«Майя верили, что через определенные промежутки времени все в мире повторяется. Она верила, что если долго тюкать в одно место. Дверь откроется. Будь то стена «кирпичная, часы вокзальные». Или бетонная, или даже резиновая. Отскок хорош!
Мышьяк кладут не для вкуса — для ощущений. Непередаваемых и кратковременных. И пустое ждать, что тебя не отправят на гильотину. Как миленькую. Не успеешь рук отмыть. И однако, экстаз от свершившейся справедливости, в отдельно взятом «промежутке времени». Так силён и обширен. Что стоит трудов.
Классический рецепт пирога выглядел непревзойдённо просто. «Почти, как яичница», — шепнула она. И отправилась в лавку, за компонентами.
Лавочник подозрительно глянул на неё, поверх очков. Когда в довершение к — мука, масло топлёное, козий сыр, салями, чабрец, тмин, пяток яиц, коричневый сахар, соль морская и прочее съедобное и рядовое — она попросила дозу яда. Тоже, впрочем, рядового. От крыс. Всё так же обдумывая связь между товарами, сунулся в кладовую. И отгрузил до малейшего, по списку. Она насвистывая и улыбаясь, сгрудила всё купленное, в корзину. И, заметно склонясь под ношей, вышла из магазинчика. Хозяин, наконец додумав версию, поспешил поделиться оной с женой. Жена — с подругой, подруга — с зеленщиком, зеленщик — с семейством. Далее везде!
Через час весь городок перешёптывал о планах самой красивой женщины местечка. Строил причинно-следственные и прикидывал — как пройдёт казнь. В округе давненько не было праздников. Все события укладывались в кражу бесхозного скота и потравы соседского урожая. А сие — только порка на площади и штраф. Скукота!
Замесив тесто, нескладная супруга значительного горожанина принялась за начинку. Красивая может быть безрукой, ей не возбраняется. Она уже тем примечательна и ценна — что все мужчины хотят её. А значит, инвестиции сделаны верно. Плюшек не печёт, но славу преумножает.
И всё же, красота — вещь не вечная. И её начала увядать. А третьего дня, он — вернувшись с заседания в ратуше — глянул кисло. И молвил: «Что-то ты поплыла. Осиной талией. И бровь поредела. И взгляд уже не тот, что прежде. Не горит. Не зазывает». И — будто случайно: «Дочка у Свенсонов хороша. И надел у него большой. И человек он надёжный.. Даа. Дочка — огонь!»
Она развернула корпус, посмотрела ему в лицо. Настойчиво, боясь узнать неладное. Но спокойного выражения не потеряла, даже ухмыльнулась, слегка. Когда-то и она была — дочка-огонь. Ничего-то в нём не изменилось. Надел, женские стати и надёжность. Инвестиций..
Начинка вышла вкусная. Сытная и разнообразная. Он любит, чтоб с мясом и пикантно. Она и наворотила. Пикантно. Пальчики оближешь. Сунула пирог в печь, присела в плетёное кресло и погрустнела. Прибудет выездная комиссия. Долго и нудно будут гадать — как могло случиться. Потом вынесут определение, потом объявят приговор, потом казнят. Но она этого уже не увидит — как жаль! Зато воображение дорисовало детали. Вот он — в белой рубахе, на помост поднялся. Сказал слова покаянные и лёг под нож. Духовник покинул нечестивое зрелище. Публика — напротив — подтянулась ближе. Чтоб, в подробностях.
Она снова улыбнулась. Извлекла румяный курник из жаровни. На стол определила, льняной салфеткой покрыла. Дабы, не зачерствел, не опал.
И легко приняла яду. От крыс. Успела бросить бокал в топку. И улыбнуться опять. У неё не хватило сил достучаться в его деревянный лоб. Но — хвала сопромату! — точку напряжения. Она всё же нашла. А значит, справедливости быть. Как верили майя..»