Предыдущий отрывок - https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-pauka-prodoljenie-5f0ca5a76e1b0e7dee7744e0
Начало - https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-pauka-triller-nachalo-5eece3baf8234b4d93dbe53d
Выходя из здания ГУВД, я пытался хоть как-то уложить в голове услышанное. Майор был прав: без сегодняшнего разговора пазл не складывался. Наше знакомство с Яной выглядело каким-то нелогичным, необъяснимым, интуитивно я чувствовал, что для «завершения шедевра» не хватает двух-трех штрихов. Сегодня майор нанес их на полотно.
Вместе с чувством стыда было и облегчение, прояснение. Как после дождя становится легче дышать, так после разговора с майором стало легче думать. Не было ни злости, ни обиды. Было – понимание.
Первым делом созвонился с ребятами из мастерской кузовного ремонта, узнал, что выправленную дверь только что покрасили, и она сохнет. Завтра можно будет авто забрать, впрочем, как и автомобиль Яны.
Следующий звонок – Либерману, чтобы на работе сегодня уже не ждали, так как в клинику, скорее всего, не вернусь.
Вторую жертву Лекаря, с которой мне предстояло встретиться, звали Лидия Ощепкова, жила она на окраине, поэтому добрался я к ней уже к вечеру. На подносе рядом с диваном, на котором она сидела, я увидел чашку из-под кофе, пару немытых тарелок, вазочку с сахаром, ножик и маленькую ложку.
- Уж извините за такой интерьер, Илья Николаевич, голова все еще кружится, мотает из стороны в сторону, хожу с большим трудом, - пожаловалась мне Лидия Самсоновна, узнав, что я врач. – Я прилягу, с вашего разрешения. Лежа, возможно, больше вспомню.
- Конечно, конечно, - закивал я, привычно доставая диктофон, пока она устраивалась поудобней на просторном диване.
- Это правда, что вы с ним, с этим выродком, еще беседуете?
- А что мне делать?! – развел я руками, не сразу догадавшись, кого она имела в виду. – Работа такая. Надо же установить, что заставило его совершить… злодейство.
- Я бы таких на кол сажала. Чтобы медленно и мучительно…
Бледная, с копной рыжих волос, резко очерченными скулами и небольшой горбинкой на носу, она производила впечатление утомленной императрицы, отдыхавшей в своей опочивальне на многочисленных подушках. Ей бы платье с серебряной вышивкой да корону из двух полушарий, так хоть сейчас - на трон. Темный подвал с грязными матрацами никак не монтировался с ее внешностью.
Сквозь усталость, медлительность и бледность проступал недюжинный и вполне объяснимый гнев на Бережкова, который варварски разрушил все ее планы.
- Я должна была ехать на конференцию в Стокгольм с докладом, - негодовала она, подкладывая подушку себе под локоть. – Коммуникации, это же моя тема, понимаете?! Там без моего доклада, поверьте, все достаточно тускло. Пострадали люди, деньги вылетели в трубу, сейчас придется ждать еще год, если не больше! И все из-за этого… слова не подберу подходящего, чтобы его обозвать. Все сорвалось!
- Лидия Самсоновна, слава Богу, живы остались, - несколько удивленно заметил я. – А конференции будут еще на вашем веку. Лучше скажите, как и где он вас подкараулил.
- Здесь я вообще ничего понять не могу, Илья Николаевич. Искала для сына щенка этого… бернского зиненхунда. Вернее, искали сначала вместе, но потом Бориска вильнул в сторону.
- Как это, вильнул в сторону, - прервал я ее, словно пропустив в фильме самое интересное и попросив отмотать сюжет обратно. – Давайте-ка по порядку.
- Короче, парень мечтает о такой породе с детства. Она и мне нравится, чего греха таить. Нашла один адрес, другой. Звоню…
- Простите, я, конечно, не специалист, но разве сам он найти продавца не в силах? Я сына вашего имею в виду.
- Ой, что вы говорите, - замахала она руками. – Купит, да не то, какую-нибудь нечистокровку… А я потом кори себя всю оставшуюся жизнь, что просидела, сложа руки, не подключилась вовремя. Уж лучше сама… Так вот, звоню… То не отвечают, то уже продали… И вот, наконец, кажется, повезло, поехали с Бориской… Это моего сына так зовут... Муженек, оглоед, придумал имечко. А я, дуреха, согласилась. До сих пор себе простить не могу!
- Не очень-то лестно о своем муже вы… Где он, кстати?
- Сейчас в супермаркете покупки совершает. Не дай Бог, забудет что, проверю… Пойдет покупать снова. Как миленький!
Она потянулась к письменному столу, взяла с него два сцепленных скрепкой, отпечатанных на принтере листа бумаги и протянула мне. Пробежав глазами текст, я чуть не присвистнул. Это был список покупок, состоящий из восьмидесяти двух пунктов, которые должен был принести домой супруг. От колготок конкретного размера до моющего средства, от средства от изжоги до тюлевых занавесок, не говоря уж о продуктах питания.
- Запустил хозяйство без меня! – видя мое выражение лица, пояснила Лидия Самсоновна. - Лоботряс! Мужиков одних оставлять надолго нельзя – себе дороже выйдет.
- Мужчин беречь надо, - вступился я за собрата по гендерному цеху. – У нас атеросклероз развивается раньше, от стрессовых ситуаций даже онкология может начаться. Изменения на сетчатке глаза, опять же…
Посмотрев на меня, она снисходительно покачала головой:
- А у нас, женщин, что развивается чаще, чем у мужчин?
