Что думают учёные о "Велесовой книге"? — (А.Т. Липатов) статья 2

Дощечка "Велесовой книги"

О "Велесовой книге" писали многие заслуженные российские исследователи в прошлом, когда им удавалось пробить цензурные и иные препоны.

См., например, статью 1 "Что думают учёные о "Велесовой книге"? (В.И. Скурлатов)

Их мнение мало было представлено в современных СМИ. Попробуем отчасти восполнить этот пробел здесь и дадим слово доктору филологических наук Липатову Александру Тихоновичу (1926—2014).

Немного расскажем о нём. Липатов окончил филологический факультет Казанского государственного университета (1962). 1969—1972 гг. обучался в аспирантуре КГУ. Доктор филологических наук (1991), профессор (1986—2008) Марийского педагогического института им. Н.К. Крупской (Йошкар-­Ола). Он — заслуженный деятель науки МАССР (1986). Почётный работник профессионального образования Российской Федерации (2006). Специалист в области русистики и индоевропеистики, риторики, этимологии. Опубликовал более 450 научных трудов во многих странах мира. Основные труды «За гранью слова даль», «В злате кованное слово», «Региональный словарь русской субстандартной лексики», «А память сердце бередит» и т.п. Ниже дана его последняя работа о "Велесовой книге" из незавершенной книги, посвящённой защите этого памятника от нападок (с моими комментариями).

А тот, кому интересна ведущаяся полемика вокруг памятника, могут также посмотреть мои фильмы на ютуб-канале.

1. "Слово о полку Игореве" и "Велесова книга". Ответ С.А. Иванову и А.А. Зализняку.

2. "Тайна Либерии (библиотеки) Анны Ярославны".

3. И ещё микс из фильмов, которые мною сделаны совместно с каналами ТВ-3 и ТВЦ.

Итак, слово А.Т. Липатову:

«Велесова книга» — наша историческая память

У истории, как и у человека, есть своя пора детства и зрелости. Есть она и у истории нашего Отечества.

Но изначальная пора России особенная; на протяжении многих веков её старались «не замечать», а то и просто замалчивать. Но древний латинский вопрос Qui prodest? («Кому это выгодно?») всё равно должен найти ответ в нашей отечественной истории, терзаемой из века в век её хулителями и недругами, что стремились лишить Россию её изначал и самых древних корней. Ох же и нелегко рассеивать туман далей времён! Но делать это нужно во что бы то ни стало.

Вот она перед нами — «Влесова книга» (в других источниках — «Велесова книга») в переводе и с комментариями Александра Асова.

В одном из предисловий он, активный её защитник и популяризатор, пишет: «Велесова книга <...> открывает перед нами духовную Вселенную древних русов. Она вобрала в себя опыт трех тысячелетий духовных исканий, борьбы, побед и поражений многих народов, населявших Евразию. Велесова книга — единственное сохранившееся до наших дней священное писание Европы».

Однако совсем иного мнения о той же книге известный отечественный текстолог О.В.Творогов. «Влесова книга»,  — утверждает он, — вовсе не бесценный исторический источник, а мистификация», «неудачно смонтированный фальсификат нового времени — середины нашего века».

Но у «Влесовой книги» большая и полная драматизма предыстория, без освещения которой не обойтись. Да, умолкнувшие голоса наших далёких предков нелегко воскресить. А тут такой соблазн — цельное повествование о давней старине, которая намного старше «Слова о полку Игореве» и других памятников русской древности!

А знали ли наши предки, откуда и когда они вышли, чтобы прийти в Европу? Думается, знали. Задавался же древнерусский летописец Нестор мучительным вопросом, который и сегодня мы задаём себе: «Откуда есть пошла Русская земля?» И не только задавал, но и отвечал на него, опираясь на историческую память своего народа. Так, ещё князю Святославу в далёком­предалеком 972 году было ведомо, откуда пришли греки, соседи русов, и он, по словам византийского хронографа Льва Диакона (до 950 — ок. 1000), однажды на переговорах с византийцами угрожающе заявил, что если те не уплатят русам откупную, то «да переселятся они из Европы, им не принадлежащей, в Азию».

