Читать с первой главы здесь
Глава 4
Очнулся я от кислого тошнотворного запаха. Очнуться-то очнулся, а вот глаза открыть не смог – что-то мешало. Все тело разламывалось, ноги онемели, дышать было трудно.
Окончательно включиться в реальность мне помог истошный женский крик.
– О-о-ой! Люди добры-ы-е-е!! Да что ж это творится тако-о-е-е!!! Человека завалил-и-и-и! Господи, прости нас, грешны-ы-ых.
Я взбрыкнул раз, другой. От резких движений что-то холодное полилось мне за шиворот. Наконец мне удалось разлепить глаза. Я лежал, засыпанный и придавленный чем-то вонючим и склизким. Это вонючее и склизкое набилось мне в рукава, за шиворот и в штанины.
Взбрыкнув еще раз, я ухватился за подвернувшийся металлический прут и, с трудом раздвигая то, что было напластовано на меня сверху, поднялся и сел. Лучше бы я этого не делал, честное слово! Действительность была ужасней и отвратительней гоголевского «Вия».
Будучи завален пищевыми отходами и прочим пахучим барахлом, я «вынырнул» со дна мусорного бака. На меня таращилась выцветшими от старости глазами и крестилась закутанная в шаль старуха.
Горечь во рту, саднящая сухость в горле, резь в глазах и эти очумелые старухины глаза непременно меня бы доконали, если бы в эту секунду к старухе не подошел сухонький старичок. Указав на меня, словно на крокодила в террариуме, тросточкой, он глубокомысленно проблеял:
– Наверняка из газеты! Они сейчас за сенсациями гоняются, так еще не такое вытворяют. – Помолчав, он повернулся к старухе: – Сейчас про жизнь начнет тебя спрашивать или за кого пойдешь голосовать...
– Да неужто?! – Перепуганная бабка снова начала креститься. – Зачем жа ты в мусор-то зарылся, мил человек? Разве можно стока пить!
Матерясь на чем свет стоит, я выбрался из бака и начал отряхиваться. Куртка моя была залита чем-то липким типа сиропа, задубела и стояла колом. Ощупав карманы, я не обнаружил там ни кошелька, ни сотового, ни паспорта. Лишь ключи от квартиры звякнули в левом внутреннем кармане. Да часы еще, как ни странно, держались на запястье.
Убедившись, что полностью отряхнуться мне не удастся, я осмотрелся. Незнакомые дома окружали меня. По дороге ползли автобусы с незнакомыми номерами. Судя по всему, было утро. Сновали пенсионеры с сумками, подростки тусовались возле подъезда двухэтажного дома.
– Бабушка, где я?
– В аду, молодой человек. В геенне огненной, – деловито констатировал старичок дьяк и быстро заковылял прочь.
– Ишь, как нажрался, – раздалось откуда-то справа. Я повернул голову и узрел откровенную бомжиху в плаще шестидесятых годов и рваных ботах. – Глаза-то залил с утра пораньше... Чего в баке потерял-то? Мозги хоть не пропил?
– Мне скажет кто-нибудь, где я? Не пил я ни грамма. – Взглянув на старуху, только-только переставшую креститься, ударил себя в грудь: – Ну хоть вы-то мне верите?
– Как же ты тутось оказался, мил человек?
– Избили меня, разве непонятно? – Будучи не в силах сдерживаться, я заплакал. Отчаяние рвалось наружу. – Умоляю вас, скажите: какое сегодня число и где я нахожусь.
Что-то изменилось во взгляде старухи. Она подошла ко мне поближе и взглянула в глаза, словно хотела в чем-то убедиться. Ее лицо напоминало сухофрукт, которыми в изобилии торгуют лица кавказской национальности на нашем рынке.
– Тебя, мил человек, занесло в Борщевск. Сегодня – двадцатое мая.
Я попятился и сел на подвернувшийся ящик.