- Камни в желчном пузыре у вас чаще образуются, - постарался я не ударить в грязь лицом. – Щитовидная железа чаще увеличивается.
- Значит, равенство получается, - развела «императрица» руками. – А то, что лентяев среди вас больше в несколько раз, об этом вы почему умолчали? Маньяков, у которого в гостях я недавно побывала, заметьте, без приглашения, тоже среди мужиков больше, не так ли? Он сейчас придет, я еще уборку его заставлю делать!
Мне подумалось, что женщина фактически уравняла в своей речи мужа и Лекаря, перечислив их через запятую. Признаться, мне бы не хотелось, чтобы меня кто-то так же однажды уравнял.
- Кстати, - насторожилась моя собеседница. - Что-то притих сыночек… А это верный признак того, что опять в интернете заходит не туда, куда надо. Ща я ему кайф-то обломаю.
Она неожиданно резко поднялась, пошатнулась, но, схватившись за мою руку, устояла и зычно крикнула:
- Бориска, убери поднос и принеси нашему гостю кофе. И мне заодно!
Через несколько секунд в комнату ввалился чересчур упитанный увалень лет пятнадцати, явно превосходящий меня как в плечах и росте, так и в размере живота. Поздоровавшись со мной неправдоподобно высоким голосом, он отрапортовал:
- Сейчас, мамочка.
Я не успел никак отреагировать, а увалень по имени Бориска уже бренчал посудой где-то в районе кухни. Я отметил, что с парнем стоит обязательно побеседовать по душам. Подростки, страдающие ожирением, подчас легко попадают под чужое влияние, клюют на умело заброшенные наживки. Почему-то мне показалось, что Борис – как раз из этой категории.
- Право, не стоило, Лидия Самсоновна, нам лучше не отвлекаться, - посокрушался я для приличия. – Итак, поехали вы с Борисом покупать щенка…
- Как не стоило? Как не стоило? – взмахнула она руками совсем не «по-императорски». – Парень часами просиживает в «Одноклассниках» или «Фейсбуке», или где еще хуже, вместо того, чтобы готовиться к ЕГЭ. За то время, что меня не было, он практически ни на один билет не продвинулся.
- Так волновался за мамочку любимую, - озвучил я, как мне казалось, очевидное. – Ладно, извините, продолжим.
- Едем, значит, с Бориской, перед самым домом у того вдруг телефон затрезвонил. Нам уже заходить в подъезд надо, а он: - Мам, отлучусь ненадолго. Отлучился, называется, нечего сказать! Дальше я ничего не помню, очнулась в этом крематории, глаза завязаны, во рту кляп, пошевелиться не могу.
- Ясно, - резюмировал я. – Сколько вы провели суток в … этом крематории?
- Там теряешь чувство времени начисто. Представьте, на глазах давящая повязка, ощущение, что глаза вот-вот провалятся внутрь. Ноги-руки связаны, это с моим-то остеохондрозом. Невыносимые боли, вы врач, вы представляете… Уже когда оказалась в больнице, когда начала помаленьку соображать, сосчитала. Где-то получается дней пять. Вернее, суток, конечно.
- Как он вас кормил, поил?
Императрица взглянула на меня так, словно я проявил чудовищную бестактность.
- Надо признать, - она усмехнулась, глядя мне в глаза. - Еда и питье были высочайшим снисхождением у этого ублюдка. Их еще надо было заслужить. Если ты стонешь, к примеру, или кричишь, или брыкаешься, ты не получишь ни того, ни другого. Кормил и поил он только молчаливых жертв. Зачем, говорит, вас кормить, если вы все равно скоро подохнете, и трупы ваши здесь никто не найдет.
- Но как он это делал? Я кормежку имею в виду.
- Элементарно, с ложечки, - «императрица» удивленно пожала плечами, словно спрашивая, знаю ли я другой способ. – Не из соски же ему взрослых баб потчевать! Его бы так самого кто покормил! По чуть-чуть. Мне досталась один раз холодная жидкая овсянка без соли, другой раз – холодное несоленое пюре. До сих пор, как вспомню, так наружу желудок выворачивает. Скорей всего он приносил эту ботвинью из дома. Микроволновки в крематории не было, подогреть негде.
- То есть, он отлучался?
- Естественно, и надолго. Так надолго, что порой я думала, не решил ли он претворить свою угрозу в жизнь.
- Кстати, в подвале было холодно, наверное?
- Да уж не Мальдивы. Но это не главное неудобство. Все же май на дворе. – «Императрица» так резко покраснела, что я испугался – все ли в порядке у нее с артериальным давлением. – Одежду… этот ублюдок периодически с нас снимал… расстегивал, задирал. Ему никто при этом помешать не мог! Он извращенец, а мы были беззащитны. Правда, мне грех жаловаться.
- В смысле? – мне показалось, что я ослышался. - Что значит, грех жаловаться? В крематории что, были VIP-матрацы?
- Иронизируете? Нет, конечно. Я вообще не понимаю, с какой целью он меня похитил, - почти справившись со смущеньем, продолжала Лидия Самсоновна. – Как бы это сказать… Я его не привлекала, он ко мне… не приставал. Другие были, как мне кажется, помоложе и пофигуристей. Особенно доставалось одной, которую он называл Кирой.
- Как он с ней разговаривал, вы слышали?
- Вы будете смеяться, но ей он предлагал стать его женой. Это в крематории-то! Он, извиняюсь, хотел ее, вожделел всеми фибрами души. Но только чтобы по согласию, чтобы она покорилась, согласилась. Хотел закатить свадьбу на триста персон. И тогда он всех отпустит…
«Императрица» вдруг замолчала, тихонько встала и на цыпочках подкралась к двери. Резко открыв ее, обнаружила за ней присевшего на корточки Бориску. В руках он держал поднос с дымящимися чашками.
