Пикуль вряд ли нуждается в особых представлениях. Пик его славы прошел, отгремели, летевшие один за другим многотомники, которые расхватывали как горячие пирожки. «Вече» выпускает полное собрание сочинений, но большого ажиотажа вокруг этого нет. Пикуль стал классиком (правда, непонятно чего, ведь историческим романистом назвать его трудно). Биография, выпущенная пару лет назад Антониной Пикуль в ЖЗЛ – тому подтверждение. Но классик – это не только тот, кого ценят, но и тот, кого можно спокойно забыть и задвинуть подальше. Он в пантеоне, а значит незначим, для нас, живых.
Но по этой же причине, после гула громких эпитетов и похвал можно взять любой роман с полки, чтобы перечитать, и взглянуть свежим взором на труды «классика».
Роман «Честь имею», я прочитал почти 30 лет назад в «Роман-газете», которую тогда уже можно было выписывать безлимитно. Хорошее издание – «журнальные сливки», без всякой нагрузки в виде мусорной поэзии, унылой критики и публицистики, перемежаемой заполняющими пустое место рассказами. Но «толстяков» тогда собственно и выписывали исключительно ради пары заветных романов, достать которые в виде книжного томика было немыслимо. Зная это, журналы старались не обманывать ожиданий читателя – публиковали того же «Пикулишку» в поднятие собственного тиража. Роман «Честь имею» тогда печатался помимо «Роман-газеты» аж в двух «толстяках», хотя и смотрелся как шаг вниз после топового «Фаворита». Пикуль шел на снижение, но мало кто ожидал, что карьера и жизнь его оборвутся так скоро. Он ушел, не растеряв аудитории, формально еще советским писателем, хотя по сути таковым никогда не был.
Пикуль В. Честь имею. — М.: Современник, 1989. — 720 с.
«Честь имею» писался уже в период болезни и необычайно долго, аж шесть лет (1982-1988). Стал последним романом, увидевшем свет в «Нашем современнике». В 1989 году там сменился редактор. Куняев, вцепившийся в редакторский стол и не выпускающий его по сию пору, публиковать «бульварщину» не желал. Но практику издания исторической романистики не бросил. Низкопробного Пикуля вскоре заменили «высокопробным» Солженицыным («Октябрь Шестнадцатого»).
Сам Пикуль в одном из интервью так определял основной посыл своей книги: «Меня волнуют моральные проблемы русского офицерского корпуса, вопрос офицерской чести остается всегда своевременным и насущным».
Из этого можно было бы, не мудрствуя лукаво, ведь автор сказал, заключить, что «Честь имею» - роман о чести. Однако заявление о ценности чести, беспрестанно повторяемое наподобие заклинания безымянным героем книги содержанием особо не подтверждается. Моральная составляющая сведена исключительно к области риторики, к пафосным восклицаниям. А так, перед нами рассказ о похождениях бравого генштабиста-разведчика, российского Джеймса Бонда, с явным уклоном в балканскую тематику.
«Честь имею», роман, как мне представляется, для Пикуля почти классический. Авантюрный блеск, белые пятна истории (ну что мы знаем о Сербии рубежа веков?), плюс богато истоптанный стадами историков и романистов исторический отрезок – предреволюционная Россия, предвоенная Европа да две мировых войны, в которых герой – самый активный участник.
Материал роскошный. Тут надо быть совсем идиотом, чтобы налажать и сделать совсем скучно. Пикуль в этом смысле не напортачил. Его мастерство как раз и состоит в особом умении организовать текст по принципам исторического популизма. Народная любовь к нему вполне понятна и объяснима – напористость и залихватскость повествования, равно как и эрудиция (тогда, да и сейчас, романы Пикуля вполне могут работать заменителями «Википедии»).
Но вводя громадные читательские массы в мир истории, Пикуль историком, не только по диплому, но и по духу не был. Более того, он откровенно антиисторичен. История, как наука находится далеко на задворках его литературной империи.
В «Честь имею», равно как и в большинстве своих текстов, Пикуль демонстрирует так называемый лакейский взгляд на историю. Его романы – запоздалая скандальная хроника временных лет, «желтая пресса» в исторических картинках. Читая «Честь имею» читатель гораздо больше узнает о том, кто с кем спал и как разлагался из выдающихся и просто известных людей той эпохи, чем о морали русского офицерства. История по Пикулю – громадная человеческая клоака. И он с удовольствие смакует и делится с нами сплетнями и грязными подробностями, предпочитая раскрывать исторические события с точки зрения не духовных высот, а духовной канализации. Кто такие «всемирно-исторические личности»? По Пикулю – сборище пьяниц, развратников и отборных дебилов. Они тащат человечество по пути прогресса.
Эта логика мужских сальностей и бабьих пересудов и принесла Пикулю славу. Сложные идеологические мотивировки, политико-экономические расклады не для него. Так объяснение провала генерала Самсонова в августе 1914 года основано на неподтвержденных слухах о личной вражде Самсонова и Ренненкампфа, мифической пощечине и неуемной страсти Ренненкампфа к сексуальным утехам. Объяснение может и не самое изящное, зато до чего понятное толпе: «нас на бабу променял».
«Честь имею» напоминает не столько художественное произведение, сколько беллетризированный путеводитель по исторически памятным местам. Герой не определяет обстоятельства своей жизни, он, скорее влеком ими. Он не более чем обзорная труба в руках Пикуля, демонстрирующего посредством своего генштабиста события начала XX века.
