Анна Зотова
В конце июня
роман
Часть 6
Разлад
Глава 36
На осенних каникулах случилось несчастье, которого всегда боялись и к которому, возможно, все шло в последнее время - Надя сбежала от бабушки.
Люся решила жить у бабушки Сони, потому что ее нельзя было оставлять одну. Бабушка совсем ослабела и впала в какую-то горестную растерянность, похожую на ту, что подступилась к ней пять лет назад, когда умер ее любимый Иванушка. Татьяна Ивановна боялась, что баба Соня не выдержит такого удара.
Случилось вот что. Бабушка обнаружила, что Надя прогуливает школу. Ей позвонила классная руководительница и попросила зайти. От классной руководительницы бабушка узнала, что Надя не ходит на уроки и объясняет свои пропуски тем, что помогает родителям. Отец у нее лежит в больнице - разбился на стройке, и теперь Надя должна за ним присматривать. Это было вранье чистой воды.
В этот же день бабушке позвонили сестры из деревни и сообщили, что Надя не приезжала в Березово уже несколько недель. Софья Степановна удивилась, - ведь Надя регулярно отпрашивалась туда на выходные. Бабушка простодушно отпускала ее и думала, что Надя по-прежнему помогает тете Таисье и вообще идет по правильной дороге к счастью и благополучию.
«Где же она все время пропадает?» - ужаснулась бабушка, хотя ответ на этот вопрос был очевиден, просто она боялась себе в этом признаться.
Как только Надя вернулась домой, Софья Степановна сразу выложила ей имеющийся на нее компромат. Надя не стала защищаться и отпираться, а, напротив, перешла в наступление - заявила, что бабушка сама во всем виновата, потому что она на нее (Надю) давит. Только у родителей ей комфортно и привольно, поэтому она решила уйти туда жить. Впрочем, если она, бабушка, хочет, чтобы Надя осталась, то пусть разрешит ей привести сюда жить жениха Олега.
- Какого такого Олега? А как же Витенька Пересветов? Какого еще жениха? Тебе же семнадцати еще нет! Что ты такое говоришь? - вскричала бабушка.
Между ними случилась неприятная перепалка, в ходе которой бабушка не то шлепнула тапком Надю по заднице, не то стукнула наперстком по «дурной голове», не то полотенцем огрела промеж лопаток. Надя истошно заорала, что бабушка на нее напала, что она (бабушка) совсем из ума выжила, и что ее (Надю) хотят убить. После этого она открыла дверь и выбежала из дома в чем была - в домашнем платье и в тапочках. Бабушка бросилась за ней следом, но так как скорости у них были разные, то пока она собиралась, Нади уже и след простыл. Бабушке только и оставалось, что стоять возле подъезда и жалобно кричать в темноту: «Надя, вернись!»
Прошло много времени, но Надя все не возвращалась. Бабушка развернулась, чтобы идти в подъезд, оступилась от волнения и упала. Рассекла подбородок об бордюр, залила кровью осеннее пальто.
Позже бабушка узнала, что Надя провела ночь у соседей (она с соседской девочкой в одном классе училась), а наутро попросила у них напрокат обувь и верхнюю одежду. Так и убежала в дом родителей к своему Олегу.
Сказать, что бабушка была в ужасном состоянии, значило ничего не сказать. Бледная, с посиневшими губами, с остановившимся взглядом она целыми днями сидела на диване и ни с кем не разговаривала. Баба Маша не отходила от сестры – то предлагала ей апельсинку, то проводила над ней свои магические обряды со свечкой, но чаще всего просто сидела рядом с ней, брала ее за морщинистую руку и тихонько поглаживала своей такой же морщинистой рукой. Мать с Люсей думали, что Софья Степановна умрет. Но она выжила.
На семейном совете, состоящем теперь из трех человек, было решено, что Люся будет жить с бабушкой Соней вместо Нади. Так Люся осталась у бабушки насовсем. Она перенесла свои вещи, материалы по работе, любимые безделушки и книги.
Добираться в школу стало далековато. Но все это было вполне жизненно и терпимо.
Гораздо страшнее было отсутствие Нади в комнате, где теперь спала Люся. Вещи, книги, кровать - все как будто ждало надиного возвращения.
Но ее не было. Словно умерла. Как-то раз ночью Люсе стало особенно тоскливо и страшно в этой пустой комнате. По-прежнему куковала кукушка в часах, но казалось, что эти звуки похожи на панихиду по ушедшим отсюда безвозвратно дедушке и Наде.