Изустно, из рода в род, и потом письменно — на буковых досках, коже, пергаменте, бересте, холсте — являли себя миру славянские Веды и Авесты. Но время безжалостно уничтожило их. Историческую память пожирало пламя костров — и пылали древние языческие творения, объявленные церковными христианскими иерархами «чёрными» и «чародейскими», гибли в огне пожарищ, оставляемых летучими ордами кочевников.

А вот «Велесова книга», как и некоторые древние памятники, уцелела случайно, хотя и её ожидала печальная участь всех безжалостно уничтоженных книг. Сегодня, пожалуй, есть основания отождествлять «Велесову книгу» с другой книгой — «Патрiарси», также исполненной на досках и упоминаемой ещё в XVIII веке учёными­-исследователями русских и славянских древностей.

В начале XIX века «Патрiарси», что значит «Патриархи», появляется в архиве коллекционера древностей А.И. Сулакадзева (1771—1830). Именно её он упоминает в своём каталоге, именуемом «Книгорекъ», в отделе «Книги не признаваемые, коихъ ни читать, ни держать в домехъ не дозволено». Здесь же делается и характеристика книги о наших праотцах: «Патрiарси. Вся вырезана на буковыхъ доскахъ числомъ 45 и довольно мелко: Ягила Гана смерда в Ладоге IX века, о переселенцахъ варяжскихъ и жрецахъ и письменахъ, въ Моравiю увезено».

Среди почти двухсот редких книг и рукописей, собранных Сулакадзевым, были ещё две очень примечательных рукописи («словено­рунные свитки»): «Боянова песнь Словену» («Гимн Бояну») и «Перуна и Велеса вещания». В его музее на дому побывал в числе других знатных людей России Г.Р. Державин (1743-­1816). Поверив в подлинность этих древних книг, русский поэт сделал их перевод на язык современности и создал балладу «Новгородский волхв Златогор» (1812).

Но, как издавна водится на Руси, известные русские учёные, занимавшиеся славянскими древностями, объявили весь сулакадзевский «каталогъ» грубой подделкой. Точь ­в ­точь как и в наше время отнеслись многие наши учёные к «Влесовой книге».

Выдающийся лингвист А.X. Востоков (1781—1864), которому представили для ознакомления с древним архивом Сулакадзева одну из словено­рунных рукописей, так охарактеризовал её: «исполненное небывалых слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы, чтобы казалось древнее».

Примечание А.Асова: А.Х. Востоков (Остен­-Сакен) так охарактеризовал отрывок из трёх строк об апостоле Андрее в выписке из «Летописи Валаамской», с которой работал А.И. Сулакадзев. Это мнение, высказанное в частном письме к игумену Валаамского монастыря, всего-­то о трёх строках из выписки, которое к тому же А.Х. Востоков не собирался даже публиковать. Оно было опубликовано уже после смерти А.Х. Востокова «почитателями» («Переписка», Сб. ОРЯС, Т. V, Вып. 2. СПб., 1873). И теперь оно везде цитируется, будто цитата непререкаемого «классика филологии» из некого столь же классического труда. Переносится на всё собрание Музеума А.И. Сулакадзева, в том числе и на «Велесову книгу» и т.п. Вот и Липатов его теперь цитирует, будто это что­-то значит и стоит вообще воспоминания. Такого рода тиражируемые цитаты должны упоминаться только в контексте критики фальсификации мнений науки о «Велесовой книге» от современных последователей Востокова, славного как и, например, А. А. Зализняк, только составлением словаря и каталога (работа вполне техническая и компилятивная, не требующая особого движения мысли).

