Что такое расстройства пищевого поведения и с чем их едят? Начнем немного издалека — с мифа о том, что все расстройства пищевого поведения вызваны «глянцевым» культом худобы. Почему модели обычно начинают карьеру в 12–14 лет? Юное лицо и упругая кожа вполне могут быть и у тридцатилетней женщины, так почему же именно подростковый возраст? С тех пор как Твигги и Кейт Мосс задали стандарт суперхудобы, индустрия моды следует ему на модных показах и на страницах женских журналов. Но процент женщин, которые генетически наделены «трендовой» худобой, очень и очень мал: природа редко создает тела, неспособные накапливать жир, потому что они не выживают в условиях дефицита еды. Но в малых дозах такой тип встречается в популяции: в генетических архивах всегда содержится определенный процент крайностей.
То же самое можно сказать про склонность к быстрому набору веса, про рост, цвет глаз, волос и даже про те или иные психические расстройства. Гены сочетаются друг с другом, как разноцветные стеклышки в детском калейдоскопе. Одни и те же стекла образуют совершенно непохожие узоры, а разное сочетание одних и тех же генов может дать абсолютно противоположные результаты: и склонность к психозам, и гениальность.
По одной из теорий, возникновение шизофрении и стабильное количество больных в человеческой популяции есть плата за периодическое появление гениев, которые толкают цивилизацию вперед. процент женщин, которые генетически наделены «трендовой», худобой очень и очень мал: природа редко создает тела, неспособные накапливать жир, потому что они не выживают в условиях дефицита еды Так вот, в случае с худобой, как и в случае с гениальностью, в идеал возведен результат очень редкой комбинации генов, просто технически невозможной для большинства людей: на то он и идеал, чтобы быть в дефиците.
Но, несмотря на редкость суперхудобы, подиумы на модных показах должны заполняться невесомыми моделями с длинными ногами. Где же взять в таком количестве служительниц культа худобы? Эврика! Среди подростков. Пубертат — это полная пространственно-эндокринная перестройка тела перед половым созреванием. Тело готовится к этому по-разному. Вариант первый: полнеет, то есть делает запас для дальнейшего рывка роста. Но пока рывка не случилось, нервов уходит немало: «Мой ребенок разжирел! Конец спортивной (танцевальной) карьере!» Вариант второй: тело копит жир и одновременно растет — медленно и плавно (особенно если расти оно задумало невысоко). И есть третий вариант: резкий бурный рост (до 180 см и выше), а потом это длинное тело, не торопясь, «обустраивается» мышцами и жиром. Девушки, чье тело пошло по третьему пути развития, и интересуют рекрутеров модельных агентств, однако длится этот интерес всего пару лет — поэтому век модели так короток. Чтобы навсегда остаться длинной и худой, женщине нужно либо быть генетически к этому склонной (а такое, как мы отметили выше, встречается редко), либо испытать на себе все последствия расстройств пищевого поведения, что мы и можем массово наблюдать среди взрослеющих моделей, отчаянно ведущих борьбу с естественными процессами тела.
Есть разные объяснения, почему худоба стала такой модной. Одни считают, что для худых моделей проще шить, другие видят в этом коварный замысел модельеров-геев, затеявших убийство женственности. Кто-то уверен, что это попытка легализации педофилии или атака на феминизм: ведь девушки-тростинки, которые едва держатся на ногах, меньше всего похожи на борцов за независимость. Наоборот, они нуждаются в опеке и защите. Может быть, кто-то из сторонников этих версий прав или отчасти правы все вместе, но мне хотелось бы развеять миф, что только модная индустрия виновата в резком увеличении случаев расстройств пищевого поведения. Да, мода вносит свой вклад в телесный невроз. Да, исследования говорят, что среднестатистическая женщина после просмотра канала Fashion TV или чтения глянцевого журнала испытывает тревогу по поводу своего тела. Это чем-то похоже на воздействие вируса. Вопрос в том, почему иммунитет с ним не справляется.
