Действующие лица, трупы, их родственники и прислуга.
Дом Розгиных:
Илья Федорович - труп
Вера Константиновна - супруга
Мария Ильинична - дочь его
Кирилл Ильич - сын
Гость - вода на седьмом киселе его
Анастасия Яковлевна - секретарь его
Дом Селиверстовых:
Михаил Тимофеевич Селиверстов - мэр
Маргарита Андреевна - жена его
Татьяна Михайловна - дочь его
Дом Тимофеевых:
Валерий Никифорович - полковник, командир части
Катерина Валерьевна - старшая дочь его
Ольга Валерьевна - младшая дочь
Марфа Петровна - горничная в доме полковника
Матвей Валерьянович - супруг ее, служит в том же доме камердинером
Прочие:
Федор Михайлович "Табак" Табачников, Арх, дед Захар, отец Григорий, Гвоздь, Пашка, Петр Афанасьевич, Замотин и др.
Акт I.
Явление 1. Похороны.
Ранняя весна - идеальное время для похорон. Снег пахнет, погодка - премерзкая, в такую жуть две радости у людей - или водки напиться, или прикопать кого.
К чести русского человека, страсти что к первому, что ко второму у него изрядно, потому и собрались теперь все видные жители города на кладбище, что в лесу за городом.
Важнейшее предстояло нынче дельце - прикопать Илью Федоровича, некогда слывшего первейшим предпринимателем в городе, впоследствии, впрочем, потерявшего все свое состояние и оставшегося практически ни с чем.
- Анастасия, откуда народу столько на похоронах? Одинокий старик, единственного родственничка и того по всей России искать пришлось, и вдруг - такой ажиотаж на погребении. Не был бы он столь отчаянно одинок, можно было бы подумать, что почетный гражданин. Знать, средней паршивости человеком был мой дядюшка, коль столько народу набежало - лично убедиться, что он лыжи в угол поставил.
- Бог ему теперь судья. Дядя ваш, мир праху его, много хорошего городу сделал в свое время, хоть и шел по головам. Дань уважения некогда большому человеку, только и всего. Город у нас небольшой, все друг друга знают, может быть, даже любят по-своему.
- А вы, я так понимаю, секретарем при нем были?
- Умоляю вас, господи, ну какой секретарь. Это он требовал секретарем себя всем рекомендовать. Кряхтел дома, без помощи до кухни дойти не мог, бедолага, но важность свою до последнего держал сильнее легких, которые из него наружу рвались при каждом кашле. Я была сиделкой, готовила ему еду, прибиралась в доме, помогала с мытьем.
- Так он совсем плохой был?
- В каком смысле?
- Ну, под себя ходил и всякую старостную дичь вытворял?
- Да нет, что вы! Крепкого склада человеком был Илья Федорович. Он б из пистолета своего глаз себе отстрелил прежде, чем в штаны нагадил.
- И у него было оружие?
- А то! У нас многие мужчины охотой увлекаются. У дяди вашего в свое время внушительная коллекция была, но постепенно отошло все, когда совсем туго стало. Только один пистолет оставил. Все шутил, что на черный день. Бывали у него такие плоские шуточки.
- Это чтоб продать или застрелиться?
- А вот это, милейший, главная загадка личности вашего дядюшки. Народ, поди, еще пару поколений о том спорить будет. Как по мне - так застрелиться. Однако, портрет дорогой женушки своей покойной продал в галерею лет десять назад, глазом не повел.
- А с ней-то что стало?
- Чахотка, прости господи.
- Анастасия, вы тут совсем умом тронулись, в наш просвещённый век от чахотки помирать?
- Говорили, на юга неудачно съездила.
- Красиво жить не запретишь.
Добрая традиция - по горсточке земли на ящик бросить, все довольны, и на лопатах экономия изрядная. Подошел к могилке статный гражданин в строгом шерстяном пальто, седой, при свите и усах. Бархатным голосом сказал в ямку:
- В добрый путь, Илья Федорович. За долг свой теперь не переживай, мне твоей рожей по ночам в кошмарах любоваться никакого удовольствия. Отпускаю тебя с миром до следующей партии, выпьем с тобой коньячку лет через пятнадцать. Рогатому привет передай, скажи, что и его сделаю.