- Подслушиваешь?!
- Ой, мамочка, - зажмурившись, запричитал толстяк-сынишка, - я как раз предложить вам хотел…
Мне подумалось, что если она сейчас отвесит увальню оплеуху, что смотрелось бы вполне естественно, учитывая ее экспрессивность, то кофе мне точно не видать.
Однако «императрица» справилась с эмоциями, повернулась ко мне, разведя руки в стороны. Как бы показывая, что в другой раз непременно треснула бы, но сейчас у нее гость.
- Ставь поднос на столик и чтобы духу твоего через миг не было! Марш готовиться к экзамену!
Спустя пару минут мы продолжали беседу, прихлебывая ароматный напиток.
- Наша жизнь и свобода фактически находилась в руках этой Киры. Уж не знаю, не видела – связанные эти руки были или нет. Кто она ему? Первая пылкая любовь молодости? Страсть всей жизни? Как он ее только не называл, какие сказочные горы не обещал!... Мне бы кто такое хоть раз предложил…
- Да, ситуация патовая, - признал я, ставя свою чашку на поднос. – Но думаю, что вас он все равно бы не освободил, согласись эта Кира на его предложение. А она, значит, ни в какую? Может, были хоть какие-то намеки? Оставляла она ему свет в конце тоннеля?
«Императрица» смерила меня подозрительным взглядом с ног до головы:
- Вы, Илья Николаевич, вообще-то были в том крематории? Представляете, какое мычание там… ни вечера, ни утра, ни в туалет, ни чаю попить, ни почесать, где чешется. А если, прости, Господи, месячные? У всех рты и глаза завязаны. И вы хотите, чтобы я в таких условиях вслушивалась в чужие разговоры?
Она неожиданно распахнула халат, и я увидел синюшные кровоподтеки на лодыжках.
- Я все понимаю, Лидия Самсоновна, - примирительно начал я, но еще один вопрос… Вы не помните каких-то особенных запахов? Может, простите, от маньяка чем-то пахло?
- Пару раз дышал он мне в самый нос, - задумалась «императрица». - Вы знаете, будь я врачом, я бы заподозрила у него диабет.
Услышав это, я чуть не выронил чашку с недопитым кофе. Все проведенные анализы свидетельствовали, что с уровнем сахара у Бережкова все в порядке. Однако эндокринный диагноз снова и снова всплывал на поверхность. Мистика, да и только!
- Почему бы вы заподозрили диабет? – спросил я ее на всякий случай, хотя примерно знал, что она мне ответит.
- У меня мама, царство ей небесное, болела диабетом. Поэтому я всегда стараюсь соблюдать диету, сдаю периодически кровь на сахар…
- Лидия Самсоновна, не отвлекайтесь, пожалуйста.
- А я и не отвлекаюсь, молодой человек, - обиженно заявила императрица. – Я вспомнила это для того, чтобы вы поняли, откуда я знаю, у кого изо рта пахнет ацетоном.
- От маньяка пахло ацетоном?
- Однозначно. Этот запах я не спутаю ни с чем.
В этот момент у «императрицы» запиликал сотовый, она извинилась, и, достав аппарат из кармана, поднялась и медленно вышла из комнаты.
Проследив за ней, я незаметно проследовал в комнату Бориски, стараясь не создавать лишнего шума. Парень лежал в наушниках на небольшой тахте, которая удивительным образом выдерживала его вес, явно подходивший к сотне килограммов.
Трудно сказать, что мной двигало в тот момент. Прекрасно понимая, что права беседовать с сыном Ощепковой мне никто не давал, и никак не оправдывая свой поступок, я все же решил рискнуть.
Сыграть ва-банк, проще говоря.
Почувствовав мое присутствие, парень вскочил, сорвав с головы наушники. Чего в его глазах было больше – страха или возмущения, я бы не осмелился определить в тот момент. На всякий случай я прикрыл за собой дверь. Вот, теперь у нас настоящий тет-а-тет!
- Что вам здесь надо? – крикнул Борис осипшим голосом, отступая в дальний угол.
- Скажи, это ведь не твоя была идея найти щенка зиненхунда! Кто тебе ее подсказал?
Глава девятнадцатая
- Тактика должна быть наступательной, - заключил Ираклий, закрепляя камеру на треноге. – Пациент должен понимать, что он не в санатории, хотя его и кормят здесь бесплатно.
- С Лекарем эта тактика, скорее всего, не прокатит, - постарался я немного смягчить категоричность коллеги. – Вчера он у меня от одного портрета так со стула кувыркнулся, что чуть сотрясение себе не заработал. Повредит себе головушку – кому от этого лучше будет?
- Полностью поддерживаю, Илья Николаевич, - подал голос Либерман, оторвавшись от истории болезни. – Калечить подследственных не входит в наши задачи.
Сегодня – второе заседание экспертной комиссии, на которой мне предстоит докладывать о результатах первой недели обследования. Надо признать, хотя Либерман был посвящен во все перипетии наших с Лекарем бесед, я волновался, как перед выпускными экзаменами в школе.
Ведь я узнал Лекаря.
Фактически неделю я беседовал с убийцей своей дочери! Чего греха таить, все эти десять лет мне было не по себе от того, что он ходит где-то, дышит со мной одним воздухом, небо коптит.