Прежде чем мы более детально рассмотрим расстройства пищевого поведения, поясню, почему о них так непросто говорить с людьми, далекими от практической психологии. Дело в том, что основной диагностический инструмент психиатра и клинического психолога — он сам и его концепция патологии. Сегодняшние специалисты из самых разных областей — часть мира диетической культуры, диетического менталитета, основные посылы которых: «Ты сама по себе недостаточно хороша» и «Быстрее, худее, еще худее». Давайте сравним два объявления и попробуем предположить, какое из них ждет больший коммерческий успех: Психолог, работаю с расстройствами пищевого поведения, помогу разобраться в проблеме переедания и гарантированно снизить вес и Психолог, работаю с расстройствами пищевого поведения, помогу разобраться в проблеме переедания, нарушенном образе тела, помогу принять и полюбить свое тело. Фразу «гарантированное похудение» можно встретить где угодно: в рекламе тренингов, на упаковке продуктов, на бутылках с водой, даже на коробке с аудиокурсом английского языка (я не шучу, мне встречалось и такое). Эти слова помогут продать что угодно.
Проведем еще один мысленный эксперимент. Предположим, вы читаете статью в газете: Датские ученые обнаружили в тростниковом сахаре токсины, которые влияют на ДНК жировой клетки, не давая ей саморазрушаться. Таким образом, потребители тростникового сахара рискуют набрать лишний жир. На самом деле это неправда. Я написала первое, что пришло в голову, но яд «диетической» культуры действует таким образом, что подобную информацию легко принимают за правду. Люди верят любой фразе, которая начинается со слов: «Надо ограничивать себя в…» или «Данный продукт опасен для фигуры…» и т.п. Ненормально не только постоянно испытывать ненависть к своему телу, но и считать, что эта ярость — в порядке вещей Лучший способ поставить пациенту диагноз «расстройство пищевого поведения» — проанализировать его отношения с едой и телом. Но трудность здесь заключается вот в чем: то, что когда-то было редкой патологией, сегодня стало почти нормой. Когда-то диагноз «дисморфофобия» был известен лишь психиатрам и клиническим психологам. Неприязнь к телу или какой-то ее части рассматривалась как патологичное состояние, и, если у пациента были подобные жалобы, его отправляли вовсе не к пластическому хирургу, а прямиком к психотерапевту. Подобные случаи детально рассматривались специалистами и описывались с точки зрения различных подходов — психоаналитических, медицинских, философских. Вот мужчина недоволен своим носом, а девушка — попой, это обсуждалось на консилиумах, шли дебаты о причинах дисморфофобии: нарушено ли восприятие схемы тела на уровне системы проприоцепции или же случился эмоциональный перенос. Но никому из врачей не приходило в голову считать такие состояния нормой и срочно исправлять «дефектные» части тела. Совсем не так обстоят дела сейчас, когда капитал можно делать из воздуха, особенно если в нем витают страхи и тревоги.
Про маркетинг и косметическую индустрию написаны гигабайты критических статей, но и в более «честные» отрасли пробралась нормализация патологии. Например, в хирургию. Изначально пластическая хирургия занималась травмами, ожогами, врожденными генетическими аномалиями внешности. И поводом к оперативному вмешательству в первую очередь были нарушения функции какого-либо органа. Раньше в женских журналах вряд ли можно было встретить статьи с заголовком типа «В этом сезоне модно иметь острые скулы и маленький носик». Но, как я уже писала, медицина постепенно занимает место религии, обещая человечеству то, с чем не «справились» традиционные конфессии, — исцеление и бессмертие для ВСЕХ. Вернее, она предлагает универсальный алгоритм исцеления.