– Мать честная! Это ж где я больше суток провалялся?
– Как где? Тутось, мил человек. – Старуха указала на мусорный бак. – Пойдем со мной. Тебе ведь помыться хочется, переодеться...
– Да уж, не помешало бы.
– Вот-вот. А я тутось, недалече квартирую. Пойдем, пока не набежал никто. Я сына недавно схоронила, так от него одежды полный шкаф остался. Не понесу ж я все на рынок, правда?
– Спасибо, – смущенно поблагодарил я старуху. – Не знаю вашего имени-отчества.
– Зови бабой Глашей. А я тебя Найденышем кликать стану...
– Зачем же так, словно я котенок какой. У меня имя есть, Эдиком меня кличут...
– Тебя пусть так кличут в той жизни, – она махнула неопределенно рукой.
Мы шли по тротуару из досок. Я озирался вокруг. Меня окружали в основном двухэтажные дома из красного кирпича. Солнце блестело в лужах, на балконах сушилось белье. Чужая жизнь бурлила, размеренно следуя своим законам.
По-видимому, я производил двоякое впечатление на борщевцев. Они либо шарахались от меня, переходя на другую сторону улицы, либо откровенно показывали пальцем: дескать, посмотрите на это диво.
Оказавшись в горячей ванне, я чуть не замурлыкал от удовольствия, мысленно поблагодарив бога за то, что он послал мне сердобольную бабку Глашу.
Старушка тем временем хлопотала на кухне, гремя посудой и еле слышно что-то бормоча себе под нос.
Ощупав все свои ребра, я с удовлетворением отметил, что переломов вроде нет.
За чаем баба Глаша, промокая глаза вязаным платочком, поведала мне свою безрадостную историю.
– В пьяной драке забили его до полусмерти. До больницы не довезли… Похоронила я Васютку мово... И словно сердце с тех пор у меня остановилося, так тяжко сделалося! На земельке этой...
Поймав мой недоверчивый взгляд, она уточнила:
– Да такой же Найденыш был, как и ты! Своими-то господь не наградил. Так вот и мыкаюсь... Посадили этих нехристей, а что толку. Васятку-то не вернешь!
Дав мне денег на электричку, баба Глаша поцеловала меня в лоб и перекрестила. Я, со своей стороны, клятвенно заверил старушку, что вышлю деньги обязательно, для чего записал себе на ладони ее адрес.
Глава 5
За пару остановок до города я подумал, что на вокзале меня вполне могут ждать, и, не мудрствуя лукаво, сошел на ближайшей станции. Несколько раз пересаживаясь с автобуса на автобус, я добрался до той самой арки, у которой позавчера утром столкнулся с омоновцами.
Неподалеку оказался телефон-автомат. Выклянчив в ближайшем киоске жетон, я решил тотчас услышать голос любимой девушки.
– Алло, говорите, – вкрадчиво произнесла она. – Я слушаю.
– Это я, Натали...
– Тебя где носит, стахановец?
– После расскажу. – Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, я продолжил: – В квартире все в порядке?
– Ну, если не считать грязи и пыли на подоконниках... А что стряслось-то?
– Ты когда приехала?
– Вчера вечером. За сутки, как полагается, послала телеграмму... Звонила Черкасовым, Авраменко, никто ничего толком не знает...
– Я тебя встречал позавчера... – заторможенно пробормотал я.
– Ты всегда отличался особым видением мира, Эдичек... У тебя что, вчера дежурство было внеочередное?
– Никак нет. Ты вот что... Собирайся. Через час... – я посмотрел на часы, – встречаемся на квартире... Сереги Осокина. Смотри, чтоб «хвоста» не было!
– Слышь, Мегрэ, ты без меня тут случайно умом не двинулся? Я понимаю: недостаток этого самого...
– Через час! – оборвал я ее. – Помнишь, где это? Там все обсудим.
– Осокин? Осокин... Где это?