А должен, по идее, сидеть в тюрьме. Не раз и не два за эти годы я пожалел, что не написал в своей время заявление. Не говоря уже о том, что Эльвира, узнав о таком «милосердии», обозвала меня половой тряпкой, о которую все вытирают ноги.
Сегодня в моей власти было сбросить, наконец, со своей души этот многолетний груз. Расклад изменился, у меня появился железобетонный мотив признать Бережкова вменяемым.
Но – не дай Бог проговориться коллегам или полиции.
С другой стороны, узнал ли меня Лекарь? Как я убедился за это время, он был гениальным мистификатором. Мог отчебучить в любой момент такое, что все предыдущие его трюки казались в одночасье детским лепетом. Что, если, узнав меня, он готовит свой контрвыпад?
Я терялся в догадках.
С одной стороны, было здорово, что Ираклий решил заснять поведение Бережкова на камеру – как видеоматериал для своей будущей работы по психопатиям. С другой, это была палка о двух концах, и Либерман напомнил ему, что делать это мы можем лишь с согласия пациента – если тот заартачится, камеру придется убрать.
- Это как понимать, коллеги? – неожиданно прозвучало со стороны дверей. Мы с заведующим одновременно подняли головы, а Ираклий чуть не свалил свою видеокамеру с треноги. – Здесь что, утренник в детском саду? Или съемки очередного шоу «из жизни психов»?
В проеме, заслоняя маячившего сзади охранника, стоял Бережков и говорил совершенно чужим – надтреснутым - голосом. Если честно, я бы так подделать тембр не смог. При этом очков на нем не было! И прическа, и взгляд – все было другим.
- Константин, добрый день, проходи, садись, - попытался я взять ситуацию под контроль, но не тут-то было.
- Это вы к кому сейчас обратились, милейший? – задрав подбородок, уставился он на меня совершенно незнакомо. Мне в глаза смотрел человек, которого я еще не встречал в своей жизни. – Может, к тому, кхе, кхе, кто привел меня сюда, так у него, пардон, другие функции, ему проходить незачем. Тем более – садиться.
У меня в голове со скоростью звука пронесся недавний диалог с Немченко о раздвоении личности Бережкова. Не мог ли подслушать его Лекарь в тот момент? Исключено.
- Брось ломать комедию, Константин! – Либерман отложил в сторону историю и указал рукой на стул. – Прошу!
- Коллеги, давайте расставим все точки над «i», - скрестив, насколько позволяли «браслеты», руки на груди, пациент прошелся перед нами туда-сюда. – Чтобы больше никому было неповадно… Насколько я в курсе дел, ни один из вас профессорским званием не обладает, поэтому я буду говорить, а вы, - он указал пальцем на каждого из нас, - извольте слушать. И отвечать тогда на мой вопрос, когда я дам вам слово.
Я скосил глаза на Ираклия, тот понял меня с полуслова, кивнув, мол, камера работает, все фиксируется.
Мы сидели, словно на групповом сеансе психотерапии, а Лекарь, как гипнотизер, ходил перед нами совершенно не знакомой походкой и внушал:
- Надо же, а я думал, наговаривает Константин, преувеличивает. Лепит горбатого, так сказать… Думал, у страха глаза велики… Пришлось прервать свое турне, вернуться… А это немалые деньги, знаете ли!
- Макар Афанасьевич, - набравшись наглости, перебил я «профессора». – А как вы с ним общались: по скайпу, через социальные сети или, может, кто-то парню мобильник пронес в палату?
Лекарь застыл напротив меня, уставившись непроницаемым взглядом манекена. Возможно, так мне казалось из-за отсутствия очков. Я не смог стереть с лица улыбку, надеясь, что и он в ответ улыбнется, расколется, признается в лицедействе, и все вернется на круги своя.
Но я ошибся. Он смотрел, не мигая, на меня так долго, что улыбка сама сползла с моего лица, как с песка морская пена во время отлива. Любой, кто наблюдал эту сцену со стороны, признал бы, что Лекарь видит меня впервые в жизни.
- Этого вам не понять никогда, даже не пытайтесь, - он выставил вперед запястья, скованные браслетами: - вот о чем вы должны думать. У вас оперирующий хирург в наручниках, а вы несете какую-то брандахлыстину про скайп и мобильники!
- Макар Афанасьевич, - неожиданно подал голос Либерман, - каким, по вашему, должно быть пиковое давление в легочной артерии в норме и при хронических заболеваниях легких?
Мне стоило больших усилий, чтобы не рассмеяться в этот момент. Шеф никогда с нами не разговаривал о кардиологии, мы с Немченко не подозревали в нем наличие подобных знаний. Подготовиться конкретно к сегодняшнему разговору, предвидя подобный поворот беседы, он не мог никак.
- Вы имеете наглость меня об этом спрашивать?... – прошипел Лекарь. – Да кто вы такой? Я на вас найду управу!
- Вы не ответили на вопрос, профессор? – не обращая никакого внимания на угрозу, Давид Соломонович невозмутимо «продавливал» свою тему. – Если не знаете, нечего здесь Ваньку валять! Садитесь на стул и слушайте, что про вас будет докладывать ваш доктор! Тоже мне, имитатор выискался! Инсулинчику захотели? Быстро можем организовать!
Снисходительно улыбнувшись, Лекарь наклонился в сторону Либермана, словно хотел с ним посекретничать.
- Это вы говорите мне, диабетику со стажем? Вы хорошо подумали? Что может быть циничнее, чем пугать диабетика инсулином?! Я колю инсулин каждое утро и вечер в общей дозе тридцать шесть единиц. Полюбуйтесь. В живот делаю.