В 1823 г. отверг А.Х. Востоков и предложение канцлера С. П. Румянцева (1755­1838), основателя носящей его имя библиотеки (ныне это Российская государственная библиотека), ознакомиться с архивом Сулакадзева. Востоков сделал всё возможное, чтобы сулакадзевский рукописный фонд не попал в библиотеку. Прав Александр Асов: «Для него [Востокова] русское язычество как культура не существовало. Сыграло роль и то, что он, крупнейший специалист по старославянскому языку, вдруг оказался не в состоянии прочесть тексты памятников. Это для него послужило доказательством их поддельности». В итоге всё собрание Сулакадзева, которое он предлагал в дар Румянцевской библиотеке, было отвергнуто.

В подлинность славянских древностей из сулакадзевского фонда не поверил и известный историк русской литературы академик А.Н. Пыпин (1833—1904). В своём труде «Подделки рукописей и народных песен» (СПб., 1898) он признаёт их целиком поддельными и даёт весьма нелестную характеристику этому коллекционеру: «это был не столько поддельщик, гнавшийся за прибылью, или мистификатор, сколько фантазёр, который обманывал и самого себя.

По­видимому, в своих изделиях он гнался, прежде всего, за собственной мечтой восстановить памятники, об отсутствии которых сожалели историки и археологи...» Пыпина своим авторитетом поддержал археограф Н.М. Сперанский (1863—1938), а потом и некоторые специалисты в области древних языков. Словом, приговор был суровым: весь сулакадзевский архив —сплошная подделка.

Примечание А.Асова: Всё это требует уточнения. Уже А.Н. Пыпин не имел доступа к собранию Сулакадзева, лишь к его каталогу из архива Ундольского. Он только ссылался на «устоявшееся мнение», то есть на слухи. А источниковеду и археографу Н.М. Сперанскому — всего лишь казалось это мнение вероятным. Он уже сомневался в сём и указал на подлинные рукописи XV века из собрания Сулакадзева, кои всё же попали в древнехранилища (см. Доклады АН СССР, Сер. В, Л., 1928, а также «Проблемы истониковедения», М., 1956).

Невольно думаешь: а что, если бы эти памятники старины были найдены не у нас, в России, а, например, где­нибудь на Синае, среди кумранских рукописей? Тут-­то уж, видать, наши учёные дружно признали бы их подлинность! Ох уж это недоверие всему нашему родному, российскому, русскому! Никому же из английских и европейских учёных и в голову не пришло назвать с ходу подделкой созданное в XIII веке, но обнаруженное лишь в XIX столетии «Житие и чудеса святого Фомы» Уильяма Кентерберийского (XII век). Признают же его выдающимся памятником раннесредневековой английской письменности!

А у нас? Сколько шума и в России и за кордоном подымается всякий раз, когда обнаруживается какой­нибудь древний русский памятник! Так было и с русско­византийским договором 911 года, и со «Словом о полку Игореве», и «Словом погибели Русской земли». До сих пор оглядываемся на заграницу, а что если там опять скажут, что и это опять голая фальсификация?

Диву даёшься, насколько мы неуважительны к своим древностям. Скажите, разве это не сенсация, когда обнаружен обширный докириллический текст — пространная редакция Боянова гимна, — того самого, девять строк русской руники которые в 1812 году опубликовал Державин? Оказалось, что это копия с более раннего оригинала.

Мы не случайно заговорили о «Бояновом гимне». Дело в том, что он содержит сведения, аналогичные тем, что и в «Патрiарси» («Велесовой книге»).

Итак, в коллекции старинных рукописей Сулакадзева, надо полагать, были подлинные и бесценные памятники старины. Резонно возникает вопрос: как же столь обширное собрание древних рукописей, в том числе подлинных или близких к этому, оказалось в коллекции Сулакадзева? Надо думать, ему уже было известно о существовании целой докириллической библиотеки, в которой находились и уникальные языческие тексты.

