Все в ее жизни было по прежнему: общежитие - трамвай - больница. Одни только переживания в голове: о потерянном, как видно, навсегда, художнике, дававшем хоть какое-то подобие благополучия, о канувшем в пучину прошедшей войны любимом, приходящим ночами в снах, мучающим, не дающем себя забыть. Сплошные утраты.
Продолжение повести Ивана Карасёва "Ниточка жизни"
Начало:
1. Как жили молодые девчонки в послевоенном Ленинграде
2. Начало Зининой жизни
3. Поход в магазин оказался началом новой жизни
4. Конец раздумьям. Зина выбирает новую стезю
5. Первый визит к художнику
6. Позировать обнаженной? Раздеться перед посторонним мужчиной? Зина, тебе решать...
7. Портрет в стиле "советское ню"
8. Любимая натурщица Зина
9. Стоит ли сравнивать двух мужчин, деливших ее постель?
10. Любовные страсти повсюду: и в мастерской художника, и в больничных кабинетах
11. Зина проиграла бой за место под солнцем
«В парке Чаир распускаются розы
В парке Чаир расцветает миндаль».
Зина оглянулась, сзади по дорожке, обсаженной с двух сторон молодыми тополями, проходила небольшая весёлая компания – два парня и две девушки. Совсем молодые – лет по восемнадцать-девятнадцать, наверное, студенты. Один с баяном, остальные подпевали.
«Снятся твои золотистые косы,
Снится веселая звонкая даль».
Зина сидела на скамеечке возле входа в кинотеатр. Только что запустили на последний сеанс. Завтра выходной, и желающих прогуляться или посмотреть в очередной раз «Молодую гвардию» хватало. «Счастливые, - позавидовала Зина, - им не надо ложиться под художника, чтобы пробить себе место под солнцем. И потерять они его так бездарно не могут».
Пора было уже двигать в сторону общежития. Трамваи в этот час редки, поэтому придётся топать на своих двоих, так надёжнее. А топать ещё километра четыре, то есть час. Значит, раньше полдвенадцатого не добраться до койки. Надька-соседка опять будет шипеть, что Зина где-то шляется до ночи. Опять они будут думать всякие гадости.
А что плохого она делала? Ведь Водовозов был счастлив в эти часы уединения. И ей доставало всего – и удовольствия от уроков, и наслаждения телесного, и, наконец, просто радости существования в этом мире, пусть и короткого, временного, но такого сладкого!
И как она могла быть такой самонадеянной? Зачем намеренно затягивала их свидания, почему не прислушивалась к голосу разума, к Водовозову, наконец. Он-то знал, что этим кончится, знал, что не сможет слова поперёк сказать своей благоверной.
Теперь всё, пассаж длиной почти в год в студии художника закончен. Теперь Водовозов ни за что не решится её пригласить туда. А ведь видела и раньше какой он подкаблучник, понимала, что супруженица полностью им распоряжается, как хочет, так и вертит. Но себя переоценила, силу своих женских чар. Да и как не переоценить было, когда сама тоже из него верёвки вила? Вила, но лишь она переступала порог мастерской и делала первый шаг по лестничной площадке, всё обрывалось, даже ниточку связать не удавалось. Ведь можно было понять, что тут, при столкновении этих двух миров её власть закончится, как топором обрубят всё, что их соединяло. Ведь она – лишь бренное тело для утехи, а жизнь художника, которому уже перевалило за пятьдесят слишком многопланова, многообразна, чтобы позволить плоти взять вверх. Вот так. «И зачем я только Стешке похвасталась раньше времени, - попрекнула себя Зина, - так хотелось показать, что и у меня всё налаживается. У меня вот и «наладилось». А Стешка родила, правда с запозданием, уже переживать стали, но обошлось. Здоровяк получился пацан – четыре сто. Тоже Миша. Грамотно, так больше к сыну привяжется осчастливленный отцовством подполковник. Ну почему Стешке везёт, а мне нет? Почему?» Ответ на вопрос она знала, но признаваться себе не хотела. Стешка терпела, молчала, когда узнавала про Мишенькины шашни, а Зина сама всё испортила, самонадеянностью своей.