Он неожиданно задрал пижаму, демонстрируя следы инъекций.
У меня же в голове всплыли фразы женщин о том, что маньяк на них дышал ацетоном. Что же получается: Бережков здоров, а у Макара Афанасьевича диабет? Как это совмещается в одном теле?
Современная медицина совершенно точно не располагала данными, как такое могло быть. Моя рука автоматически потянулась к телефонному аппарату.
Словно подслушав ход моих мыслей, сильно покрасневший Лекарь начал задирать один из рукавов пижамы:
- Пусть возьмут кровь на сахар, наверняка за десять заскочило. А то и все двенадцать. При таких допросах не удивительно.
- Алло, лаборатория? - произнес я в трубку, с трудом ориентируясь в происходящем. – Цито кровь на сахар у подследственного в первом кабинете.
В этот момент я встретился взглядом с Ираклием, тот, округлив глаза, незаметно покрутил пальцем у виска. Другой реакции от коллеги я и не ожидал. Еще неделю назад я и сам бы отреагировал на подобное действие точно так же, но сейчас, после разговора с жертвами…
- Может, пока мы ожидаем сестру-лаборантку, - вкрадчиво поинтересовался Либерман, - вы назовете цифры давления в легочной артерии? Ведь, будучи диабетиком, вы не перестали быть кардиохирургом.
- Тридцать на пятнадцать, если угодно, это в миллиметрах ртутного столба, - прозвучало суровым вердиктом, ударило по ушам наотмашь всем троим. – При хронических бронхитах, других обструктивных патологиях, естественно, повышается. Что, скажете, не прав? Будете и дальше инсулином пугать?
Повисла неприятная пауза. Будто сердце работало ровно, и вдруг дало сбой. Лекарь в тишине опустился на стул, достал из кармана сигареты, зажигалку. Откуда они у него? Бережков совершенно точно - не курил!
- Здесь нельзя курить, - одернул его Давид Соломонович. – Тем более, диабетикам со стажем.
- Ну, так выйдите в коридор, подышите там свежим воздухом, - раздраженно бросил «кардиохирург». – Сами доводите человека практически до диабетической комы, а потом вспоминаете о правилах приличия.
- Охрана! – выкрикнул Либерман. - Конфисковать курево у подследственного!
Оставшись без сигарет, Лекарь прикрыл глаза и начал что-то нашептывать. Разобрать было ничего нельзя. О чем бы мы его ни спрашивали, ответом было молчаливое нашептывание.
Давид Соломонович уже собрался отправлять его в палату, как я схватил его за рукав, буркнув:
- Во-первых, сейчас подойдет медсестра, чтобы взять кровь на сахар, а во-вторых, я, кажется, знаю, способ вывести его из образа, - достав из блокнота одну из фотографий, я громко спросил: - Зачем вы, Макар Афанасьевич, убили Киру Синайскую?
Когда он от неожиданности открыл глаза, перед ним лежала фотография Валентины Завьяловой – той самой женщины, которую Бережков почему-то называл Машей, из-за связи с которой боялся гнева убитой Федорчук-Синайской и которую тем не менее страстно желал. Если раздвоение существовало, то никакой особенной реакции на фото не должно было последовать. Если же Лекарь притворялся, то он должен был выдать себя.
Не произошло ни первого, ни второго. Увидев фото, подследственный закатил глаза, выгнулся до неузнаваемости, начал шумно дышать и повалился вместе со стулом набок. Когда мы обежали стол, он стоял на четвереньках и близоруко щурился.
Кое-как вскарабкавшись обратно на стул, размяк, пару раз зевнул, потянулся, хрустнув составами, и признался:
- Думал, не проснусь сегодня. Так во сне перепугался.
- Что произошло во сне? – спросил я, пододвигая к нему диктофон. – Расскажи подробно.
Перед нами сидел хорошо знакомый Костя Бережков. С бегающими глазами, нервными пальцами. Он долго шарил по карманам, наконец, нашел в одном из них очки и водрузил на нос. Потом начал осторожно трясти головой, словно пытаясь вытряхнуть оттуда остатки увиденного во сне.
- Этот сон мне снится время от времени, только не до конца. Будто сижу я на своем посту, расклеиваю анализы по историям, и вдруг… Шатаясь, входит Макар Афанасьевич с забинтованной головой и руками. Говорит глухо сквозь бинты, что обгорел на пожаре, что пришел на перевязку.
В этот момент в кабинет постучали, вошла медсестра со стерильным пакетом для взятия крови.
- Извините, - развел я руками, - немного опоздали.
- Почему, - удивленно взглянул на меня заведующий. – Мне, например, интересно узнать уровень глюкозы у… пациента.
- Что? Опять анализы? – заартачился Бережков. – Сколько можно! И сахарную кривуя делали, и биохимический. Там все в норме. Вы что, подозреваете у меня сахарный диабет? С какой стати?
- Хорошо, Константин, - сдался Либерман. – не будем брать у тебя кровь, продолжай. Итак, пришел весь перебинтованный Макар Афанасьевич, что дальше?
Когда удивленная медсестра, пожав плечами, вышла из кабинета, Бережков продолжил:
- Я веду его в перевязочную и начинаю разбинтовывать. Разбинтовываю, снимаю один бинт за другим, а они все не кончаются. Я так и не успевал раньше разбинтовать – просыпался.
- А сегодня? – подал голос Ираклий. – Разбинтовал до конца?