В самом начале XIX века вместе с российской общественностью он стал свидетелем сенсационного сообщения: найдены русские рунические тексты! В марте 1805 года в «Вестнике Европы» появилась заметка о приобретении русским послом Петром Дубровским во французском аббатстве Санлис книг, принадлежащих знаменитой королеве Франции Анне, дочери Ярослава Мудрого, которые та увезла в Галлию в качестве своего свадебного приданого.

Однако, несмотря на столь широковещательное объявление, русские исследователи так и не получили доступа к находкам Дубровского. Более того, начались странные приключения с ними. Да, утверждают учёные, в библиотеке самого Ярослава Мудрого были «великие тысячи рукописных и редких драгоценных манускриптов, написанных на разных языках». Софийский собор в Киеве стал средоточием богатой библиотеки князя. Немало древних книг хранилось также в книгарне Киево-­Печерской лавры, где Нестор­летописец создавал «Повесть временных лет», а вернее — свой «Летописец».

Но если случайности с упрямой закономерностью следуют одна за другой, тут уж, согласитесь, ни о какой случайности и речи быть не может.

И вот полтора столетия спустя «дощьки» Сулакадзева уже становятся известны как «дощечки Изенбека».

В 1919 г, офицер Белой армии, полковник артиллерии, командир Марковского дивизиона Али Изенбек, в крещении — Федор Артурович (1890—1941), недалеко от станции Великий Бурлюк близ Харькова, в разоренном Гражданской войной имении князей Задонских­Неклюдовых, обнаружил деревянные дощечки с письменами на них.

Понимая ценность находки, Изенбек приказал своему денщику собрать ветхие, к тому же ещё и растоптанные солдатскими сапогами дощечки, и спрятал их в морской мешок. А потом эти находки вместе с их хозяином оказались за границей. В 1924 г. Али Изенбек, проживавший в то время в Брюсселе, познакомился тоже с белогвардейским офицером Юрием Миролюбовым (1892—1970). Инженер­химик по образованию, тот, не чуравшийся литературных занятий, поделился с Изенбеком своими замыслами написать поэму на исторический сюжет, но при этом посетовал на отсутствие материала, какой Изенбек ему и предоставил — позволил копировать тексты дощечек.

Затем, в августе 1941 года,Изенбек умер в оккупированном нацистами Брюсселе, и все его «дощчьки» бесследно исчезли.

А через 12 лет после исчезновения в Брюсселе «дощечек Изенбека», именуемых также «Деревянной книгой», в ноябре 1953 г., в журнале «Жар-­птица», издававшемся в Сан-­Франциско русскими эмигрантами, было опубликовано сообщение под заголовком «Колоссальнейшая историческая сенсация», где говорилось о том, что «отыскались в Европе древние деревянные “дощьчки” V века с ценнейшими на них историческими письменами о древней Руси».

***

Невозможно стало замалчивать появившиеся к тому времени на Западе публикации «Влесовой книги» С.Лесным и Н.Ф.Скрипником. Появились многочисленные статьи в «Огоньке» и «Новом мире», «Неделе» и «Литературной России», в «Технике­-молодежи» и «Мире книг». Правда, в них научный анализ чаще подменялся публицистическими эмоциями; выдвигалось требование «полностью напечатать эту любопытную, хотя и небесспорную рукопись» и провести её обсуждение с «привлечением широкой общественности». Без ответа оставался, пожалуй, самый важный вопрос: а почему не печатается у нас это вовсе не «таинственное» и заинтересовавшее многих сочинение?

В условиях тогдашней «информационной блокады» было напрасно получить ответ на этот вопрос: ведь сами советские учёные были лишены возможности ознакомиться с текстом миролюбовских копий. Это стало возможным лишь в 1986 г., когда инженер из французского города Руайя Борис Ребиндер прислал в Институт русского языка и литературы академии наук СССР изданную им в 1960 г. работу «Влесова книга» с новым переводом текстов Ю. Миролюбова, сделанным с учётом всех прежних изданий и переложений.