– Напротив памятника Ленину... Черная панельная девятиэтажка. Не помнишь, разве?
– Я только что из Питера, не ориентируюсь...
– Захвати ключи с брелоком... В серванте, в хрустальной вазе лежат.
Повесив трубку, я вышел из кабинки и, не оглядываясь, направился к троллейбусной остановке. На душе почему-то не было радости, словно в телефонном разговоре проскользнула какая-то фальшь.
Через час я сидел в Парке культуры на скамье, с которой отлично просматривался вход в подъезд, где жил мой одноклассник Серега Осокин. Сейчас он гостил в Польше у какого-то сверхдальнего родственника.
Вечер выходного дня набирал обороты: резвилась детвора, тусовалась молодежь, бомжи не успевали собирать освободившиеся из-под пива бутылки.
Серега проживал в доме «брежневского» типа. Вспомнив номер квартиры, я без труда отыскал балкон, на котором не так давно мы с Наташкой целовались.
Минут за десять до назначенного времени явилась та, которая последний месяц занимала все мои мысли. Что-то изменилось в ее облике. У меня даже мелькнула шальная мысль, что какая-то чужая девушка юркнула только что в подъезд. Посидев еще немного и убедившись, что никто в радиусе пятидесяти метров не проявляет активности, я не спеша двинулся следом за ней.
– Ну, здравствуй! – выдохнул я и накинулся на Наташку, едва захлопнулась входная дверь подъезда.
– Здравс... – Договорить у нее не получилось, поскольку ее рот я закрыл поцелуем.
У меня было ощущение, словно я вернулся с войны, чудом уцелев в мясорубке. Наташка была в таком открытом платье, что обсуждать проблемы, спокойно глядя на него, я не мог.
– Что за прикид, Эдик!.. У тебя гормональный бунт?.. Ты прямо как с куста... – успевала вставлять она в короткие промежутки между поцелуями. – Давай хотя бы в квартиру поднимемся.
Мыча и дыша, словно марафонец после тридцатого километра, я не отвечал на ее вопросы. Оказавшись в квартире Сереги, я возобновил свои попытки...
– Чем от тебя пахнет, Миклухо-Маклай? – отстранилась она от меня. – А ну-ка в душ! Бего-ом ма-арш!
Подставив голову под холодные струи, я с удовольствием крякнул. После душного майского дня тело требовало декабрьского морозца.
– Простудишься, Аполлон! – прозвучало неожиданно сзади. Я резко повернул голову и, потеряв равновесие, едва не поскользнулся в ванне. Наталья застыла в проеме дверей с махровым полотенцем в руках.
– Ты что, чувствуешь на расстоянии температуру воды?
– У тебя кожа гусиная по всему телу!
– Вот оно что!
Изрядно замерзнув, я врубил горячую воду и повернулся к Наталье полностью. Ее взгляд «прилип» к тому, что она видела уже не один раз.
– Ты... ты... – забормотала она.
– Я, я, – невозмутимо вскрывая флакон с шампунем и плеская себе на ладонь зеленоватую вязкую жидкость, закивал я. – Уже тридцать восемь лет, кстати!
Она прервала никчемный монолог, повесив полотенце на вешалку и захлопнув дверь.
Когда я вышел из ванной, на кухне пахло жареным мясом, перцами и какой-то незнакомой мне южной приправой.
– Ты никогда не фаршировала перцы! – удивился я.
– В Питере научили, – облизывая деревянную лопаточку, с которой капал жир, пояснила Наташа. – Вкуснейшая вещь между прочим! И в полном соответствии с наукой о раздельном питании: перцы и мясо, белок и зелень.
После ужина я, наконец, поведал Наташке о злоключениях, свалившихся на мою голову подобно метеоритному дождю.
Наталья прихлебывала чай и щурилась от сигаретного дыма, который, как я ни пытался направлять в форточку, почему-то уплывал в обратную сторону.