Бережков оглянулся на дверь, за которой дежурил охранник, будто тот мог нас подслушать, и продолжил почти шепотом:
- Да, до конца. Так вот, снимаю я последние бинты, а там… ничего нет. Головы у Макара Афанасьевича нет! Пустота, как у человека-невидимки.
- Он безголовый, выходит? – предположил Либерман, вернувшись к этому времени в свое кресло. – Интересно, интересно.
- Выходит, но это еще не все, - продолжал интригующе Лекарь. – Естественно, я очень испугался. Спрашиваю, мол, а где у вас голова-то? Он отвечает, что голова ему без надобности. Зачем, говорит, мне голова, если у меня есть ты? Представляете?
- Оригинально… - заключил я. – Это, между прочим, намек!
- На что намек? – пробубнил Бережков, почесав затылок. – Может, подскажете? Я чего-то спросонья не догоняю.
- На то, что его голова – это ты, - нетерпеливо стал разжевывать заведующий. - То есть, ты думаешь за него, если трактовать буквально. Кстати, мы пару минут назад здесь с ним общались. Ты не подскажешь, куда он делся, этот твой Макар Афанасьевич?
- Ну да, ну да, общались они… - он недоверчиво, исподлобья, взглянул на меня, словно ища у меня защиты. - Вы иронизируете? А мне не до шуток! Макар Афанасьевич в Штатах, он физически не мог появиться здесь.
- Нам-то тем более не до них! – отрезал Либерман. – Он физически и не появлялся… Короче, там, во сне, еще что-то было? Ну, кроме отсутствия головы у твоего шефа?
- Конечно, было, это еще не все. Когда я начал разбинтовывать его руки, он сказал… Вернее, та пустота, которая была на месте его головы, произнесла его голосом. Вам никогда не приходилось слышать голос из пустого места?
- Нет, не приходилось, - признался я, снова бросив взгляд на Ираклия, и получил повторное молчаливое подтверждение, что камера работает. - Во сне – тем более. И что тебе сказала пустота?
Признаться честно, я не разделял нетерпения коллег. И Либерман, и Ираклий явно спешили закончить беседу, торопясь по своим делам. Мне же хотелось все тщательно заснять на видео и потом детально проанализировать. Я был уверен, что из увиденного можно было много почерпнуть для дальнейших диалогов как с Бережковым, так и с Макаром.
- Говорит, дескать, зачем их разбинтовывать, руки-то, - продолжал Лекарь, глядя то на меня, то на моих коллег. - Просто отстегни, говорит, и все. Повесь на крючки, которые видишь на стене.
- Вот это номер! – изобразив заинтересованность, я легонько хлопнул в ладоши. - Как это – отстегнуть? Там что, шпингалет, защелкивающее устройство, замок? Ты пробовал?
- Да, сначала одну, потом другую. Они просто выворачивались, ничего сложного. Нашел крючки и повесил. Макар Афанасьевич остался без рук и без головы, одно туловище с ногами, представляете? От этой жути я и проснулся.
Либерман вдруг закашлялся, а я стал записывать в блокнот то, что могло вылететь из головы. Через какое-то время услышал:
- Илья Николаевич, вы доктор, вы должны знать, о чем это говорит.
- Ты имеешь в виду свой сон? – раздумчиво переспросил я, чтобы потянуть время.
- Разумеется. Я чувствую, это что-то значит. Наверняка в психиатрии есть какой-то синдром или симптомокомплекс, при котором такие сны встречаются. Вспомните, мне интуиция подсказывает. Это не просто так! Ох, не по себе мне! Неужели я больше его не увижу?
- Кого?
В этот момент я оторвался от своих записей и с ужасом обнаружил, что в кабинете кроме меня и Лекаря больше никого нет. Как нет и камеры Ираклия на треноге. Куда подевались коллеги? Я что, вырубался на какое-то время? Я не мог не услышать, как они вышли. Помню, что торопились, Ираклий то и дело поглядывал на часы. Но… Как они удалились? И главное – когда! Совсем недавно сидели все за столом и вдруг… При этом Ираклий успел отключить, собрать и вынести видеокамеру!
Случайно наткнулся на взгляд Бережкова и вздрогнул, так как на миг показалось, что очки с его носа исчезли, и немигающий взгляд профессора Точилина сверкнул, как выстрел в темноте.
- Шефа своего, неужели непонятно? – начал терять терпение Бережков. Его раздражало мое равнодушие. - Разве можно жить без головы и без рук? Вы бы смогли?
Наваждение схлынуло, я начал приходить в себя.
- Думаю, что нет, - как можно спокойней ответил я. – Что касается интерпретации данных сновидений, то это раздел, скорее, не психиатрии, а экстрасенсорики. Надо обратиться к магам или колдунам, они тебе подробно растолкуют, что означает то или иное сновидение.
- Я бы не прочь обратиться, но кто меня отсюда выпустит?
Улыбнувшись, я зааплодировал:
- Может, с этого стоило начинать? Дескать, хочу отсюда выйти поскорее, а не придумывать разные сновидения. Мне, может, тоже снится иногда нечто подобное, но я к врачам почему-то не бегу, не рассказываю.
- Вы мне не верите?
- Почему же, верю. А еще я верю в науку. Если бы мы придавали серьезное значение снам, нас следовало бы гнать отсюда поганой метлой.
Я вдруг поймал себя на том, как смешно выглядит сказанное в свете только что исчезнувших из кабинета коллег. Какая тут наука и при чем здесь она?! А что, если у меня галлюцинации? Что, если не было изначально ни Либермана, ни Ираклия, ни камеры? Тогда останется лишь одно: двухнедельный отпуск на море и никакой психиатрии.