«Но Надю же еще можно вернуть! – пришла Люсе в голову счастливая мысль. - Она ведь живая!» Люся решила узнать адрес ее родителей, сходить к ней и уговорить Надю вернуться к бабушке.
Бабе Маше не понравилась люсина задумка. Она не хотела давать Люсе адрес надиных родителей.
- Нечего тебе там делать, не про тебя это место. Таня меня заругает, что я тебе разрешила туда пойти. Ходила я с Соней к Тамарке и Грише, - не вернется Надя. «Я, - говорит, - маму свою люблю и уважаю, а бабушка меня против них всю жизнь настраивала". Вот и весь сказ.
- Бабушка, милая, давай я все-таки попробую. Может, она меня лучше послушает? Она же мне очень доверяла раньше. Ты не бойся, я не задержусь в их квартире надолго. Просто приду, поговорю с Надей и уйду. А с ее родителями мне не о чем толковать.
- Тогда я с тобой пойду, - воинственно сказала баба Маша.
- Нет, это лишнее, Надя может решить, что мы сговорились, и выйдет тот же результат, что у вас с бабой Соней.
- Тогда я во дворе на лавочке посижу. Как можно такую красавицу одну отправлять в этот вертеп?
На следующий день они с бабой Машей подошли к новому надиному обиталищу - обычной типовой хрущевке.
- Бабушка, ты сиди на лавочке, а я поднимусь к Наде.
- Если через пятнадцать минут не вернешься, я туда сама приду, - бабушка была настроена решительно.
- Дай хоть полчаса, - взмолилась Люся.
Дверь ей открыла сама Надя.
- Люся! - удивленно и радостно воскликнула она, но сразу же осеклась - поняла, что просто так, в гости, Люся приходить сюда не станет, - сроду она к дяде Грише не ходила.
- Можно с тобой поговорить наедине? - спросила Люся, заметив движение в глубине квартиры.
- А у меня с дочерью друг от друга секретов нет, - Тамарка выплыла в коридор всем своим жирным телом и стала руки в боки. Поза враждебная.
Люся не видела ее давно, - не меньше трех лет. С тех пор Тамарка особо не изменилась. Заспиртовалась, мумифицировалась. Какой была, такой осталась – неприятная пьяная баба. Как мог дядя Гриша полюбить такую? Люся даже и не знала. Всю жизнь она глядела на эту странную пару глазами бабушки и Татьяны Ивановны. Какими были надины родители на самом деле? Может, Надя и впрямь нашла в них что-то хорошее? Не может же вся их жизнь сводится к одним пьянкам… Она вспомнила дядю Гришу на даче после смерти дедушки. Память навеяла более ранние воспоминания. И ничего плохого в них не было. Почему же всю жизнь Григорий Иванович был на плохом счету? Или тут такой же случай, как с отцом, которого все считали прекрасным интеллигентным человеком и не верили, да и до сих пор верят слабо, что эта некогда светлая голова давно пропила все мозги и всякую совесть, что Дмитрий Николаевич год за годом бил жену, издевался над ней, а потом перекинулся и на дочь.
Пока Люся и Надя стояли в растерянности, не зная, что сказать Тамаре, с кухни приковылял сам дядя Гриша:
- Вы тут не обижайте мою племянницу. Проходи, Люся, не стесняйся, будь как дома.
Люся зашла, с любопытством разглядывая "нехорошую квартиру", о которой столько слышала с детства. Объедков на полу, вроде, не валяется, бутылок - тоже. Половики грязные, - по ним, очевидно, ходят в уличной обуви. В квартире запах курева и еще чего-то неприятного. Люся зашла в комнату. Там на диване сидел какой-то молодой человек, очевидно, Олег, а рядом с ним - баба неопрятной наружности.
- Люся, тебе налить чаю? Может, ты голодная?
Дядя Гриша был трезв и вел себя как любой радушный хозяин, к которому пришли гости.
- Нет, спасибо, дядя Гриша, я ненадолго, мне еще на работу надо вернуться.
- Ну, как хочешь, а то у нас колбаса есть. Вкусная.
- Мне бы с Надей поговорить, - с мольбой обратилась Люся к Грише, потому что чувствовала враждебность, исходящую к ней от остальных присутствующих, в том числе, и от Нади. «Что с ней? Почему она мне не рада?» Девушка уже поняла, что зря сюда пришла, поэтому была готова принять свое поражение, но сделать это хотелось как-то поизящнее. Нельзя тушеваться перед такими людьми. Они как звери - покажешь им свой страх и неуверенность - и тебя загрызут. Вон, Тамарка прямо зубами щелкает и глазами блещет от ненависти к Люсе. А ведь Люся за всю жизнь не сделала ей ничего плохого.