Смуглая кожа, слегка скуластое лицо с огромными голубыми глазами – все говорило о том, что в жилах Натальи смешались несколько кровей, и в настоящий момент все они не верили ни единому моему слову. В глазах как бы застыла усмешка: «Кончай полоскать мне уши, стахановец!»
– Эд, если ты придумал все это, чтобы оправдать свою неявку вчера на вокзал, так я давно тебя простила и не мучайся понапрасну.
– Ты мне не веришь... – Я выбросил сигарету в форточку и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по кухне взад-вперед. – Что ж, примерно этого я и ожидал.
– Если следовать твоему сюжету, то за квартирой должна вестись слежка. Как это в детективах называется? Технический контроль, во!
– Скажи лучше, неверующая. – Я опустился на табурет напротив нее и скрестил на груди руки. – Может, в мое отсутствие были телефонные звонки?
– Никаких звонков, никаких угроз... Ни по телефону, ни по факсу, ни по Интернету.
– Видно, они были уверены, что оклемаюсь я не скоро, – почесал я затылок. – Зачем им попусту светиться!
– Вот именно! А ты накинулся на бедную девушку с расспросами, с подозрениями...
– Чем раньше ты мне поверишь и начнешь относиться серьезно, тем...
– Тем раньше мы вернемся в свою квартиру? – перебила она меня. – Ты это хочешь сказать?
– Не передергивай! Думаю, что и здесь мы не в полной безопасности. – Я встал и, обойдя кухонный стол, обнял ее за плечи. – Пойми, я о тебе беспокоюсь. Пока для себя окончательно все не проясню, уходить с этой квартиры нам не следует.
– А как же с работой?
– Позвоню сейчас Трунову домой и возьму за свой счет несколько дней.
– И что за эти дни ты намереваешься сделать?
– Не знаю пока, Натка!
– Вероятно, ты возомнил себя крутым авторитетом или банкиром, – продолжала она гнуть свое. – Ну кто, прикинь сам, может охотиться за хирургами? И зачем хирургов в мусорные баки складывать? Кому нужна твоя жизнь... кроме меня?
– Так, значит, ты и устроила охоту! – решил я все свести к шутке.
Она не сразу нашлась, что ответить.
– Естественно. Ты куда-то исчез, вот я и решила...
– Ладно, – сдался я. – Мне не помешало бы хорошенько отдохнуть... Между прочим, – я взглянул на часы, – уже половина одиннадцатого.
– Пора укладываться?
– Погодь. – Я снова взял ее за плечи, повернул к себе. – Я даже не поинтересовался, как там Питер? Как твоя конференция? Где побывала, что увидала?
– В Эрмитаж так и не успела, – вздохнула она. – Перерывы короткие между лекциями. К тому же у нас в группе такие убежденные клиницисты попались – решили, что дополнительный материал не повредит. Каждый день по очереди кто-нибудь из нас просиживал допоздна за компьютером, конспектировал последние публикации. А наутро докладывал всей группе...
И снова я не дал Наталье договорить, закрыв ее рот поцелуем. Кое-как отстранившись от меня, она закашлялась:
– Ты и впрямь решил перед смертью надышаться? А если... друг твой приедет? Он ведь про нас не в курсах...
– Как это не в курсах! Ты что, не помнишь? К тому же он парень свой в доску трусы в полоску, поймет.
Мы в обнимку поплелись в гостиную. Там я усадил ее в кресло, а сам присел перед ней на корточки и попытался щеками раздвинуть ее колени. Она ворошила руками мою шевелюру, которая, если принюхаться, еще хранила неповторимые ароматы мусорного бака далекого Борщевска. Неожиданно я наткнулся на ее забинтованный палец:
– Где поранилась?
– Цап Цапыч взбесился, изувечил, – неуверенно объяснила она. – Не знаю, что на него нашло!
– Этот твой кот имеет характер... питбуля. Честное слово.