- Это у других сны ничего не значат, а у меня все по-другому! Очень плохо, что вы этого не понимаете! Не думал, что вы так, - обиженно процедил Лекарь, поворачиваясь ко мне боком. – Эх, Илья Николаевич!
- Прекрати дуться, ты не ребенок. Сон всегда останется сном, не более того. Явью не станет.
Меня так и подмывало задать ему вопрос о событиях десятилетней давности, когда он работал хирургом-ординатором в областной детской больнице. Но я сдерживался из последних сил.
Узнал он меня или не узнал – я не буду раскрывать свои карты перед ним. Во-первых, это непрофессионально, во-вторых, отдает малодушием. Я должен его полностью раскрыть на нейтральном поле, не на своем. Между нами не должно быть ничего личного.
Хотя оно есть. Хочу я этого или нет.
Глава двадцатая
Я медленно шел по коридору поликлиники и… боялся. Боялся встретить Либермана, спросить, почему они с Ираклием оставили меня одного. Вдруг он переспросит: это ты о чем? Вдруг я с самого начала вел беседу с Лекарем один на один. А Макар Афанасьевич, Ираклий и Либерман – всего лишь галлюцинация. Бред воспаленного сознания. Твоего сознания, доктор, твоего!
Не хотелось даже думать об этом.
Может, следует просто отдохнуть пару недель? Расслабиться? Смотаться куда-нибудь в Тунис, Индию или в Крым…
Продолжать мечтать в том же ключе мне помешал силуэт, который я разглядел за окном. Ошибки быть не могло: Яна медленно брела по тротуару, приложив к уху мобильник.
Вскоре у меня запиликало аналогичное средство связи, значит, она звонила мне. Ее взволнованный голос, словно мохеровый шарф, начал тереться о мое ухо:
- Привет, Илья, ты мне срочно нужен.
- Привет, Яночка, ты где сейчас?
- Я у поликлиники. Ты на работе?
- Да, я на работе, более того, беззастенчиво сейчас тебя в окно разглядываю. Ты мне чем-то напоминаешь юную Галину Польских в фильме «Дикая собака Динго». Зачем я тебе понадобился, ты хотя бы намекнуть можешь?
Через пять минут мы с ней сидели в больничном парке, ели сливочное мороженое и непринужденно болтали о всякой ерунде. Словно и не было вчерашнего разговора с майором Одинцовым, досадного ДТП и фамильного перстня в качестве компенсации. Словно ничего не было, а были только я и она, две одиноких сущности этого равнодушного мира.
Слушая ее болтовню, я периодически осматривался вокруг, стараясь делать это незаметно. Вдруг да замечу пресловутую полицейскую наружку, скрыто ведущую за нами наблюдение. Однако ничего подозрительного мне на глаза так и не попалось.
- Ты умеешь слушать, - призналась Яна, доедая мороженое. – Когда в прошлый раз я выложила тебе приличный кусок своей жизни, то почувствовала облегчение. Сейчас примерно то же самое, я должна выговориться. Это для меня важно.
Еще бы, девочка! У тебя убили мать, причем убили в тот момент, когда вы поссорились. Когда жили, можно сказать, как на ножах. Это комплекс вины на всю оставшуюся жизнь. И невозможность ничего исправить. Тебе нужен собеседник, как воздух, ты не должна оставаться одна.
- Возможно, ты сочтешь меня круглой дурой, но когда маман особо крепко заворачивала гайки, я с головой уходила в интернет. Сидела в своей комнате и переписывалась с такими же, как я, несчастными подростками. Общаться с ними, конечно, не сахар, но мы были, можно сказать, одной командой. Ты не поверишь, но у некоторых проблемы были покруче моих. Хотя, казалось бы, куда уж круче?!
- Почему, - пожал я плечами. – Поверю. Ты забыла, я психиатр, и не с таким встречался.
- В основном все делились тем, что у кого наболело. От этого становилось легче – от сознания того, что ты не одна. Мне кажется, таких предков в детстве тоже прессовали по полной, они выросли и начали мстить на внуках.
- Ты хочешь сказать, это они так своеобразно мстят своим родителям, терроризируя своих детей? – заинтересованно протянул я. – Но внуки-то в чем виноваты?
- Внуки - это заложники, а заложники невинны..
Я взглянул на часы.
- Нам пора за машинами. Они отремонтированы, покрашены, просушены и ждут давно своих хозяев.
В тесноте троллейбуса Яна продолжала рассказ. Ее не волновало, что окружающие пассажиры могут нас услышать.
…Среди тех блоггеров, кто хотел ей помочь, особо выделялся «Паук» - именно такой ник он себе выбрал. Впрочем, она не уверена – под ником вполне могла скрываться и девушка. Паук рассказал, что в детстве также подвергался террору, правда, не со стороны родителей, а со стороны родной тетки, но это сути дела не меняет.
Услышав про тетку, я кашлянул: Лекарь! Пазл, говоря словами майора Одинцова, складывался на глазах.
Паук подробно все выспросил про мать – номер сотового, даже фотографию затребовал. Самое странное – девушка в тот миг не почувствовала никакой опасности, сердце не екнуло. Незаметно «щелкнула» мамашу на телефон и отправила ММS Пауку. О том, что за этим может последовать – не подумала.
Впрочем, за этим ничего особенного и не последовало. Поначалу.
Как-то вечером мамаше позвонили. Яна отлично слышала весь разговор. Кто-то уговаривал Киру Станиславовну с ним встретиться, она долго не соглашалась, но потом договорились на следующий день в ресторане «Камские огни».