- Говори, что ж такого… Вот, садись за стол, чаю с Надей попейте вместе, побалакайте, а мы все пока на кухне посидим.
Люся села на табуретку. Хотела положить руки на стол, но, увидев высохшее грязное пятно на столешнице, разместила их на коленях.
С ее места хорошо был виден угол стенки. Отсюда она заметила то, что не бросилось в глаза сначала, - пустые бутылки. Много бутылок. Квартира, действительно, оказалась «нехорошей».
Гриша уже бежал с чаем в каком-то засаленном бокале.
- Спасибо! - Люся стала размешивать ложечкой сахар, уже твердо решив, что не сделает ни одного глотка. Вопросительно посмотрела на окружающих, - мол, не пора ли вам на кухню убраться? Гриша уже выталкивал шипящую Тамарку.
- Это моя квартира… - успела услышать она до того, как кухонная дверь закрылась.
Оставшись вдвоем, сестры какое-то время молча смотрели друг на друга.
- Мне вещи нужно забрать от бабушки, - жалобно сказала Надя.
И одна эта фраза перечеркнула весь разговор. Получилось так, что Люся пришла сюда узнавать, когда Надя или кто другой зайдет за вещами.
Надя возвращаться не собиралась. Все другие варианты отметались начисто.
Люсе кровь ударила в голову. Хотелось закричать:
«Ах ты, поганка, такая-сякая! Да ты хоть знаешь, в каком состоянии ты оставила бабушку, которая спасла тебя от всего этого бардака, в который ты сейчас решила вернуться? Когда-нибудь ты поймешь, что была неправа».
Но кричать было глупо. Слова казались какими-то пустыми, бессмысленными на фоне происходящего. Она слишком хорошо знала сестру. Ее категоричность, ее упрямство. Решение принято и обжалованию не подлежит. Надя остается здесь и никуда не пойдет. Она окончательно порвала с бабушкой.
Поэтому вместо гневных слов, вместо заготовленной пламенной речи Люся не стала спорить и убеждать. Она сухо сказала, что Надя может прийти за вещами, когда ей будет угодно. Но лучше договориться заранее, чтобы она, Люся, вынесла их к входу в подъезд. Не стоит лишний раз расстраивать бабушку.
За все время разговора Надя ни разу не спросила, как чувствует себя бабушка, как ей живется теперь без нее.
Надя сидела рядом, опустив взор в пол. У нее был вид человека, который принял окончательное решение, и другого пути она для себя не видит. Оставалась слабая надежда, что, на самом деле, оно не ее, это решение.
В какой-то мере так и было. Хотя Люся с Надей об этом не подозревали.
Секрет внезапно расцветшей «любви» Тамары имел характер весьма прозаический. Ей наконец-то вырастили дочь. Теперь эту дочь можно было использовать в своих целях, хоть внаем сдавай разным мужикам на время, разумеется, за определенную плату. Тамарка уже давно поняла, что Гриша - это старая заезженная кляча, с которой доходу – шиш да маленько. Разве мог он обеспечить ей жизнь такую, какую хотелось бы. Бабки стали умнее, денег наличными почти не давали. Все, что делали, - платили за квартиру, в которой Тамарка жила с Гришей, да приносили продукты, причем самые примитивные - картошку, огурцы... Надя открывала перед ней новые горизонты. Это была новая сильная спина, на которую влезть было легче легкого. Поэтому Тамарка так и обозлилась на Люсю за то, что та пришла, - не была до конца уверена в Наде.
Люся ощутила эту неуверенность. Она вселяла определенную призрачную надежду на счастливый исход. Беда была в том, что ее чувствовала и Надя. Надя всегда хотела быть рядом с матерью, всегда тосковала о ней. И это заставляло ее еще больше доказывать "маме" свою любовь и преданность. В последние месяцы она почти по-собачьи заглядывала ей в глаза, старалась угадать и выполнить любое ее желание. Сейчас Люся это увидела. Тамарка сразу же дала понять дочери, что нужно выставить Люсю за дверь. Наде ничего не оставалось, как исполнить это желание. Ей тяжело было подчиниться, ведь Надя Люсю любила. Но "маму" она любила больше. И теперь она была обязана это подтвердить.
После неудачного начала у них состоялся никчемный разговор. Надя попыталась переманить сестру на свою сторону. Словами своей матери она старалась «раскрыть Люсе глаза» на истинную сущность бабушки, на ее скрытую подлость. Люся не возражала, просто все пропускала мимо ушей. С каждым словом в ее голове всплывали слова Дмитрия Николаевича, сказанные тогда, когда он ее избил. И то, что сейчас говорила Надя, было очень похоже на тот пьяный бред, который нес отец Люси. Они были заодно – семнадцатилетняя девочка и пьяный черт, которого Люся долгие годы считала отцом. Она назвала его свиньей. Как же следовало назвать Надю?