С тем и насыпал горсть поверх гроба - весомо, звонко. Затем, свита в кожаных куртках в числе трех персон небрежно бросила свою мелочь.
- Анастасия прильнула к уху гостя:
- Это вот Федор Михайлович, хороший человек. Людям всегда очень помогает. Рыбный завод его, и лесопилка, и завод холодильников, и строительная артель местная. Говорят, он вор в законе, но мне кажется, вранье это. Не может такой добрый дяденька бандитом быть. Мне кажется, он добрый такой, вот как Дедушка Мороз.
- Исключительный вы человек, Анастасия.
Пока Анастасия варилась в соку собственного непонимания, к могиле подошел следующий гость, щуплый мужичок годами ближе к пятидесяти, в добротном пуховичке и меховой шапке. Рядом с ним стояла рослая породистая дама в пальто с шикарным меховым воротом и широкополой шляпе на глаза. Сняв убор, мужичок встал над могилой и торжественно, насколько позволяла торжественность момента, заявил:
- От имени города и всех его славных жителей! Приношу глубочайшие соболезнования семье и родным нашего дорогого Ильи Федоровича! Все мы знаем! И любим! И хотим! Его заслуги перед нашим обществом. Сложно оценить сквозь толщу лет! Весь масштаб личности этого человека и! Весь его неоценимый вклад во всеобщее благополучие и стабильность! Безусловно! Потомки всегда будут помнить! И гордиться! Славными деяниями! Нашего дорогого! Ильи Федоровича! Ведь не зря!..
Пока он говорил, в паузах между выкриками ловкое ухо могло выудить из толпы крамольные ремарки "ну и мудак", "совсем уже дубу дался" и "какой на хрен вклад". Многие стояли, многозначительно прикрывая лицо ладонью.
- …как говорится! Наш дорогой! Илья Федорович! Пусть земля ему будет пухом!
По окончании пламенного спича, пока оратор с дамой вносили посильный вклад в погребение дорогого Ильи Федоровича, Анастасия вновь зашептала:
- А это наш мэр, Михаил Тимофеич Селиверстов. Очень странный человек. Он ведь знает, что у дяди вашего ни семьи, ни родных нет, почему он про них сказал? Может, это он вас имел в виду? Хотя я сомневаюсь, что ему известно о вашем существовании.
- Анастасия, не портьте себе сознание подобной ерундой. А рядом с ним это что за барышня?
- А это Маргарита Андреевна, супружница его. Она занимается благотворительностью и еще она борется за права животных, людей и экологию.
- За права животных на меховые воротники?
- Ну я, право, не знаю. Она вроде как первейшая светская львица у нас. Наверное, потому и животных любит. А народ за глаза называет ее Салтычихой, но я не знаю, что это. Народ вообще смешной, почему-то Михаила Тимофеича Николашкой зовёт. Странно ведь, почему не Мишкой тогда?
- Анастасия, простите, за нескромный вопрос, а вам сколько лет?
- Полных?
- Любых.
- В феврале двадцать исполнилось. Я деньги коплю, чтоб уехать отсюда учиться, в магазине у меня график два-через-два, вот я и подвязалась к вашему дядюшке в свободные дни в няньки на подработку, - через секунду она добавила, - Это чтобы накопить быстрее.
- Спасибо, я понял.
- А вот, кстати, полковник Тимофеев. Он командир части тут неподалеку, вроде бы они с Ильей Федоровичем служили вместе, и кажется, охотились тоже вместе. Ну… когда он еще мог. Я вас познакомлю потом. Он помогал похороны организовать. Он строгий очень, но, наверное, хороший, раз помогал.