Зина поднялась со скамейки и побрела в сторону остановки трамвая, всё равно по пути, вдруг повезёт. В голове свербили мысли о случившемся. Что теперь делать, как жить, как вырваться из этого опротивевшего круга, который замыкал её жизнь в стенах больницы и общежития? Казалось, идёт по верной дороге, и тут всё в один момент рухнуло. У другой бы на её месте руки опустились. Но Зина была не из тех, кто долго жуёт сопли после каждой неудачи, она была человеком решительной натуры, не из тех, кто надолго выпадает из колеи, никакие жизненные неурядицы не могли так легко остановить её. «Буду учиться, добью эту историю со школой, получу аттестат. К Максиму Максимычу снова запишусь в кружок и буду ждать. Ну должен Водовозов рано или поздно дать о себе знать. Пройдёт семейная буря, угомонится жена. Только как устроить их отношения? Поживём-увидим, - успокаивала себя Зина, - в любом случае на Водовозове свет клином не сошёлся. Надо выждать время. Какие мои годы. Всё еще впереди у меня», - повторила она его же слова.
Водовозов появился очень скоро, не прошло и недели. Высчитал Зинины смены и подкараулил вечером на пороге общежития.
«Он, - обрадовалась Зина, различив в полутьме пасмурного августовского вечера знакомую фигуру в длинном светло-бежевом плаще с большими отворотами, но тут же одёрнула себя - так, нельзя раскрываться, мы обижены!»
- Ой, ты откуда такой взялся? А как же обязательный ужин с жёнушкой? Неужели отпустила?
- Зина, не надо, не ёрничай. Я поговорить пришёл.
- Догадываюсь, что не в койку ко мне, там ведь ещё четыре претендентки будут присутствовать. Не справишься!
- Зина, я серьёзно, давай отойдём в сторонку.
- Ну давай отойдём, - Зину саму не устраивали объяснения перед хлопающей дверью: не все общежитские девчонки ещё вернулись домой.
- Зина, - продолжил Водовозов, повернувшись к ней лицом, когда они устроились на пустовавшей в этот час лавочке в соседнем дворе, - мне тебя очень не хватает. Нам надо найти выход из этого положения.
- Сашенька, дорогой мой, - ледяным голосом начала Зина так, как будто несвойственным ей словом «дорогой» хотела отгородиться, построить стену между ними, - всё в твоих руках. Ты сам выбираешь свою дорогу, и нам с тобой, оказывается, не по пути. Какой выход ты представляешь? Путь в мастерскую мне заказан…
- Зина, пойми, я не могу её бросить после стольких лет, я сломаю ей жизнь. Она все эти годы жила ради меня, ради моих картин, ради моей славы, наконец.
- Хм, ты не можешь её бросить, - хмыкнула Зина. – нет, ты можешь её бросить, но боишься. В этой ситуации уже надо выбирать, дорогой мой, - голос Зины скрежетал как гвоздь по стеклу, - или я, или она. Нет, ты не подумай, я не претендую на роль твоей жены, я найду ещё себе помоложе, - не удержалась, уколола Зина, - пожалуйста, хочешь сидеть на двух стульях – сиди. Но пусть она заткнётся, и носа своего не кажет в мастерскую!
- Зиночка, так будет, но пока надо найти другие способы видеться. У меня есть хороший приятель, тоже художник, он часто в творческие командировки ездит. Вот, - помолчав несколько мгновений, добавил Водовозов, - ключ мне вчера оставил, на две недели уехал.
Водовозов стал судорожно рыться в кармане и вскоре вытащил оттуда ключ от французского замка.
Зина равнодушно глянула на блеснувшие в тусклом свете дворового фонаря металлические зубчики, пожала плечами и холодно произнесла:
- Водовозов, твоя жена ведь не дура, она же теперь с тебя не слезет. Небось, каждый день в мастерскую заваливается? А? – Зина вперила взгляд в глаза художника. – Не будет в мастерской тебя, она же догадается, что на стороне гуляешь, выследит в два счёта! И скандал закатит такой, что мало не покажется. На месткоме разбирать будут тебя за аморалку. Есть у вас местком в Союзе художников?
Водовозов не отвечал, он сидел, понурив голову и что-то чертил на земле неизвестно как оказавшимся в его руках прутиком.
- Молчишь, то-то же. Нет уж, Сашенька. Я, может, и не права была, надо было быть осторожней, но теперь уж ничего не исправишь. Выбирать тебе надо, дорогой мой, - Зинин голос тёрся как наждак по шершавой деревяшке.