– Ничего, до свадьбы заживет, – улыбнулась она и повернула разговор в производственное русло. – Ты-то ладно – позвонишь заведующему, а мне с утра в клинику, отчет о специализации отдавать.
– Натка, я неделю тебя не видел! – на секунду оторвавшись от ее коленей, прошептал я.
– И что, насмотреться не можешь? Куда я денусь?
Внезапно меня пронзила догадка. Чтобы не выдать себя, я вновь уткнулся в ее колени. Но она, что-то почувствовав, отстранилась и встала.
– Наташ, я вчера утром, – стараясь не выдать голосом клокотавшее внутри негодование, начал я «зондирование почвы», – рыбок не покормил...
– Я покормила, не волнуйся, – ответила она так, словно речь шла не о вытекшем аквариуме, а о заведенном будильнике.
– Ну... и... как... они? – из последних сил сдерживая дыхание, выдавил я.
– Кто? Рыбки? А что им станет? Плавают себе...
Больше сдерживаться я не мог. Память внезапно прояснилась, и я вспомнил, почему остался недоволен телефонным разговором с Натальей пару часов назад: она заикнулась про грязь и пыль. Но ни того ни другого просто не могло быть: к ее приезду я сделал генеральную уборку.
Ринувшись за ней, я попытался схватить ее за плечи, но поймал... пустоту. Словно увидев меня затылком, Наталья резко развернулась, сгруппировалась и, схватив меня за воротник, перебросила через себя.
Протаранив лбом кухонный табурет, я ткнулся подбородком в собачью миску с водой. Разлеживаться не было никакого резона. Я вскочил, развернулся, но защититься от Наташкиной пятки не успел. Жесткий удар в левую бровь высек у меня из глаз искры. Вся кухонная утварь куда-то поплыла...
– Сука! Мерзавка!!!
Следующей ее мишенью стал мой пах. Откуда-то из-под диафрагмы у меня выпорхнуло судорожное «кхо!», и колени сами начали подгибаться. Последнее, что я увидел словно в замедленном повторе, был Наташкин разворот на 360 градусов с красивым полетом загорелой ноги, завершившимся где-то в районе моей левой скулы.
«Лучше притвориться вырубленным!» – мелькнуло в затуманенном, но невыключенном мозгу. Грохот падающего шестипудового тела сотряс кухню.
Глава 6
Излишняя самоуверенность еще никому не помогала. Видимо, сочтя меня грудой неуправляемого мяса, Наталья достала сотовый. В прорезь расколотого табурета я без труда фиксировал все ее телодвижения в прихожей.
– Привет, это я. – Голос, абсолютно лишенный эмоций, докладывал о проделанной работе. – Он расколол меня, пришлось успокоить... Я понимаю... Сколько нужно, столько и продержу... Шпалер скоро будет на чердаке доминошки, а что?.. Ну, если только это... Хорошо, жду! Адрес...
Кто бы мог подумать, что моя Натали владеет приемами рукопашного боя не хуже Ван Дамма и меньше чем за пять минут упакует меня не хуже итальянской технологической линии, производящей спагетти!
Когда в глазах у меня перестали скакать огненные чертики, я потихоньку стал осматривать кухню, стараясь найти хоть какое-нибудь орудие. Видимо, от моего падения раскрылась дверца духовки. Меня привлекла чугунная форма для выпечки орешков. У моей мамы, помнится, была такая же. Весьма, кстати, тяжелая.
Наталья тем временем колдовала в прихожей, шаркая обувью. Мне была видна лишь половина ее спины.
Потянувшись, я ухватился за пластмассовые рукоятки формы и, стараясь не издать ни единого звука, перетащил ее себе под живот. В форме угадывалось не меньше четырех килограммов.
Подумать только: я прятал увесистый кастет, чтобы ударить девушку, с которой связывал планы на будущее! Однако предаваться сантиментам времени не было. Наталья, по-видимому, обладала слухом рыси. В прорезь табуретки я увидел, как она на цыпочках побежала на кухню.
