— Подойдите, воробушки мои. Хочу сказать пару слов напоследок. — Слово "напоследок", сказанное особым тоном, означающее, что больше поговорить не удастся никак,
и тяжёлые охи и вздохи от бабушки, и её постоянные переворачивания с боку на бок, и неспособность встать на ноги уже вторую неделю заставили лоб самого старшего из внуков собраться мелкими морщинками, щеки — побледнеть, а обгоревшие на жарком солнце брови нахмуриться.
Все трое детишек покорно, как цыплята за квочкой, подошли к кровати, где отдыхала старая женщина. — Не серчайте, коль что не так! — громко начала она, когда увидела пред собой три ясных, как изумрудные звёзды, детских личика. — Старалась поступать по-доброму, жить по-праведному, по заповедям Божьим, но нрав был мой тяжёлый, не каждому под силу было со мною тягаться. Любила вас, как умела, где-то ругала, но никогда в обиду не давала, и другим не позволяла. Учила ко всему относиться с лёгкостью, не заострять внимание на плохом, а радоваться тому, что есть. К чему говорю всё это? Выдают вас ваши глазки, не понимаете ничего. А ты, Васька, вижу, всё... Ах!.. Не буду оттягивать. Пришла весточка с небес — нынче день мой последний — умирать буду... Кажись, уже. — И Антонина Брониславовна, издав тяжкий и долгий вздох, точно шелест сухих листьев на ветру, и скрестив руки на груди, прикрыла впалые глаза.
Может, секунд десять, трое юнцов, две девочки и мальчик в недоумении стояли столбом возле старушки, отдавшей богу душу на деревянной кровати, но потом Вася встрепенулся и толкнув сестрёнок рукой, встревоженным голосом приказал: — Позовите мать! Бегите за матерью!
И светловолосые испуганные девочки, размазывая слёзки по чумазым щёчкам, убежали.
Как только сестрёнки исчезли в дверном проёме, Ваську всего, с ног до головы так и охватил страх. Могильная тишина воцарилась в доме. Мальчик попятился назад, назад... пока случайно не разбил локтем вазу, стоявшую на столе. И то-ли ему показалось, то-ли это было в самом деле, но голова бабушки медленно поднялась с подушек, левый глаз открылся, и после губы искривились в страшном гневе, ведь любимая ваза, которая прожила на свете больше, чем она сама, была разбита вдребезги.
Миг — и Вася очутился рядом с сестрёнками, на огороде, возле матери.
Женщина спешила, сестрёнки подпрыгивали позади неё, а Вася перебирал ногами медленнее, чем ползёт черепаха.
И каким было удивление матери, каким был испуг сестрёнок и непонимание Васи, когда они вошли в дом и увидели над кучкой хрустальных осколков знакомую фигуру.
В общем, это был первый раз, когда Антонина Брониславовна притворилась мёртвой. На упрёки и вопросы почему ей вообще пришло такое в голову, старушка с еле видимой улыбкой отвечала: — А хотелось посмотреть на вашу реакцию.
Позже был второй раз и третий, мало того, за ним следовал четвёртый, и даже пятый. И каждый раз, каждый божий раз детишки: Васька, Влада и Анка, принимали за истину. Но с каждым якобы последним вздохом бабушки они пугались и плакали всё меньше и меньше, наоборот, им стало это в радость. Потом был шестой раз.
Антонина больше не звала к себе детей, не отвлекала дочь от работы, а просто упала посреди двора и лежала там, пока её не заметил Васька. Он, конечно же, испугался не на шутку, но, вспомнив, что бабушка умеет умирать по два раза в месяц, выдохнул с облегчением. Одно было странно: лил жуткий дождь, а бабушка раскинулась так, словно загорает. Он позвал мать со словами: бабушка опять разыгрывает!
Оказалось, шестой раз был настоящим...
— Матушка, но ведь наша бабушка жива! — кричала Анка.
— Она прикидывается! Она сейчас встанет! — поддерживала сестру Влада.
— Прикидывается... — тихо повторял Васька.
Они всё время ныли и умоляли не хоронить любимую бабушку, пока мать не окинула их строгим взглядом и не ответила мрачно: — Угомонитесь! Больше она не встанет.