Она поднялась и, не говоря ни слова, направилась к темневшему по соседству зданию с облупившейся штукатуркой, где на шестом этаже обитала уже четыре года.
- Постой, Зина, - крикнул вдогонку Водовозов, но она даже не обернулась.
Глава вторая. Ниточка жизни.
Прошёл год. Зина на удивление самой себе легко закончила вечернюю школу и получила аттестат зрелости. Это казалось невозможным, ведь и дневные, и ночные дежурства пересекались с часами занятий, начинавшимися в семь вечера. Но Зина, решив один раз, действовала настойчиво. Она пошла к главврачу и тот, разрешил ей уходить без пятнадцати семь, если уроки попадали на дневную смену, и приходить к десяти, когда Зина шла в ночную. Школа была рядом с больницей, и три урока в день вписывались в Зинино расписание. Сменщицы ворчали, но против воли главного пойти не могли.
Что касается занятий, её страхи не одолеть математику с физикой были совершенно необоснованными. В Ленинграде учились такие же как она недоучки, полностью забывшие школьные науки.
Все где-то работали, на многих висели ещё и семейные заботы. Поэтому учителя смотрели сквозь пальцы на их старательно выведенные неправильные ответы задач и уравнений. Трудные задания делали вместе, всем классом, вместе и получали оценки - четвёрки, те, кто хоть что-то понимал, и тройбаны, те, кому было не дано. Зина окончила десятый класс без единой тройки, по немецкому, как и в семилетке получила «хорошо» за старание, а по литературе и истории даже вытянула на «отлично». В июне она не без гордости показала аттестат главврачу. Тот остался доволен. Главным образом, собой и своим умением работать с людьми. Но ещё больше его устраивало то, что он получил, как ему казалось, своего человека в отделении обманутого мужа Кондрата Ивановича. Он рассчитывал на ответную благодарность Зины, так ей и намекнул, внимательно изучив аттестат:
- Ну Зинаида, теперь, я надеюсь, вы с ещё большей энергией посвятите себя вашим обязанностям в отделении. Идите и трудитесь, - помолчал и после паузы добавил, - а если, что не так, то прошу честно мне обо всём рассказывать. Там ведь у вас не всё так просто, насколько мне известно. Шуры-муры, понимаешь, врачи между собой заводят. Это нехорошо, не по-нашему, не по-советски.
Зина прикинулась дурочкой и сделала вид, что не понимает сути просьбы главного:
- Ну что вы, Евгений Михайлович! Про такие вещи я не слыхала, но, коль узнаю, то непременно вам доложу про тех, кто позорят наш коллектив! – И не вслух, - Держи карман шире, щас, не буду я тебе стучать на Кондрата и не надейся. Это их с Иркой дело, по мне пусть хоть детей рожают. Сами разберутся.
- Ну хорошо, но, если что, проинформируйте. Я должен знать, что творится в больнице, - разочарованно протянул главврач.
Он явно ожидал большего рвения от медсестры. Ей тут предлагают стать доверенным лицом, а она артачится. Евгений Михайлович насупился и пометочку себе сделал: «Хорошо, попросишь ты у меня характеристику для поступления в институт, пожалеешь ещё!». Но тут же натянул на лицо дежурную улыбку и постарался по-доброму попрощаться с Зиной:
- Впрочем, что это я, мы отвлеклись. Желаю успехов вам, так держать!
Зина поблагодарила и быстро ретировалась.
В остальном в её жизни всё было по-прежнему. Больница-трамвай-общежитие-соседки.
От Вали или о нём не поступало никаких известий. Оставшись совсем одна, потеряв мир мастерской художника и самого художника, она снова стала чаще вспоминать о своей первой любви. Но воспоминание это приносило ей одни лишь мучения. Образ Вали, его глаза, губы, мощный торс, сильные руки, крепко сжимавшие её, порой являлись Зине во сне. Ей казалось, что она нашла его, что он вернулся, что они снова вместе. И в эти мгновения ночных грёз она была по-настоящему счастлива. Но тем горше оказывалось пробуждение, возврат в реальную жизнь, жизнь без Вали и даже без Водовозова. Она опять закрывала глаза и начинала укорять Валю: «Зачем ты мучаешь меня, зачем ты вернулся в мою жизнь, не вернувшись с войны? Зачем? Уходя –уходи! Я так не могу! Мне плохо, мне тяжко. Ты не должен был делать этого, даже если ты этого не делал, всё равно виноват ты. Почему ты не погиб, как другие? Почему молчишь, если жив? И почему пропал без вести, если погиб? Почему я должна тебя ждать, зная, что ты не придёшь?»
