После обеда закружил снежок, и к вечеру наш двор потихоньку принарядился. Иначе было бы совсем грустно - слякоть в рождественские дни. А когда развеялись тучки, появился… он. Я смотрел на него минут десять. Аж дыхание затаил. Скажи кому завтра, засмеют. Но он не был галлюцинацией! Он сидел на подоконнике со стороны улицы. Чертик – рыжий, с белыми подпалинами. Сидел по-турецки, немного сутулясь. Заходящее солнце хорошо освещало его треугольную головенку. Редкие цыплячьи волосины на затылке время от времени перебирал ветерок.
Чёртик глядел куда-то вдаль, прищуривался, шевелил пухлыми серыми губами, шмыгал носом. Слышать шмыганий я, конечно, не слышал, зато хорошо видел чертика в профиль, и то, как ритмично подергивается и сморщивается его овальный носик. Да-да, вовсе не пятачок, коим чертей награждают разные художники, а именно нормальный себе носик. Навроде человеческого, только подлиннее, схожий с баклажанчиком.
Чертик был совсем еще зеленым, хлюпиком весом в полкило, а рожки его, вероятно, стали пробиваться совсем недавно, причем один рос быстрее. Я щелкнул по стеклу. Чертик даже ушком не повел. Пришлось стукнуть сильнее. Он неторопливо повернул голову, встал, подошел к окну вплотную и показал на форточку. Я ее отворил. Визитер в два приема впрыгнул в квартиру, сипло пробормотал слова благодарности, потер щеки. Далее, оглядевшись, преисполненный достоинства, он поцокал в мою сторону. Запаха серы я не почувствовал, скорее пахнуло плюшевым мишкой из детства.
- Не поскользнитесь, э…
Я перевернул пустую кастрюльку вверх дном, поставил ее на пол.
– Присаживайтесь.
С грацией балетмейстера он устроился на краешке кастрюли. Скрестив на груди ручонки.
- Уж не обижайтесь. Хочу убедиться.
Прежде чем устроиться в кресле напротив, я дотронулся до чертика.
Его плечико можно было сравнить с велюровым подлокотником. Правда, оно излучало весьма реальное и весьма нездоровое тепло.
- Не сомневайтесь, я черт. И я приболел. Температура, - протянул гость козлетоном, тоскливо зыркнув на меня из-под красных бровей.
Выпуклые глазюки цвета обработанного янтаря напомнили лемуровы.
- Январь на дворе, однако.
- Угу. Летом у вас приятнее.
- Какими судьбами?
Я снял с бельевой веревки старый шерстяной платок и протянул чертику:
- Закутайся.
- Спасибо.
Он набросил платок на плечи и стал похож на восточного мудреца.
- Мне бы домой. Подышать у серного источника. На камушках лавовых полежать. Эх…
- В чем же дело?
- Нельзя. Я прикрепленный.
- Ого! Новый глава нашего ЖЭКа? – мне стало смешно.
- Извините, мне неведомо, кто такой Джек. Я прикреплен к вам.
- И чем займемся? Устроим адскую вечеринку?
Он моего игривого порыва не поддержал. Зрачки его расширились, мордуленция раздулась. Вылитый наш кот Персик. Вот уж преисподнее мастерство - менять обличье. Чертова генетика!
- Ладно, не дуйся.
- Учтите, когда люди перестают отдавать добро, появляемся мы. Прикрепленные.
- Добро? Прикрепленные? А эти… ангелы? Ангелы-хранители которые. Они тогда куда?
- Уступают место нам. Паритет. Когда видно, что человек неисправим. Черств, злобен. Или равнодушен. Находясь рядом, мы соразмерно его неправедным поступкам растем, крепнем. Сопровождаем. Ждем момента, когда… И доставляем, туда, к нам. Уяснили? - он по-учительски возвысил голосок.