Несколько лет с этими материалами «Велесовой книги» работал крупный отечественный текстолог О.В.Творогов, и в 1990 г. в 43­м томе «Трудов Отдела древнерусской литературы». И что особенно важно, текстолог сопроводил свою публикацию переводом самых значительных мест книги Ребиндера, безусловного сторонника её древности. Это представлялось тем более необходимым, что, по мнению О.В. Творогова, точный перевод данного текста «вообще невозможен».

Примечание А. Асова: Думаю, что на самом деле, не несколько лет, а несколько дней. Его работа в ТОДРЛ суть на 90% компиляция из замечаний С. Лесного, к коим он лишь добавил и свои придирки. А неполный древний текст из работы Ребиндера (ничего другого у него не было) он просто отнёс в редакцию, а те в типографию, и они были переданы безвестному наборщику. И вот результат, наборщик добавил свои ошибки при очередном перенаборе непонятных текстов, которые никто и не вычитывал потом.

А его отзывы о «Велесовой книге» в массовой печати вообще напоминали тогда прокламации со стороны «правоверного» большевика-­неофита. Незадолго до этого он был принят в ряды КПСС, что было воспринято в Пушкинском доме, как «исторический момент» и привело, по выражению его биографа А.А. Алексеева, к «умиротворению» пылавших там страстей. («К юбилею учёного». Русская литература, 1998, №4)

Так, первые издатели О.В. Твороговым объявлялись «носителями и пропагандистами враждебной нам (советским людям) идеологической концепции». И заявлялось «В истории нашей Родины и населяющих её народов достаточно славных страниц, нам незачем приукрашивать своё прошлое, преступно его искажать. История «Велесовой книги» должна послужить уроком всем тем, кто в погоне за сенсацией способен пренебречь элементарными принципами научного познания, кто упускает из виду нерасторжимую связь науки и идеологии». (О.В. Творогов. «Что стоит за “Влесовой книгой”?». Литературная газета, 16 июля 1986).

В толковании очень древних памятников, каким является «Деревянная книга», недопустим узкосовременный взгляд на изображаемые в ней события; нельзя смотреться в доисторию человечества, словно в глубокий колодец, в котором всё зыблется и мерцает, а наши голоса возвращаются к нам оттуда уже искажённым эхом.

Не таким ли «искажённым эхом» являются многочисленные толкования «Велесовой книги» как её противниками, так и сторонниками? А этих искажений, скажем прямо, предостаточно. Да и причины искажений разные. Теперь, когда книга уже не раз многочисленными тиражами издана и у нас и когда читатели, даже не изощренные в древних языковых премудростях, могут прочитать её в переложении на современную русскую речь, можно утверждать: нет, слишком опрометчивыми были её оценки как плохо сработанного фальсификата. Дело намного сложнее.

Зададимся вопросом, который волнует многих исследователей «Велесовой книги»: а не выдумал ли весь текст книги сам Сулакадзев, а Миролюбов — лишь жертва происков махинатора? Но вряд ли. Во времена Сулакадзева почти ничего из описываемого в памятнике не было известно; данные памятника между тем совпадают с такими историческими сведениями, полученными в наше время, о коих в пору «великого махинатора» слыхом никто не слыхивал.

Тогда выходит, что Сулакадзев, известный в научном мире как дилетант в толковании древностей, в действительности был маг и провидец, намного опередивший своё время? Не мог же он знать, например, содержания индийских Ригвед, о которых в то время не ведали ни Европа (первый научный перевод их на немецкий осуществил Г. Грассман в 1876 г.), ни тем более Россия (их переводы появились у нас и того позднее, лишь в 1972—1989 гг.). А ведь во «Велесовой книге» упоминаются ригведийские гимны об Индре и Валу. Или... Только после раскопок царского дворца в Вавилоне, произведённых в 1899—1917 гг., стало известно, что скифы воевали в войсках вавилонского царя Навуходоносора, который переводчикам «Деревянной книги» видится Набсуром.