Люсе не хотелось сцен. Она поняла, что ей просто нужно уйти. Но Надя уже воодушевилась, и от обвинений бабушке она перешла к оправданиям себя. Говорила, что не может жить с людьми, которые ненавидят ее маму, что она задыхается в бабушкином склепе (это о квартире), что бабушка хотела отправить ее в деревню (и многое, многое другое).
Следовало что-то возразить в ответ. Зачем же Люся тогда сюда пришла? Она вяло попыталась обрисовать Наде перспективы, которые открывала ей жизнь у бабушки (своя квартира, институт, хорошая работа, уважение окружающих) и то, что случится, если сестра останется у "мамы" (тут Люся даже не знала, что конкретно нарисовать, потому что чувствовала, что все будет мелко). Люся просила Надю сравнить эти две дороги, но та не хотела ничего слышать и упорно твердила: "Как ты не понимаешь? Она ненавидит мою маму".
В общем, чуда не произошло. Следовало скорее уносить отсюда ноги, потому что на улице сидела взволнованная старушка с хронометром в руках, готовая как спецназ ворваться в "нехорошую квартиру", чтобы вызволить из нее Люсю.
Поэтому она быстро закончила разговор, отодвинула от себя нетронутый грязный бокал с чаем и вежливо простилась.
Впрочем, на пороге Люся не выдержала, обняла свою глупую младшую сестренку и прошептала ей:
- Если тебе надоест такая жизнь, ты всегда можешь вернуться. Но вернуться ты должна одна. Тебе для счастливой жизни ничего отсюда брать не следует.
Затем она повернулась на каблуках и быстро ушла от Нади.
Баба Маша, действительно, уже хотела подняться наверх, так что Люся вернулась вовремя.
- Ну что? - спросила она, увидев Люсино хмурое лицо. - Говорила я тебе, что она отрезанный ломоть?
Люся только вздохнула.
Глава 37
Хорошо, что есть работа! Унылые ночи, полные тоски, сменяются жизнерадостными буднями.
В классе опять сломались стулья - владельцы плохо следили за ними. Да еще перепутались. Стулья, а не владельцы.
Почему Сухарев сидит на стуле Грунько? А Грунько на чьем сидит? Костина? А Костин сидит на стуле Васи Телегина.
Телегин вскидывает голову: «Как так?» Он - самый хозяйственный в классе, если найдет на улице ложку или вилку, обязательно спросит у Люси, не нужны ли в столовую дополнительные ложки или вилки. Люся всегда отправляет его к мусорному ведру выкинуть эту гадость, а после - к умывальнику, чтобы вымыть руки. Телегин обижается, считает, что добро не должно пропадать, - есть в нем крепкая хозяйственная жилка.
Так вот, вернемся к стульям. Телегин лезет под свой стул и обнаруживает, что все в порядке - стул его собственный. Но почему два стула помечены "Телегин"?
Люся говорит, чтобы все в классе посмотрели, на чьем стуле они сидят, и отдали стул владельцу.
Началась кутерьма.
Кто-то обнимается со своим вновь обретенным стулом, кто-то собирается "дать по шее" тому, кто возвращает стул, нимало не заботясь о том, что сам сидел на чужом.
Если бы кто-нибудь в этот момент вошел в класс, то подумал бы, что пятый "Б" в полном составе, во главе с классным руководителем, сошли с ума, потому что Люся бегает по классу и смотрит, чтоб никто не ударил другого ножками стула.
Ситуация проясняется. Большинство уже нашли свои стулья и теперь крепко сидят на них, подтверждая право владельца. Два или три человека жмутся в углу - у них не оказалось стульев, зато около Васи Телегина красуется аж четыре стула.
Как так?
Люся перевернула первый стул. На нем написано - "Телегин". Взяла второй - "Вася Телегин". Перевернула третий - "Василий Константинович Телегин". Тут уже дети начали подвывать от хохота: «Телегин, ты чего такой жадный?»
И тут подбегает Плотников. Переворачивает последний стул. Читает и валится от хохота. Там написано: «Стул Телегина Василия Константиновича - руками не трогать» и стоит три восклицательных знака. Люся тоже сгибается пополам от смеха, - уж очень комичный вид у Телегина - растерянный, рассерженный и глуповатый одновременно.
(продолжение следует)