На заброшенном кладбище в склепе с гипсовой девой Марией…. как обычно, ровно в девять , проснулся Джозеф. Он всегда просыпался раньше, чем Мэри и дети.
Джо сдвинул крышку саркофага и поморщился, кутаясь в истлевающий саван. С улицы тянуло свежим воздухом и озоном. В воздухе отвратительно пахло летней жарой. Лето Джозеф не любил. Он тяжело вздохнул, потирая впалую высохшую грудь где-то пониже ключиц.
Стараясь не разбудить жену, он выбрался из двуспального саркофага и долго рылся в пустых отсеках у входа, в поисках парадного костюма.
- Джоооооо, -скрипуче
донеслось от дальней стены, - это ты там шумишь?
- Да, мама, - вздохнул мертвец. Кто бы подумал, что придется жить с родителями еще и после смерти. Сотню лет назад Джозеф Ткач в это бы не поверил.
- Джозеф, - продолжала старушка, - Сонечка Кац сегодня придет, ты же помнишь? Обязательно убери чертополох от входа. У нее аллегория.
- Да, мама, - вздохнул Джо, - я таки помню, что у тети Сони аллергия на чертополох.
Сегодня был важный день . Все зомби старого львовского кладбища должны были собраться, чтобы отметить день смерти его любимой жены Мэри.
Дел было много. Надо было приготовить праздничный ужин. В этом году с помощью правнуков удалось раздобыть немного настоящего гусиного жира. Правильно говорила мама, что надо почаще являться им. Главное, чтобы этим не развлекались дети. Маленьким Розе и Левушке еще рано этим заниматься. Да и вообще, когда их в прошлый раз отправили сниться двоюродной племяннице, то бедняжка Либе слегла в больницу с инфарктом.
Да и с подарком слегка запаздывали. Все-таки круглая дата, восемьдесят лет, Джо хотел сделать жене лучший подарок за все время их совместной жизни при жизни и после смерти. Его товарищ Авраам водил дружбу с местным сторожем. И тот согласился сделать своим неживым соседям небольшое одолжение - заказал настоящий граммофон с набором пластинок в антикварном магазине. Какие же чудеса творят старые рубли.
Подбирался десятый час вечера, Мэри вот-вот должна была проснуться, а сторож все не являлся на работу. Нервничая, Джозеф даже разбудил детей и отправил их собрать маме праздничный букет.
Лева и Розочка радостно собирали сухие ромашки на заросших могилах, а Джо, задумчиво глядя на детей, думал, что все-таки хорошо, что Мэри единственная, кто запомнил день своей смерти. И еще лучше, что близняшки не помнят совсем ничего до того момента, как проснулись в своих маленьких гробиках.
Наконец, в конце аллеи
показался сторож. Даже издалека было заметно, что у мужчины трясутся руки. Но при передаче подарка он держался. Мужчина перекинулся с Джозефом парой фраз и предложил закурить . Джо не отказывал себе в маленьких радостях и потому с удовольствием затянулся сигареткой.
- Много сегодня ваших будет? – спросил живой собеседник, стараясь не смотреть Джо в лицо.
- Да уж немало, тетя Соня с дядей Борей должны прийти. Это Кацы, с другого конца кладбища. Авраам с семьей, помнится сестрица Хая с мужем обещали быть.
Сторож нервно кивнул.
Мэри проснулся слегка позже, чем обычно. Она не любила лето. Все напоминало последние дни жизни. Но ведь день смерти это важно. День, когда она переродилась, чтобы наконец-то быть вместе с мужем и детьми всегда. Мэри старалась как можно реже вспоминать тот день, когда она очнулась в узком саркофаге с невыносимой болью в груди. Она довольно долго не могла понять, жива он еще или уже нет. Ей казалось, что она все еще прижимает к себе Леву и Розу. Прижимает, но не может защитить от летящей в них смерти.
Мэри поднялась из саркофага и увидела спешащего к ней мужа. В руках Джо держал огромный букет ее любимых высохших ромашек и граммофон. Точно такой же, как стоял в их квартире.
- Доброй ночи, любимая, - Джо осторожно поцеловал жену в подставленную щеку, - счастливого посмертия, - улыбнулся он и протянул ей подарок.
Глубокой ночью над кладбищем звучали звуки старого вальса. Как вдруг идиллию нарушил скрипучий голос:
- Почему никто не убрал чертополох?