А какою предстаёт перед нами во «Велесовой книге» история славян при её наложении на хронологическую сетку? Критикам книги видятся там сплошные неувязки и неразрешимые противоречия. Так, даже такой опытный исследователь, как О.Творогов, обвиняет автора книги в том, что тот, «желая потрясти воображение читателей», оперирует огромными временными масштабами, астрономическим количеством лет — 1500, 1300, 1000, 500... «Воевать с Римом славяне не могли тысячу лет, — не соглашается он, — так как непосредственные контакты их с империей не превышали двух веков».

Как тут не вспомнить библейского долгожителя Мафусаила с его поистине баснословным возрастом — 969 лет! Отсюда ведь даже крылатое выражение пошло по свету — мафусаилов век. А разве не баснословен возраст того же библейского Адама (930 лет) и его сына Сифа (912) или их потомка — Еноха (365)?

И, скажите, разве после этого можно согласиться со следующим суровым обвинением О.В. Творогова: «упоминание сроков в двадцать тысяч лет производит впечатление издевательской ловушки для невнимательных читателей». И тут строгий оппонент мерит, как видим, «влесово» время на нынешний аршин.

Ох же и подводят критиков «Велесовой книги» мафусаиловы веки!

Всем, кто сталкивается с «Велесовой книгой» (будь то её оппоненты или её защитники), нельзя не считаться с тем, что это не исторический трактат, сверенный со временем, а совмещение летописи и поэтических гимнов своим богам и героям. По словам С.Г. Антоненко, «летопись уходит в прошлое на тысячелетия и повествует о таком периоде жизни наших предков, который современной науке совершенно неизвестен!» Отсюда архаичность стиля и наличие фактов, ставящих нынешних историков и лингвистов буквально в тупик.

В качестве одного и, пожалуй, самого убедительного довода фальшивости этого древнего памятника его оппоненты выдвигают наличие в нём тех же риторических фигур и словесных формул, что и в «Слове о полку Игореве»; тем самым «Влесова книга» признаётся просто плохим перепевом «Слова».

Ограничимся лишь одним примером. Так, в «Слове» говорится: «Въстала Обида въ силахъ Дажь­Божа внука, вступила девою на землю Трояню», а во «Велесовой книге» есть фраза, похожая на эту: «зме [то есть землю] Трояню сме не дахом сен римиема а да не встане обидоносще Дажбожем внуцем». И в чём тут, скажите, крамола? Создатели «Слова», безусловно, были хорошо знакомы с древним поэтическим гимном «Патрiарси», и заимствования оттуда следовали из рода в род и лишь делали честь славянским боянам: этим устанавливалась историческая и художественная преемственность создаваемых ими творений.

Противников «Влесовой книги» не устраивает ещё и то, что, в отличие от древнерусских летописцев, авторы дощечек не знают имени Слава (Словена). По их мнению, своё имя славяне ведут не от праотца Слава, а от обычая славить богов: «русы — славяне, так как богам славу поют». А древнейший из славянских патриархов вовсе не Словен, а Орий. Эпоха Ория — VIII век до н. э. Но в иранской поэме «Шах­наме» упоминется Иредж и сообщается, что он жил где­то в то же время.

Известно ещё, что именно к праотцу Иреджу восходит и название Иран, и имя его жителей — арии. А ведь ариями — были не только иранцы, но и племя, во II тысячелетии до н.э. вторгшееся в Индию.

Разбёремся с термином арий, у которого сложная и трудная судьба.