Где только мы не побываем с нашим безымянным офицером-патриотом, умельцем на все руки (сейфы вскрывает, поезда водит, стреляет без промаха и владеет аж четырьмя языками помимо двух родных)! Тут тебе и правоведческое училище, и погранслужба, преподавание в кадетском корпусе, разведка! География его передвижений и вовсе обширна – Пикуль рисует невиданный советскому читателю космополитизм: в Дубровник как к себе на дачу. Да что там Дубровник и Балканы, из которых герой не вылезает, - Париж, Берлин, Вена! Но и этого мало – через Джибути к бурам! А под старость еще и Персия. Где только не наследил безымянный русский офицер. Естественно без него не обошлись и крупные исторические события – выкидывал в окно последнего Обреновича, знал Гаврилу Принципа, присутствовал при гибели армии генерала Самсонова, при отречении государя-императора. Гучков звал его в масоны. И на закуску совсем уж попаданческое:
- На нас напала Германия! Что делать! – в панике бегут к нему.
- Уберите Тимошенко!
Вот кто ковал победу, наш герой – простой русский офицер из «Бархатной книги», а не Ставка плюс товарищи Сталин и Жюков.
Конечно, все это можно было бы трактовать символически. Мол, перед нами рассказ не об одном человеке, а некоем обобщенном образе русского офицера, который, как «Ноль-Ноль-Икс Супергагент», и там, и тут. Но уж больно искусственно, если не сказать анекдотично выглядит это всеприсутствие. Натужно. В каждой бочке затычка. Ничто в Европе не свершалось без догляда русского генштабиста! Бред.
Хотя по большей части герой наш – наблюдатель. Суть его великих свершений для Родины не всегда понятна. Многие из поручений мелки, а провалов катастрофически многовато для успешной карьеры.
Не вопрос, любая служба и почетна, и трудна. Но здесь у Пикуля не рутина наливается величием, а наоборот величие становится чем-то обрыдлым, надоевшей романной трескотней. Ставя высокие цели, Пикуль добивается обратного, потому что, как и было сказано выше, всегда сосредоточен на низменном. Он поет гимн не России, а конспирологии, тайным тропам, о которых мы все потом будем в 90-е взахлеб читать в газетных туалетных листках. Спору нет, грязи стоит за подвигами немало. Но к чему мешать навоз с позолотой? Трудно пропеть гимн России, сохраняя при этом конспирацию.
Не лучше ли было взять скромного офицерика, без царских кровей в ДНК и прожить с ним начало века? Неужели так скучно для читателя? Но ведь читала же с интересом вся Россия того же упомянутого в романе Куприна («Поединок»). Разве Ромашов не патриот в своем роде, разве он не русский офицер? Однако надо больше меди и одновременно больше легкости. Стремление к легкости, равно как и к показной маршевости делает патриотизм чем-то слишком уж несерьезным и бравурным. Герой несет сквозь года память из детства – чеканный шаг русских полков («трубы загудели, ангелы запели»). После него улица поскучнела. То есть поскучнела вся Россия, в которой всего-то яркого, что топот армейских сапожищ. Но отчего патриотичным, спрошу я, считается марш войск, а не марш, скажем, сантехников. Разве их имена не сгинули во имя того, чтобы Россия возвеличилась?
Ну вот мы и дошли до корневого понятия, вокруг которого крутится книга – до Родины. Что ж это такое? Пикуль не дает ответа. Предполагается, что читатель либо не спросит, либо знает, что это по умолчанию. Однако известно, что самые очевидные слова (свобода, равенство, личность, добро, зло) на деле - самые темные.
Сам герой тоже молчит. Хозяина, то есть Сталина он не любит. «Честь имею» - антисталинистский роман, там весь джентльменский набор антисталиниста. Ветры дули иные и надо было подбавлять критики культа личности, шагать со временем, чтоб не выпасть из актуального ряда. Большевистской доктрины герой не приемлет. В любви к царю не замечен. Государство? Сомнительно. Империю, недолюбливает. Березки? К природе герой очень равнодушен.
Что же для этого чурбана Россия? Неужели только область, очерченная на карте?
Что же тогда проповедуется в романе?
Патриотизм, если судить по книге, сведен к пустоголовому милитаризму. Россия – это слово. Очень по-современному. Россия – ничто, которое лезет во все. Но ничто не может быть чем-то.
Герой служит не России. Он просто абстрактно служит – потому что других целей (сделать что-нибудь руками, изобрести, написать, создать семью, наконец) и ценностей у него нет.
Пустоголовие рождает пустословие.
Весь роман написан цветастым, где приподнятым, а где сдержанно-мужским ура-патриотическим стилем, с широким диапазоном от патриотических восторгов до болей любителя таинственной Родины. Россия все время разваливается, ею руководят тупицы, но он ей ревностно служит. Простота языка ошеломляет. Что ж это получается, сто лет назад в высоких салонах изъяснялись также как и в городских дворах за пивом с доминушками? Но эдакую простоту и непосредственность речеизъяснения читатель полюбил. Хотя не только читатель. Возможно стиль Пикуля, его язык – это и есть эталонная манера российского бестселлера.
Пикуль – наш современник. Но это не похвала.
Отсюда, из романной паутины Пикуля возникли наши форумные историки-аналитики, вся наша историческая колумнистика. Из него же выросла и стада попаданцев, заполнивших реальные и виртуальные просторы, размноживших образ пикулевского генштабиста в целую библиотеку прапорщиков, выигрывающих Первую мировую или подавляющих революцию, выступающих тайными советниками Вождя, а то и закулисными правителями России, спасающими раз за разом на книжных страницах застойный СССР.
Мы все меньше читаем Пикуля, но это нас не спасает, потому что яд его прозы вспоил полчища бездарных эпигонов. А они в свою очередь готовят себе новую смену.
Сергей Морозов