Хладнокровно перешагнув через меня, словно через свернутый ковер, она хлопнула дверцей шкафчика. Много бы я дал, чтобы проследить за ее действиями. Но, к сожалению, я лежал ничком, моля бога, чтобы она не обнаружила спрятанное у меня под брюхом орудие.
В следующую секунду Наталья присела на корточки и, не церемонясь, рванула мою левую руку назад, профессионально заломив ее. Я театрально застонал, мгновенно раскусив ее замысел: она достала веревку, чтобы связать меня. Этого допустить было нельзя!
Наталья рванула за локоть. Лучшего момента для контратаки могло не представиться. Я покатился влево, переваливаясь и освобождая свой «кастет». Еще мгновение, и рука разогнулась...
Наталья, выгнувшись, словно кошка, хотела уклониться от моего удара и нанести ответный. Но предвидеть, что рука моя окажется длинней сантиметров на сорок, а на конце ее будет чугунный слиток, она не могла.
Тупой удар по ребрам смешался с ее гортанным «у-й-я-а!!» Резко согнув колени, я выпрямил что есть силы правую ногу в сторону Наташкиной головы. И этот удар также достиг цели.
Она откинулась на мойку, ударилась затылком о кафель и медленно сползла на линолеум. Я вскочил, пощупал пульс на ее шее и веревкой туго стянул ее щиколотки и запястья двойным морским узлом.
Скрип тормозов за окном заставил меня осторожно отодвинуть шторку и выглянуть на улицу. Серебристый «Лэнд Ровер», припарковавшись у детской песочницы, распахивал дверцы. Пятеро «людей в черном», один из которых с бородкой и лысиной поразительно напоминал вождя мирового пролетариата, быстро направились в подъезд. «Вождь» задержался и бросил взгляд на окна. Показалось, он даже мне подмигнул.
Я метнулся в прихожую. На тумбочке возле телефона стояла раскрытая Наташкина сумочка. Я схватил ее, затем свои туфли, куртку и бросился в гостиную, к балконной двери.
Вспомнив, что балкон сдвоен с соседним, я обрадовался: у меня появлялся пусть теоретический, но шанс на спасение.
В отчаянии я рванул раму соседнего балкона, но она даже не шелохнулась. Плюнув с досады, я побежал обратно. Голова работала на редкость быстро: схватив табурет, подвернувшийся мне под руку, я запустил им в окно. Звон стекла слился с боем настенных часов: 21.00. Бросив взгляд на свои наручные, я метнулся в прихожую и прислушался: лифт гудел, норовя остановить кабинку на моем этаже. Я выскочил из квартиры, захлопнул за собой дверь и помчался наверх.
Бежать в носках через три ступеньки оказалось легко: вспомнилась спортивная молодость.
Когда лифт остановился, а на площадке, на которой не так давно мы с Наташкой целовались, зашаркали подошвы, я был уже двумя этажами выше и старался изо всех сил бесшумно увеличить отрыв. На что я рассчитывал – не знаю. Ведь люк на крышу, как во всех солидных «высотках», был наверняка задраен. Инстинкт самосохранения гнал меня наверх, не давая опомниться.
Вместо люка оказалась металлическая решетка, запертая на небольшой «почтовый» замок. Как нельзя кстати я вспомнил о Наташкиной сумочке. В ней должен быть маникюрный прибор со всевозможными пилками и ножничками... Раскрыв миниатюрный саквояжик, я присел от удивления: первый американский президент равнодушно взглянул на меня с зеленых купюр.
На какое-то время я отключился от всего происходящего. Обида перла из груди, как тесто на Пасху. Слезы душили. Ведь я доверял Наташке как самому себе! А ей просто... заплатили за меня! Как можно в одночасье перечеркнуть вечера и ночи, проведенные на одном дыхании – дыхании любви!