Время порою даже на совсем безобидные слова табу налагает. Так сталось со словами­-близнецами арий и ариец. Не ищите этих слов в отечественных толковых и этимологических словарях. Только, видать, по необходимости да надобности нынешние лексикографы внесли их в орфоэпические и акцентологические справочники. И виною всему — недавняя история. Опошлили эти слова идеологи гитлеровского Третьего рейха времён Второй мировой. Даже долго после войны слово ариец в его изначальном значении учёные употреблять не решались: отвержение фашизма, боязнь возрождения ненавистной фашистской идеологии настолько довлели над умами исследователей, что пресекались любые попытки возвести происхождение слова арии к общеевропейской древности: слово продолжало быть изгоем, а само содержание термина было сужено до обозначения народа — предка индийцев и иранцев до их разделения. Так по воле самой истории был нанесён тяжёлый урон индоевропеистике и самой арийской проблеме, заслонённой на долгие годы проповедью арийской чистоты германской расы.

Между тем о первоначальном, более специальном, нежели этническом смысле термина аръя (древнеинд. аrуа) свидетельствуют слова, сохранившиеся во многих индоевропейских языках. В индологии господствуют два основных толкования этого термина.

Сторонники первого (Шатападха­-Брахман и др.) слово аrуа переводят с санскрита как «благородный», «полноценный», «свободный», а также и «высший, цивилизованный». Сходное значение и у авестийского термина аrуа.

Как слово аrуа оставило свои следы в Европе. Так, в кельтском языке aire — «вождь», «знать», во множественном числе airing — это «сословие свободных; тех, кто имеет право избирать короля». Древнескандинавское arioster переводится как «знатнейшие». Да и само название Ирландии (самой западной страны, которой достигли древние индоевропейцы) —Еirе — лексически и семантически совпадает с названием Ирана (Airyaman). Даже древнеиндийский бог Аrуаtаn имеет соответствие среди божеств из других пантеонов: кельтского — Еrеtоn, древнегерманского — Irtin.

У хеттов было слово аrа, что значит тоже «свободный», и оно тоже напрямую связано с аrуа. А хетты, как известно, народ очень древний. Первые известия о них относятся к рубежу XXIII—XXII веков до н. э. Жили хетты в Сирии и Малой Азии, оставив о себе добрую память — свод законов, поражающих своей мягкостью и гуманностью, — и это на фоне мрачной жестокости тогдашних восточных деспотий!

Сторонники другого толкования термина аrуа (Вайясанхейи Сайнхита и др.) считают, что слово ариец (или арий) следует истолковывать как «земледелец», а буквально «пахарь». В древних записях упоминавшейся нами «Ригведы» имеется слово аr, что значит «земля, почва». От него­то и произошли слова арий и ариец. Вот оно какое мирное и доброе это слово ариец, которое гитлеровские фашисты надолго скомпрометировали в глазах всех народов мира!

От ведического ar начало свою многовековую борозду наше слово оратай (ратай). Сразу вспоминается былинный богатырь­-оратай Микула Селянинович. У народа нашего — труженика и воина — испокон веков в чести три обязательных вещи были: орало лемешное, меч­кладенец да Слово медовое. Орало и до наших дней эхом времён донесено в призывном кличе «Перекуём мечи на орала!»

Так что Орий из «Влесовой книги» — он тоже «пахарь», сын самой Земли­-матушки, и символизирует общность славяно­-арийских корней...

И ещё одно замечание в защиту «Велесовой книги». Она — вещь особенная: это не летопись и не историческая хроника, а сборник языческих поучений, легендарных и богослужебных сказаний. И всё тут — история, быт, религия — слилось в одну речевую симфонию. Именно с учётом этого и следует предъявлять критикам «Велесовой книги» свои требования.

Порубежье ХХ—ХХI веков высветило истинный лик «Велесовой книги» и её новые грани. К тому же преждевременными оказались и заявления исследователей, утверждавших, что «Велесова книга» — это грубая подделка.

Благодаря новым разысканиям А.И. Асова, современная славистика обогатилась в последнее время новыми открытиями и, в первую очередь, двумя томами книги «Веда славян» (1874 и 1881) южнославянского учёного С.И. Верковича (1821—1893); однако книга вплоть до последнего времени оставалась неизвестной нынешним исследователям «Велесовой книги», — да и не только нынешним… Оба тома этой книги вышли очень малым тиражом и, по свидетельству А.И.Асова, «в настоящее время существует всего несколько экземпляров как первого, так и второго тома».