К могиле подошла пара отполированных до блеска ботинок коричневой кожи. Владелец обуви припал на одно колено, и сказал:
- Просьбу твою помню. Удачной охоты, брат, - и сгреб в могилу широкой морщинистой ладонью крупный комок глины, лежавший на краю.
Вслед за ним, горсть земли бросила девушка, осанка, строгий вид и острые умные черты лица которой выдавали в ней дочь военного.
- Это Катерина Валерьевна, дочь.
- Красивая девушка.
- Она сумасшедшая, знаете.
- Первое впечатление обманчиво, конечно, но с виду вроде нормальная, не бегает, не хихикает.
- Я вам точно говорю, сумасшедшая. Ну вот сами посудите, разве может здоровый человек после учебы в большом городе, при всех деньгах своего отца, вернуться сюда и бензином торговать?
- Э-э-э… Каким бензином?
- Ну у них разный есть, и 80-й, и 92-й, и 95-й, наверное, тоже…
- Так она на бензоколонке работает?
- …и дизель еще, наверное, у нас грузовиков много потому что. Ну как же, у нее своя сеть заправок, "Астра", называется, и все заправки в городе - только ее. Вот тоже: у ней, считайте, бензин бесплатный, а у самой, я слышала, даже машины нет, на велосипеде ездит. Как же не сумасшедшая-то. Сумасшедшая и есть. Правда, после всего горя того, и в убогие пойти не грешно. У нее несколько лет назад сестра младшая, Олечка, пропала. Добрая была, умненькая. Мы с ней даже учились вместе в младших классах, потом ее перевели в школу получше. Пропала, как будто ее вовсе на свете не было, а потом нашли ее, через два года только, случайно - когда после урагана в позапрошлом году деревья в лесу повырывало, вот ее корнями из земли и вытащило. Там уже и остался-то от нее, бедняжки, скелетик один, зато какой - ручки за спиной скотчем смотаны, затылок продырявленный, и пуля внутри. Говорили, маньяк у нас завелся, да разве по скелету поймешь - маньяк это был или просто пристрелил кто. Все равно не нашли никого. Искали-искали, да не нашли. Олечка нормальная была, отличница, поэтому я думаю, что и Катерина тоже уродилась нормальной. Знать, после Оленьки-то и рехнулась. А я и не виню, после такого - сам Бог велел умом повредиться. Слава Богу, хоть похоронили бедняжку хорошо, памятник поставили с ангелом, чисто как в музеях. Вот мечтают же девочки о свадьбе красивой. О похоронах никто не мечтает. А у Олечки и похороны были что надо, и могилка такая красивая! Потом сходим, я вам покажу - обзавидуетесь!
- Всенепременно, голубушка! Только давайте сильно потом.
- Там ангел такой красивый белоснежный большущий, это не каждый может себе позволить, между прочим, - замечталась Анастасия, -Просто люди не задумываются, а если б задумывались, каждый бы себе хотел такого ангела на могилку.
- И ведь не поспоришь.
Дав высказаться тузам, чернь живо бросилась к могиле, бойко осыпая раскоп краткими напутствиями вперемешку с глиной. Несколько женщин даже пустили вскладчину рюмочку слез, но скорее от грандиозности момента - так обильно в городе давно уже никого не хоронили, да ещё и главная радость прощания с Ильей Федоровичем была впереди - незамедлительные поминки в кафе "Богемия".
- Пойдёмте тоже. Дядюшку упокойте. А то сейчас уже закапывать начнут, - и пока они проталкивались к рытвине, Анастасия сдобрила гостя парой советов, - Вы скажите ему, мол, все в порядке, не переживайте, дорогой Илья Фёдорович… хотя нет, какой он вам Илья Федорович. Скажите ему: все хорошо, дядя Илья, это я, я здесь, мол, все хорошо. Пусть хоть порадуется немножко.
Он красноречиво смотрел на неё, стоя у могилы в ожидании возможности сказать пару слов.
