По вторникам и четвергам к моей маме приходил социальный работник.
Это была хмурая женщина в возрасте, застёгнутая на все пуговицы.
Я сейчас не про одежду - про ее настрой.
Ее звали Татьяна.
Она меня здорово спасала, на самом деле.
На тот момент мама ходила совсем слабо, только села в инвалидную коляску, была невыносимо капризна и вызывающе беспомощна.
Однажды маму увезли на скорой с подозрением на инсульт, а через два дня мне позвонил врач из интенсивной терапии и просил ее забрать: "инсульт не подтвердился, от старости вылечить нельзя, а характер у вашей мамы - замените расстрелом".
Это я как пример того, что с мамой было действительно сложно.
Я жила далеко, в другом городе, приезжать часто не имела возможности, приценивалась к услугам сиделки. Как бы цинично это ни звучало, но стоимость сиделки зависела от веса пациента, за которым ей предстояло ухаживать.
А мама была в теле, поэтому - минимум 50 тысяч в месяц.
А социальный работник Татьяна была бесплатная. И очень терпеливая. И поэтому она меня правда спасала.
Она приносила маме кефир, колбасу и булочки с маком и подшивала чек за покупки в школьную тетрадочку, на обложке которой было написано "Журнал посещений".
Мама отдавала деньги за покупки с чаевыми, больше, чем надо. Например, если покупка была на двести рублей, мама отдавала пятьсот и настаивала на том, чтобы Татьяна взяла сдачу себе.
Мама могла себе позволить такую щедрость: ей не нужны были ни кефир, ни булочки, я раз в неделю забивала холодильник едой до отказа и платила соседке со второго этажа, чтобы она под предлогом дружбы регулярно варила маме супы и обеды - но маме нужно было общение, и именно за него она, как мне кажется, и платила "чаевые" Тане.
В журнале посещений Татьяна писала отчет об этом общении: "Говорили о разном".
Не знаю, о каком разном они говорили, но Татьяна смотрела на меня очень холодно, даже осуждающе, хотя смысл патронажной социальной помощи как раз в том, чтобы в команде с родственниками обеспечить маломобильному человеку максимальный жизненный комфорт.
Команды из нас не получалось.
Татьяна будто дружила с мамой против меня, хотя, по идее, мы с ней должны были дружить против маминой болезни.
Но однажды мы с Татьяной застряли в лифте. Стояли в кромешной темноте, ждали диспетчера.
Это было мучительно неловко. Кроме маминых капризов и списка покупок, других тем для разговоров у нас с Татьяной не было.
- А правда, что вы своего ребенка в детдом сдали? - спросила вдруг у меня Татьяна.
- Чтоооо?
- Ваша мама сказала, что вы сдали. И поэтому к ней внука не возите.
Я тяжело вздохнула и достала телефон.
- Вот это мой сын, - сказала я, включив последнее видео. - Это он вчера, на детской площадке играет. Мы с ним за всю его жизнь не разлучались на срок больше трех дней. У моей мамы деменция. И справка о наличии психологических проблем, Татьяна. Вы, когда "говорите о разном", помните об этом. И да, в прошлую субботу я привозила его к бабушке... Просто она не помнит.
В этот момент очень театрально включился свет. Татьяна смотрела на меня иначе, мягче, с сочувствием.
- Я сейчас отличный урок получила, - сказала она.
С того дня мы с Татьяной стали командой.
Мы объединились пониманием того, как это страшно - стареть и болеть.
Потом маме стало хуже, я наняла сиделку, но от услуг Татьяны мы не отказывались. Она уже была как родной человек, посвященный в проблемы семьи.
Вторник и четверг.
Кефир и булочки.
Разговоры о разном.
Святое.
Когда мамы не стало...
Это был вторник... или четверг.
Позвонила Татьяна, спросила, что купить.
- Всё, Таня, больше ничего не надо по этому адресу покупать. Никогда...
Я почему-то не смогла произнести вслух глагол "умерла".
Татьяна приехала через час.
Впервые без кефира.
Обняла меня.
Выразила соболезнования.
Протянула конверт.
- Что это?
- Это "чаевые". Твоя мама была очень щедрой. Слишком. Она сильно переплачивала мне за продукты.
- Ей так хотелось. Она платила вам за общение, за дружбу. Она же знала, что с ней сейчас... сложно дружить.
- Оля, я все понимаю. И я, видишь, брала у нее эти деньги. Подыгрывала. Ей это было важно. Просто это моя работа – навещать, помогать тем, кто нуждается в помощи. Я выбрала ее сознательно, и за нее я получаю зарплату. А совесть моя при мне, Оля. Я пациентов не обворовываю, даже если они настаивают. Это деньги твоей мамы, но точно не мои. И тебе они сейчас пригодятся.
Мы стали спорить и плакать.
Плакать и спорить.
Таня в итоге не взяла денег.
Обняла меня крепко и шагнула в лифт.
- Спасибо, Таня...
- Знаешь, у меня очень сложная работа. Люди в старости невыносимы, часто психологически не сохранны, иногда откровенно злы и агрессивны. Старость обнажает много скрытых недостатков. А мама твоя была хорошая. Просто... недолюбленная...
Двери лифта закрылись.
Я еще долго стояла на лестничной клетке с тем конвертом, пока окончательно не замерзла. Была очень холодная зима.
Старение родителей - это неизбежная проверка нас, детей, на качество. На качество личности.
Старость капризна, беспомощна и страшна своей неизбежностью.
Она кишит болезнями и часто обездвиженностью. И наши родители становятся вдруг нашими детьми, иногда такими сложными, напуганными, беспомощными...
Но ведь это течение жизни, его не развернуть вспять.
И очень ценно, когда в этой страшной жизненной ситуации приходит Таня и крепко обнимает взрослую женщину, в которой видит зарёванную, резко повзрослевшую девочку с косичками...
Желаю всем такого ангела-хранителя.