Конечно, медицина не могла не использовать мечту человечества о вечной молодости и красоте, мечту о магических изменениях за одну ночь: проснулся (от наркоза) — и ты другой человек. Поэтому сегодня мы можем наблюдать удивительные вещи, например скидочную карту постоянного клиента клиники пластической хирургии. Еще лет 50 назад такая карта воспринималась бы как приглашение быть постоянным клиентом ожогового центра. Или как если бы врачи уверяли пациентов, что слышать голоса в голове — это нормально, и вместо лекарств, помогающих утихомирить самоактивацию слуховых зон коры, предлагали бы пациентам прислушаться к голосам и купить продукт, который они рекомендуют. Голоса требуют зелье из крови девственницы и пепла летучей мыши? Сейчас сделаем. Напрасно вы считаете, что это вам не нужно — прислушайтесь внимательнее к голосам, они плохого не посоветуют. Ненормально не только постоянно испытывать ненависть к своему телу, но и считать, что эта ярость — в порядке вещей. Такое состояние требует внимания, любви, заботы, сбора анамнеза — личной истории отношений с телом. Быть может, человек ненавидит его за «предательства» своих желаний и стремлений. Возможно, его детство прошло в среде, где тело подвергалось физическому или вербальному насилию, и иного языка общения с ним человек просто не выучил. Все эти вещи важно увидеть, чтобы понять, какое именно «лекарство» нужно конкретному человеку, причем лекарство это должно быть замешено на базовых ингредиентах — любви и принятии. А такого не встретишь в рекламе клиник пластической хирургии. Только рассматривая расстройства пищевого поведения сквозь призму любви и принятия, мы можем отнестись к пациенту с пониманием, сочувствием, заботой и выйти за рамки привычных фраз: «Возьми себя в руки» и «Где твоя сила воли?».
Три кита расстройств пищевого поведения — анорексия, булимия, приступы обжорства.
Согласно справочнику психических расстройств DSM-571, самые распространенные и изученные диагнозы расстройств пищевого поведения у взрослых — это нервная анорексия (патологическое желание худеть), булимия (очистительное поведение после еды, чаще всего — вызывание рвоты) и приступы обжорства (приступообразное поглощение пищи, в разы превышающее привычные порции). Для других случаев есть категория «неуточненные», когда понятно, что отношения с едой у человека не складываются, но под три вышеописанных диагноза пищевое поведение не подходит.
Термин «нервная анорексия» стали употреблять еще в 1873 году благодаря личному врачу королевы Виктории, так что в справочнике психических расстройств этот диагноз появился самым первым, задолго до общественного возведения худобы в культ. Советские психиатры и психологи тоже занимались этой проблемой, поэтому устойчивое мнение о том, что анорексией нас «заразил» западный глянец, — не более чем миф. Например, в своей работе известный советский клинический психолог, основатель отечественной патопсихологии Блюма Вульфовна Зейгарник описывает историю болезни своей пациентки, которая лечилась в 1974 году, и это был типичный случай нервной анорексии. Поскольку у больных анорексией смертельные исходы встречаются чаще даже, чем у страдающих депрессией и шизофренией, то долгие годы ей уделялось повышенное внимание.
В каждом конкретном случае расстройство — это смесь из генетики, обстоятельств жизни, среды, в которой воспитывался человек, и его окружения. Однако булимия и приступы обжорства влияют на качество жизни ничуть не меньше анорексии. В каждом конкретном случае расстройство — это смесь из генетики, обстоятельств жизни, среды, в которой воспитывался человек, и его окружения. За каждым диагнозом всегда стоит личная трагедия. В случаях расстройств пищевого поведения, как и вообще в психиатрии, самый важный вопрос: «Почему?» — в чем причины депрессии, шизофрении, самоубийств? В этом «Почему?» собран клубок из боли, страхов и надежды. Почему это происходит со мной? А вдруг я схожу с ума? Что такое безумие, есть ли от него лекарство?
На протяжении всей истории тема безумия волновала людей и пугала их, потому что в основе страха безумия — боязнь потерять контроль, а это, пожалуй, «самый страшный страх». И не важно, на каком языке мы выражаем этот страх — религиозном (одержимость демонами), нейробиологическом (спонтанная активация нейронных цепей) или философском, когда размышляем о природе саморазрушения, — вопрос остается: «Почему я делаю то, что разрушает меня? Кто управляет той частью меня, что наносит мне вред?» Не так уж важно знать конкретный ответ на это «Почему?», тем более что объяснение можно найти в многофакторной психиатрической модели (генетика заряжает ружье, среда нажимает на курок). Гораздо важнее другие вопросы: «Как мне понять себя и свою болезнь и как принять то, что, хотя речь постоянно идет о еде, дело совсем не в ней?