Не испытывая никаких угрызений совести, я быстро затолкал доллары себе в нагрудный карман, выудил из дебрей сумочки пилку для ногтей и собрался уже приступить к вскрытию решетки, как вдруг на колени мне выпал чудный перстень с голубым бриллиантом.
«Я не вор!» – сказал я себе и затолкал драгоценность обратно в сумочку.
Через несколько секунд кропотливого труда раздался щелчок – замок «раскололся». Я чуть не вскрикнул от радости. Но в этот момент заработал лифт. В один миг я очутился по ту сторону решетки, не забыв при этом защелкнуть обратно замок.
Выскочив на крышу, я услышал внизу голоса:
– Слинял он, задницей чую! Не с балкона ж спланировал... Карлсон, блин! Внизу асфальт, да и Кляча за рулем сечет...
– Не должен успеть, – возражал другой. – Карен звонила полчаса назад. Чтобы ухайдакать ее за это время и слинять...
– А вдруг у него другая квартира!
– Вдруг бывает только пук, да и то – когда испуг! Че гадать-то? Прочесать подъезд, как на Зареченской, и все дела!
– Ща, Утя выйдет – будет базар. Че без толку хавальник разевать! К тому же ты в курсах: за Карен Утя с нас по три скальпа сдерет!
– Один хрен, ждать велено...
Итак, путь назад отрезан. Оставалось сидеть на крыше и ждать, когда «слиняют» эти отморозки. Стало быть, Наташку (мою Натаху!) они кличут Карен... Интересно, интересно... Зачем я им понадобился? Узловой вопрос, за ответ на который я бы многое отдал. Если меня хотели убить, возможностей было предостаточно. Однако они этого делать не стали. Отвезли в Тмутаракань и затолкали в мусорный бак. Прекрасно зная, что после возвращения в город я первым делом свяжусь с Наташкой, не стали препятствовать нашей встрече.
Но Натка хороша! Стерва! Сучка! Столько времени прикидываться пай-девочкой... Не прощу!
Я взглянул на часы: половина десятого. Завтра к восьми мне – на работу. Но тот, кто за мной охотится, конечно, знает, где я работаю. Отследить меня в клинике проще простого.
У меня были деньги – достаточная сумма, чтобы автономно существовать какое-то время, не появляясь в местах, где меня могли поджидать.
Размышляя над своим незавидным положением, я не заметил, как начал накрапывать дождь. Скромно так начал, но потом захлестал от души.
Вы когда-нибудь бегали по крыше, утыканной антеннами, во время проливного дождя? Ни с чем не сравнимое, скажу я вам, ощущение.
По закону подлости дождь кончился в тот момент, когда я добежал почти до самого края здания – до шестого чердачного окна, соответствующего шестому подъезду. Металлическая решетка оказалась точно такой же, как и в моем подъезде, но замок... С первого же взгляда я понял, что без десяти граммов тротила мне с ним не справиться.
Выскочив на сырую после дождя крышу, я выругался так, что воробышек, сидевший на карнизе, предпочел камнем свалиться вниз. «Может, и мне последовать его примеру?» – мелькнула мыслишка.
Вновь подойдя к решетке, я пнул ее, рискуя привлечь внимание жильцов. Гигантский замок тотчас раскрылся.
Вот он, российский «авось»! Да здравствует отечественный пофигизм, спасающий нас в самых безнадежных ситуациях!!!
Мне повезло еще раз: из квартиры на первом этаже высыпала толпа подростков,
затерявшись в которой я без осложнений покинул подъезд и в сумерках почти побежал к тополиной аллее.
Глава 7
«Кажись, пронесло!» – сказал я себе, оказавшись в темноте под кронами деревьев. Прикрыв Наташкину сумку своей курткой, я вышел на асфальтированную дорожку и направился к ближайшему киоску, чтобы купить сигарет.