Зина вздыхала, вслушивалась в тиканье будильника, и поворачивалась к стенке. Ночь опять становилась короткой, опять она не выспится и будет ползать сонной мухой по отделению, опять МарьИванна будет ругаться. Опять, всё снова, и так каждый день. Никакого просвета в этой жизни, ничего радостного и прекрасного, зовущего к себе. Даже в кружок к Максим Максимычу ходить не могла, никак не совместить с вечерней школой. Никакого продыха, ничего! Даже идея пойти на танцы в Дом культуры с тамошним убогим набором кавалеров ей казалась теперь заманчивой. Но смогла вырваться всего лишь раз на зимних каникулах. Пошла с той же подружкой по кружку, что и первый раз, и с тем же результатом. Бедная Маша! Она так ждала, что хоть кто-нибудь её пригласит! Ну хоть какой-нибудь захудалый кавалер! Но она опять простояла всё время у стенки, никто её не позвал танцевать. К Зине клеился возрастной плюгавенький мужичок, уже изрядно оплешивевший и обрюзгший. Даже более старший Водовозов на его фоне смотрелся бы выигрышно.
Водовозов, кстати, не оставил попыток убедить Зину продолжить их отношения. По осени он дважды пытался остановить её около общежития, хватал за руку, но она ловко уворачивалась, разговаривать отказывалась, и неслась к крыльцу. Он обречённо кричал вдогонку: «Подожди!», но в ответ получал только: «Передавай привет жене!».
И всё-таки однажды ему удалось раскрутить Зину на разговор и не только. Это случилось в её день рождения. В день, когда ей исполнилось двадцать пять, красивая цифра, хотелось услышать искренние поздравления, получить хоть какой-нибудь, пусть символический, но подарок, наконец душа требовала просто внимания к своей персоне, того чего ей так не хватало после разрыва с Водовозовым. Но на работе никто даже не вспомнил, хотя раньше поздравляли. Всё-таки в отделении не так много народу, и именинник обычно угощал коллег чайком с печеньем. Зина тоже подготовилась, накануне купила пряников медовых, своих любимых конфет «Мишка на севере», пачечку грузинского чая. Успела сходить в парикмахерскую, с утра подвела глаза, аккуратно выщипала брови, наложила дефицитную тушь на реснички, накрасила губы, придав им ещё больше огня, напудрилась и появилась на работе в своём лучшем платье. Но под белым халатом его никто не разглядел, хотя Зина намеренно не застегнула верхнюю пуговицу. Марафет тоже остался не замеченным, и расстроенная Зина не стала доставать лакомства из сумки. «Обойдутся, - решила она, - как поздравляем, так и угощаем!» Было обидно, а ведь она даже в школе предупредила, что пропустит, как минимум, первый урок. И всё напрасно. А может намеренно никто не вспомнил о её именинах. После того как главврач дал ей поблажку для учёбы, медсёстры практически исключили её из своего круга, и почти никогда не звали на чаепития, мол, любимчики пусть с начальством чаи гоняют. Придётся, значит, угощать пряниками соседок по комнате.
Продолжение:
1. День рождения Зины
2. Если 37-ой прошел мимо тебя, не шути о нем, Зина
3. Карабкаться вверх, подняться, распрямиться...
4. Зина царит в мастерской
5. Твои картины злы. Чем, Зина, не угодил приютивший тебя Ленинград?
6. Зинина свадьба
7. Новое увлечение Зины
8. У Зины все козыри на руках
9. "...Ты, как будущность, войдешь..."
или на сайте
https://www.jkclubtext.com/knigi
Вам может быть интересно:
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Эта старая казацкая шашка спасла мальчику жизнь
О первой любви и о последней встрече с ней
Она - любовница женатого человека. Она не может решить: рожать или нет. Если бы не случайная встреча под парижским дождем...