоги, поддев носком одного пятку другого, поковырялся с замком и скрылся внутри.
Милана осталась на улице вместе с жёлтой собакой. Пёс улегся возле её ног, положив голову на грязный кроссовок. Милане стало его жаль. Она потрепала пса по голове, и увидела, что кроме лапы у него нет половины уха. Милана отдернула руку.
- Противно? – дед неслышно вышел и остановился на пороге.
- Нет, я просто, - смутилась Милана.
- Мужики покалечили. На спор под поезд бросили, - спокойно объяснил дед Миша, - Давай руку, я перекись принёс.
Милана поморщилась, когда дед Миша без предупреждения обтер её руку перекись и перебинтовал. Больно.
- Всё, ступай теперь. Да аккуратно иди – у меня там грядки.
Уже за калиткой Милана поняла, что даже не сказала ему «спасибо». Обернулась. Дед сидел на скамейке, пёс лежал у него на коленях. Дед гладил обрубок его уха и курил. Милана ничего не сказала и быстро пошла в сторону своего дома.
Когда она проходила мимо Зоиной дачи, внезапно притормозила. Зоя сидела на лужайке возле маминой машины. Милана хотела извиниться, но не знала, с чего начать. Тогда она подняла забинтованную руку и показала Зое. Зоя вскочила и подошла к калитке.
- Что случилось?
Милана шмыгнула носом и расплакалась. Захлебываясь от слез, она рассказывала не про то, как сбежала на речку, не про дела Мишу и его безногую собаку. Милана рассказывала про отца. Что мама с папой скоро разведутся, что папа уедет из дома, и она будет редко его видеть. Если будет. Ведь он так много работает.
Папа Миланы уехал с дачи ещё до того, как Милана убежала его искать. На речку он не ходил, и на дачу по выходным больше с семьёй не ездил. К осени родители Миланы развелись.
