В небе тают летние сугробы. С туч стекает мелкий серый дождь
В чёрный лес у чёрного истока. Редко воду вдруг бросает в дрожь,
Поворачиваясь на бок, ветер, и протяжно стонут глуби чащ,
Приклоняясь под тяжёлым вздохом к ряске по краям болотных чаш.
Хмурится безбровое чудовище в старом погорелом сосняке -
У Яг-морта ноги онемевшие подломились от колен в воде,
И стоит худое истуканное, опираясь на костыль ствола,
И гниёт не век уже избушечка, где когда-то Райда умерла…
Не пахали отродясь, не сеяли – тихо ходит непобитый зверь,
И ни пухом, ни уснувшей рыбою не нагрузят княж обоз теперь.
По погостам с каждым годом косятся, истлевают древние кресты,
А зегзицы не живому кликают, но считают лёгших здесь костьми.
Нет ни церкви, ни простой часовни – всё истлело со святою книгой -
Стережёт чащобу заповедную отсыревший сизобрадый идол.
Бор стоит усталый и угрюмый с Вознесения до Покрова…
И над миром плачет птица Сирин, распростёрши светлые крыла.
