Бочка с квасом стояла возле горисполкома. Сам факт такого соседства ни у кого не вызывал изумления: люди жаждут, дело-то житейское. Советская власть контролировала повседневность, но уступала будничности.
Помню такую же бочку на Советской, возле дома номер сто девятнадцать, помню бочку на набережной, недалеко от дебаркадера, помню передники продавщиц и пальцы, открывающие массивный, как тогда казалось, кран, пальцы и кольца с красными камушками, людей помню в очереди, белые эмалированные бидоны, банки стеклянные трёхлитровые, одуревших от зноя и запаха кваса полосатых ос, которые кружились над нами, как сегодняшние навязчивые наблюдатели-квадрокоптеры. Бочек было много, и продавали квас в бойких местах, но в длинные летние дни очереди всё равно вырастали.
Лет в десять я услышал достоверную, как меня убеждали, историю: будто бы милиция открыла одну такую бочку, почти пустую, а на дне – труп.
(Была ещё одна страшилка-быличка, про детский сад, в котором мышьяком травили крыс, одна крыса попала в молоко, директор приказала шума не поднимать, а на молоке сварить кашу, дети умерли, директор повесилась, повариха с ума сошла.)
Квас разливали в пол-литровые кружки и обычные стаканы, ополаскивали и снова наполняли квасом. Плотный хлебный сладковатый вкус – неповторимый, утраченный вместе с пузатыми бочками на колёсах, мясистыми окольцованными продавщицами, безопасными семейными дворами, пыльной нескошенной городской травой, вместе с неоплаканным веком под номером двадцать.
Философ и композитор (а главное – чуткий фиксатор перемен) Владимир Мартынов в одной из своих книг пишет об утраченных запахах. Вкусы тоже исчезли – прежние устойчивые вкусы. В начале проспекта Мира долгие годы стояла палатка СОКИ-ВОДЫ, где предлагали пустую шипучую газировку за копейку и газировку с вишнёвым сиропом за три; где теперь вкус той газировки? Там же, где снега былых времён – недосягаемо далеко.
Карпы, зеркальные карпы, которых выращивали в прудах возле Волгореченской ГРЭС, карпы, за которыми в Кострому приезжали из Иваново и Ярославля - чем таким их кормили? Почему у нынешней рыбы даже из дорогих магазинов нерыбный вкус?
Ириски-тянучки, шоколад «Алёнка», леденцы – то, что едят, жуют, лижут наши дети совсем не похоже на сласти нашего детства, вкусы убиты универсальной системой надзора над потреблением.
Ассортимент кажется безграничным, а на деле сводится к нескольким стандартным позициям, спрятанным под миллионом названий.
От такой свободы выбора поневоле затоскуешь по дизайнерски примитивной бочке у горисполкома.
По стоящим в очереди благодушно свободным людям – точно из книг раннего Аксёнова.
По многодневно размазанному, точно сливочное масло, мягкому и душистому лету, уходящему в общее прошлое.