- Потому что вы знаете, его мало что радовало в последнее время. Сидел постоянно "Любовь и голуби" пересматривал, и хохотал. Каждый день. Раза по три. Я с ним тоже смотрела. Я раньше его ни разу не видала, а теперь наизусть знаю. Я даже хотела видеокассету ему в могилу положить, но Мама сказала, что лучше штыковую лопату без черенка. А бывали дни, когда он вообще безрадостный был. Бывало, даже прогонял меня, кричал: "Убирайся отсюда!" А я не обижалась никогда, я же знаю, что он старый и больной, чего обижаться. Вы теперь за это не переживайте, Илья Фёдорович, я на вас обиды никакой не держу, не подумайте. Доброго пути вам, от чистого сердца отпускаем вас, и мечту мою вы всяко ближе сделали.
- Девушка! Ему уже все равно, а у нас обед через десять минут - дайте грядку разровнять. Лопату свою бросайте вниз!
- Девушка! Бригадир дело говорит. Придёте потом, поговорите. А может, покойничек ваш и одумается ещё. Спасибо вам потом скажет, как выкопается.
- Как ж он, брат, выкопается, коли ему гвоздодёр никто не положил?
В этот момент к могиле вернулся полковник Тимофеев и спросил:
- Голубушка, вы закончили? - и, подхватив обоих под локотки, утащил в направлении стоящего перед входом на кладбище автобуса, - Пойдёмте скорее, автобус отъезжает уже, поговорим в кафе.
У самых ворот кладбища, на приступочке сидел пьяный, по своему обыкновению, дед Захар, который и прихватил за руку сына троюродного внучатого племянника матери дорогого Ильи Фёдоровича. Прихватил и безотлагательно представился:
- Дружочек, поди сюда. Меня дед Захаром звать. Подсоби полтинничком ветерану, а я тебе секрет расскажу.
- Отец, я по вторникам не подаю, давай завтра поговорим.
- А я ж ведь дядьку твоего хорошо знал, вместе начинали когда-то.
- Пить вместе начинали? Я к тому не причастен, иди вон, к дядюшке за кредитами.
- Да погоди ж ты, милый! Видишь - худо мне, подсоби! Я красненькой возьму, согреюсь. А прежде - секрет тебе расскажу.
- Достал ты меня, отец, - он вытащил из кармана пару червонцев и сунул их старику, - Один - дядьке за упокой, второй - за мое здоровье. Бывай!
- Слабо ж ты своё здоровье ценишь, дружок, - не унимался старик, глядя с прищуром и ехидной улыбкой, намертво вцепившись в рукав своей жертвы, - Дядька твой, поди, большего и не заслужил. А тебе здоровье еще пригодится, - здесь он улыбнулся широко и искренне.
Сразу стало как-то не по себе, холод пробрался под одежду, защекотал то тут, то там. В абсолютной тишине зашелестел выуживаемый из кармана полтинник, который был вручён деду Захару. Тот сделал реверанс в сторону спонсора, и протянул тому пару червонцев.
- Оставь сдачу, отец. Я за своё здоровье переживаю что-то.
- А я - за своё, мне лишнего нельзя.
- Хрен с тобой, отец. Давай секрет свой, ждут меня уже.
- А это точно, и правда - ждут. А секрет мой простой очень: там, где нет дороги - там её нет, искать ее не надо и делать там нехрена. Ну как тебе мой секрет?
- Полное говно. Будь здоров! - он вырвал рукав своего плаща, и пошёл к автобусу, где его с нетерпением ожидали Анастасия с полковником, который суетливо затолкал обоих в двери и похлопал по борту.
Дед Захар проводил взглядом автобус, плюнул вслед и сказал:
- Семейка уродов, мать их, - и отпил из фляги, что держал за пазухой.
Затем он зашёл в цветочную лавку рядом с часовней, протянул продавщице полтинник, взял букет белых гвоздик, и прошёл с ними вглубь кладбища, к могиле с гипсовым ангелом. Положив цветы у надгробия, произнёс:
- Не плачь, милая. Все будет хорошо, - но этого уже никто не видел.