На одной из скамеек пенсионеры резались в домино. Я вспомнил, что, разговаривая по телефону, Наташка произнесла что-то типа «...на чердаке доминошки...». «Домино» – так назывался четырехэтажный дом сталинской постройки, находившийся сейчас от меня в нескольких кварталах. Прозвище свое он получил за причудливую черно-белую окраску стен.
Ноги сами вынесли меня к «доминошке».
Рисковал ли я? Безусловно, но... Как-то надо было распутывать клубок, в самом центре которого меня угораздило оказаться. Измена Натальи-Карен меня окончательно сбила с толку.
По строительным вагончикам, кучам песка во дворе и висевшей на уровне второго этажа «люльке» я догадался, что «доминошку» капитально ремонтировали. Двери подъездов были открыты, стекла в некоторых окнах отсутствовали. Фонари во дворе не горели. Без приключений я поднялся на четвертый этаж. Чердачный люк зловеще зиял сверху, подобно амбразуре вражеского дота. Тишина звенела в ушах, запах дерьма царствовал повсюду. Даже на чердаке, куда я с трудом взобрался по металлической лестнице, сильно воняло.
Поначалу мне показалось, что я угодил в комнату для перезарядки фотопленки: темень вокруг была жуткая. Лишь через несколько минут я различил небольшое окошко, выходящее на Октябрьскую площадь, на дальнем краю которой мерцало разноцветными огнями самое престижное в городе казино «Классик». Фонари, окружавшие площадь, потухли, и казино, подобно изумруду на черном бархате, светилось в темноте...
Где-то в подсознании у меня зародилась неприятная догадка, но оформиться во что-то не успела: странный звук заставил меня вздрогнуть. В люке, через который я проник на чердак, щелкнула зажигалка.
Я успел сделать несколько шагов в темноту, когда над люком появилась точка – уголек сигареты, освещавшая поросшие щетиной щеки. Что-то глухо звякнуло, и возле люка, словно материализовавшись из вонючего воздуха, начали появляться какие-то чемоданы.
Медленно попятившись, я укрылся за досками, поддерживающими стропила. Мне повезло – крыша «доминошки» строилась по старинке: из бревен, досок, рубероида и шифера.
Сомнений не оставалось: явился киллер с винтовкой. Скинув на доски с могучих плеч плащ, он взглянул на часы. Сходство с обезьяной-гиббоном было потрясающим: покатый лоб, расплющенный нос, выступающие вперед челюсти с толстыми губами...
Киллер расстегнул куртку. На толстой шее блеснула золотая цепь в палец толщиной. Включив фонарик, гиббон начал осматривать чердак. Каждое его движение приводило меня в ужас. Луч фонарика скользил по доскам, за которыми я прятался. Сердце у меня при этом замирало не один раз.
Внезапно раздалось пиликанье мобильника, едва не вызвав у меня инфаркт. Обезьяна при этом едва не выронила фонарик.
– Густав, привет... Я на месте... Базиль как? Через полчасика, говоришь? Дискета у меня, ща гляну... Еще тот обрубок!.. Да мне по барабану, хоть Папа римский... О`кей, конец связи!
Голосом гиббон поразительно напоминал Шарикова из фильма «Собачье сердце». Мне даже показалось, что сейчас раздастся: «Притесняете меня, па-паша!»
Меня он видеть не мог. Пока. Но через минуту-другую его глаза привыкнут к темноте, и тогда...
Вскоре щелкнул замок одного из чемоданов: гиббон начал готовить себе оружие, напевая мотивчик надоевшего шлягера. Я слышал характерные шорохи, клацанье и молча потел. И было отчего: ко всему прочему я становился свидетелем заказного убийства.
Видимо, завершив свой праведный труд, гиббон потянулся, хрустнув суставами, и выдохнул:
– Ну, Базиль, давай знакомиться!
Продолжение следует, оно здесь
Понравилось? Ставьте лайк, делитесь с друзьями в соцсетях, подписывайтесь на канал.