Один из однокурсников Яны всерьез увлекался фотографией. Его снимки попадали в ТОПы разных интернет-конкурсов.
Его Яна и попросила заснять эту встречу. Разумеется, не бесплатно. Он все сделал по высшему классу, только переслать Яне фотографии не успел. Доложил о проделанной работе по телефону и исчез бесследно. С тех пор его никто не видел.
- Его случайно не Ренатом звали? – поинтересовался я, когда протянул ей руку, помогая выйти из тролейбуса.
- Ренатом Гайсиным, точно, - призналась Яна, слегка замешкавшись на выходе. – Это тот самый, если ты имеешь в виду… Такая вот заварушка получилась.
- А ты на допросе про все это рассказала?
В мыслях я уже звонил майору Одинцову и докладывал, что знаю ответ на один из краеугольных вопросов следствия: имеет ли молодой парень Ренат, исчезнувший примерно в то же время, что и другие женщины, какое-то отношение к пятерым жертвам, найденным в подвале.
Имеет, хотя и косвенное.
- На каком допросе? – настрожилась она. - О чем это ты?
В этот момент я понял, что прокололся. Находясь под впечатлением неожиданно свалившегося на меня открытия, напрочь забыл об осторожности. О допросе Яна мне не говорила, о нем я услышал вчера от майора. Следовало как-то выкручиваться, причем срочно.
- Тебя наверняка вызывали на допрос в связи с исчезновением однокурсника? Или я ошибаюсь?
- Да, вызывали, - закивала она. – Я об этом забыла уже. Как в другой жизни все случилось. Тогда всю группу вызывали. Задали несколько ничего не значащих идиотских вопросов. Типа, в каких отношениях ты была с Ренатом. А в каких отношениях я могу с ним быть? Ясно – ни в каких. Что касается фотосессии матери с этим… в ресторане – нет, естественно, ни слова не сказала. Понятно, про это никто не спрашивал.
Кажется, пронесло. Я вздохнул с облегчением.
В поле моего зрения появлялось все больше и больше юношей. Ренат, Бориска, сын Валентины, про которого я пока ничего не знал. Случайно ли это? Или молодежи суждено сыграть определенную роль в деле Лекаря? Вопрос пока оставался открытым.
Из того, что удалось узнать, выходило, что Ренат, по сути, пострадал по вине Яны. Ввязала парня в авантюру. Конкретно подставила. Хотя она об этом даже не догадывалась.
- Как мама себя вела после ресторана? – спросил я, когда мы подходили к мастерской.
- Была очень нервной. Так прямо и сказала, чтобы я заткнулась, не встревала, не лезла с вопросами, вообще - не попадалась ей под руку. Хотя не попасться было сложно: у нее все конкретно валилось из рук. Видимо, встреча получилась жаркой.
- Скажи, а ты этого Паука наяву видела? В жизни какой он? Или, может, у тебя в аккаунте есть фото, и он тебя может узнать?
- Нет, Паука не видела, не приходилось, и в аккаунте у меня совсем другая фотка, - неуверенно ответила Яна. – Хотя… припоминаю один момент, он не похож ни на что, как бы стоит особняком в памяти. Забыла уже его лицо, голос, а то, что он говорил, помню.
- Ближе к сути, сударыня, - решил я подколоть девушку. – А то изъясняешься загадками. Что за момент?
- Училась тогда то ли в шестом, то ли в седьмом классе. Бегала с девчонками во дворе под вечер. Потом они по домам разбежались, а я не спешила… У меня ведь как: чем дольше мать не вижу, тем на душе спокойней. Сидела на скамье во дворе и что-то чертила на песке. Что - сейчас не помню. Он подошел ко мне неслышно.
- Мужчина? – фальшиво удивился я. - Ты не знала, что разговаривать с чужими мужчинами нехорошо? Опасно.
Она подняла на меня глаза и сжала кулачки:
- Ты хочешь узнать, что он мне сказал, или собираешься мне морали читать?! Я уже говорила, хватит меня за дурочку малолетнюю держать!
- Извини, - я примирительно чмокнул ее в щеку, отчего она почему-то вздрогнула. – Постараюсь быть серьезней и взрослее.
Незнакомец какое-то время рассматривал то, что девочка чертила на песке, подходил с разных сторон, долго разглядывал, потом воскликнул:
- Похоже на гильотину… Знаешь, что это такое?
Яна тогда не знала значения этого слова, но не хотела в этом сознаваться и ответила первое, что пришло в голову:
- Это гильотина для паука.
Почему именно для паука – она не знала. Просто так вырвалось, и все. Незнакомец очень удивился, поскольку не ожидал ничего подобного.
- Для паука не бывает гильотины, - начал объяснять он. – За что ему отрубать голову? К тому же у него нет головы, как таковой, у него головогрудь.
Девочка как раз по зоологии готовила в школе доклад о членистоногих и решила блеснуть знаниями... Она знала все про пауков, а незнакомец – про гильотину. Они проговорили не меньше часа. Пока во двор не вышла мама – Кира Станиславовна и не позвала Яну домой.
Незнакомец, увидев мать девочки, как-то незаметно и быстро исчез. На вопрос матери «С кем это ты там разговаривала?» девочка честно ответила, что с одним умным человеком, который все знает про гильотину. Тема разговора матери не понравилась, она запретила дочери встречаться с этим «знатоком».
Он больше и не появлялся поблизости, хотя девочка его ждала, вспоминала о нем.
Леденящее душу продолжение следует https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-pauka-5f187e17bf5b646e62ad152e
Понравилось? Ставьте "лайк", подписывайтесь на канал.