- Разумеется. Но при чем тут я? Со мной – порядок. Позавчера не позволил продавщице обсчитать себя. На прошлой неделе тщательно помыл полы во всей (я скромно потупился) квартире. Честно.
- Ваши примеры годятся лишь для вас лично. Остальным от этого ни тепло ни холодно, - чертик поежился.
- Каким еще остальным?
- Живущим. Пока. И могущим выбирать.
- Великолепно. – Хм… Получается, я… я… допрыгался, что ли? Хм. Возможно. Мишке из отдела снабжения с отчетом не помог? Не помог. Наврал, что болен. Ильиничне, соседке, лампочку в ванной уже год меняю. Почему? Неохота. Деду в последний раз когда звонил? А вчера нагрубил кондуктору в трамвае. Мда, кривая ползет вниз. Ситуация… Постой. А выбор? Или как там, последняя попытка?
- Я знал! Я знал, что вы небезнадежны! - он подпрыгнул.
Кастрюля хулиганисто дзенькнула.
- У вас еще остается шанс вернуть того, ну, с пуховыми крыльями. Иногда получается его вернуть.
- Вот как? - я с тревогой наблюдал за багровеющим закатным небом.
Он утвердительно затряс головой.
- Нужно успеть до наступления полуночи. Начните с чего-нибудь. Склоните чашу весов. Предположим…
- Слушай, все хочу спросить, - перебил я. - Тебе-то какая корысть? Ты же отправлен делать это свое темное дело.
- Тут солнце. Оно яркое, слепит, – он сконфуженно скривился, – глаза слезятся, нос чешется. Наверное, я какой-то иной. Аллергик. Другим-то нипочем, – чертик вздохнул. – Только не думай, что я тебе сочувствую, - он отвел взгляд в сторону.
- Прости. Ты… ты страшно свирепый, натуральный…
Он взбрыкнул ножонкой и заорал:
- Молчи! Ложь только усугубляет!
Я захлопнул рот.
Он поморгал несколько секунд, повздыхал, почмокал.
– Есть! Сейчас же иди на балкон, соедини ладони в лодочку, вытяни руки и досчитай до тринадцати. Поторопись.
Ничего не переспрашивая, я выбежал на балкон, сделал, как мне велели, и принялся считать:
- Один, два… шесть… девять… Тринадцать!
В этот момент в мои ладони что-то легонько упало, а с балкона этажом выше раздались ойканья. Я заскочил в комнату и включил свет. Кольцо. Я поймал падающее кольцо!
- Ее зовут… А… А… - чертик, стоящий у моих ног, мучительно пытался произнести слово, жмурился, фыркал и мычал. – В общем, узнаешь сам. Позже, - пробормотал он.
- Отдам кольцо - и спасен? Но ведь тебе дадут по шее. У вас там не забалуешь.
- Эгоизм у нас не порок. Хотя наказания мне не избежать. Ничего! - он усмехнулся. - Главное, вернусь дом…
Чертик вспыхнул и исчез на полуслове. Невидимая сила швырнула меня в угол, лампочка под потолком лопнула, а в сгущающейся тьме возникли глазищи-угли. Они приблизились ко мне, и кто-то из ниоткуда гаркнул:
- Это еще не финал, букашка!
***
…Я добирался до прихожей вечность. Часы показывали без пяти двенадцать ночи.
«Бегом, бегом!» – сжимая кольцо, я прыгнул на лестничную площадку. В голове неожиданно закрутилось: «Не лишайте парня ножек, не лишайте парня рожек. Пусть он чертик – ну и что ж, он и с рожками хорош».
Пальцы тянулись к кнопке звонка еще лет двести.
На пороге стояла заплаканная… она. Она! Я сразу понял. Та, что дороже всех колец на свете. Но у меня было лишь одно.
- Меня зовут Григорий. Я принес твое кольцо.
- А я Ангелина, - она робко улыбнулась.
Жаль, что мы не услышали, как над нашими головами захлопали крылья.