Правда, в 1997 году двухтомник С.И. Верковича был переиздан в Софии. Но опять­-таки его тексты не сопровождались переводом, отсутствовал и столь необходимый для исследователей комментарий; а он ­то особенно нужен, поскольку подлинник книги написан на мало известном болгаро-­помакском языке, не знакомом научной среде. Потому­ то даже после выхода в свет книги С.И. Верковича исследователи фактически не делали на неё ссылок: в XIX веке она так и осталась неизвестной даже таким маститым исследователям славянского язычества, как Н.И. Костомаров, А.С. Фаминцын, Д.О. Шеппинг; «ни разу не упомянул о ней (книге С.И. Верковича) ни один российский учёный и в веке ХХ­-ом— ни Б.А. Рыбаков, ни кто­-либо из его школы, ни даже его противники, — ни разу, ни словом» (А.И. Асов).

Вот так почти полтора века и длится «заговор молчания» вокруг «Веды славян» С.И. Верковича. А ведь она — что мощный луч, бросающий свет и на «Велесову книгу», обнажая в ней гены подлинности. Не о том ли свидетельствуют и факты, на которые указывает А.И. Асов в «Славянских Ведах» (М., 2010)?

Как известно, А.И. Сулакадзев, на которого пало подозрение в создании «Велесовой книги», умер за целых полвека до первой публикации «Веды славян» у нас, в России, и правомерно ли обвинять его в этом? А что касается С.И. Верковича, то он вообще ничего не ведал о «Велесовой книге». В свою очередь, не знали о «Веде славян» и первые публикаторы «Велесовой книги».

И ещё. В 1995 году А.И. Асовым был впервые опубликован «Боянов гимн», в то время как архивная копия этого древнеславянского памятника датирована 1811 годом. Причём и этот источник оказывается ни в чём независимым ни от «Влесовой книги», ни от «Веды славян». И уж, конечно, никому не были известны обнаруженные недавно архивные материалы по «Веде славян»: и те, что опубликованы в 1997 году в Болгарии И.Г. Гологановым, и те, что в 2002 году обнаружил в Санкт-­Петербурге А.И. Асов.

При этом «Веда славян», оставаясь целиком независимым источником, содержит в себе много того, что есть только во «Велесовой книге» и в «Бояновом гимне». И это, пожалуй, немаловажный показатель в пользу подлинности «Велесовой книги», о которой не перестают ломать копья её сторонники и противники. Доколе ж?

Надо снять с «Велесовой книги» клеймо фальсификата: никому не по силам подделка такого крупного памятника старины — и не только великому мудрецу-­одиночке, но даже если за это возьмётся целый сонм специалистов —историков и лингвистов, археологов и палеографов... Нет, не отвергать «Велесову книгу» надо, а исследовать. Очень права Ольга Скурлатова: «Исторический аспект “Влесовой книги” — сложный узел. Его надо не отрицать, как стремятся некоторые круги (учёных), а распутывать». Верится, не поглотила пучина неизвестности Дощечки Изенбековы; появятся они пред очи изумлённых россиян, и новые Татищевы да Ключевские скажут о ней своё веское слово.

Ещё более двух с лишним столетий назад патриарх нашей науки М.В.Ломоносов (1711—1765) писал: «Не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить столь поздно, а откинуть старинное, в чём другие народы себе чести и славы ищут». А нам, россиянам, и сегодня не занимать этой славы.

Во «Велесовой книге», прямой наследнице «Патриархов», наша историческая память, наши древние отеческие корни, в ней — наша гордость за великое прошлое — героическое и трагическое, печальное и радостное. Она —духовное мерило древних русов, их священное писание .

Заказать книги Александра Асова можно через интернет в Читай-городе (смотри здесь по ссылке). Отдельно там же Велесову книгу и Веды Руси