Беседа отца Димитрия Смирнова с ныне почившим священником Георгием Орехановым (2 мая 1962 - 20 января 2020), автором интереснейшей книги «Русская Православная Церковь и Л.Н.Толстой. Конфликт глазами современников», в которой он не только рассматривает проблему отношений писателя с Церковью, но и даёт широкий контекст эпохи, общественных настроений и особенностей русской религиозной жизни в предреволюционный период.
Прот. Димитрий Смирнов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! Сегодня в нашей передаче «Диалог под часами» гость, отец Георгий Ореханов, который, я думаю, не один год… Да, отец Георгий?
Священник Георгий Ореханов: Да.
Прот. Димитрий Смирнов:. …исследовал жизнь и творчество Льва Николаевича Толстого, гениального, выдающегося русского писателя, одного из самых известнейших во всём мире. И я хотел поговорить с отцом Георгием как со специалистом именно об этой книжке – отец Георгий, покажи нам, как она выглядит, – вот в связи с чем.
Дело в том, что среди нашей, с позволения сказать, интеллигенции, которая живёт некими мифами в силу какой-то своей, может быть, узкой специализации, устойчиво живёт миф об отлучении Льва Николаевича от Церкви. Это всё сущая клевета и на Церковь, и на Льва Николаевича, потому что никто его от Церкви не отлучал – в этом не было никакой необходимости: он сам себя прекрасно от неё отлучил. Как и большинство наших современников-соотечественников, не понимая, что творят, делают такие вещи, которые их отлучают от Церкви. Поэтому по каждому персонажу нашей истории – известному или никому не известному – рескрипт об отлучении Церковь никогда не будет произносить. Обычно у нас отлучают от Церкви людей, непосредственно причастных к иерархии, к духовенству, которые что-то такое вытворяют, ну никак не совместимое с канонами, правилами Церкви, отеческим преданием, Священным Писанием и так далее. И то порой относятся весьма снисходительно.
Поэтому я с отцом Георгием просто мечтал об этом поговорить. Надеюсь, вам тоже будет интересно, а может быть, кто-то чего-то и запомнит и не будет эти отвратительные мифы повторять из года в год, из раза в раз, как про Джордано Бруно, которого якобы Церковь сожгла на костре, и прочие глупости. Если уж вспомнить про Джордано бедного – он просто был натуральный еретик: в его учение входило, что Иисус Христос не есть Сын Божий, а это – натуральный отголосок арианской ереси. За это по законам тогдашней Западной Европы полагалась смертная казнь – по государственным законам, – что он сполна и получил. А уж русское православие в этом вообще никак не участвовало и к этому не причастно.
Ну вот. Здравствуй, дорогой отец Георгий.
Священник Георгий Ореханов: Добрый день.
Прот. Димитрий Смирнов: Ты расскажи про историю создания этого твоего замечательного труда и вообще об этой теме. Что это она вдруг так тебя заинтересовала?
Священник Георгий Ореханов: Да, тут интересно то, что когда я стал этой темой заниматься и писать эту книгу, меня люди стали спрашивать: а почему, вообще, православный священник занимается Толстым, правильно ли это, может ли в этом для православного что-то интересное быть? Тут же всё ясно вроде бы. И я в какой-то момент задумался: а что действительно интересного в этой теме, почему она так интересна?
Прот. Димитрий Смирнов: Ну, вообще, сама личность… Это, действительно, такой гигант мысли… пусть он такой протестующий… И великий художник – с Толстым мало кто может сравниться в русской литературе. Как-то близко, рядом, может встать, но чтобы сказать, что это выше Толстого, – мы не найдём такого писателя.
Священник Георгий Ореханов: А в девятнадцатом веке у него до определённого момента конкурентов и не было. Ведь Достоевского, на самом деле, вот так внимательно прочитали уже очень поздно.
Прот. Димитрий Смирнов: Да, гораздо позже. Он такой пророк, он многое предвосхитил. А Толстым-то народ жил…
Священник Георгий Ореханов: Можно, вообще, сказать, что Достоевского как гениального писателя открыли уже в двадцатом веке, когда Толстой был в каком-то смысле визитной карточкой России. Вот я приведу один пример, очень показательный: всем, наверное, известный сейчас уже художник Прокудин-Горский… фотограф… уже его фотографии везде выставлены… В начале двадцатого века, а точнее в 1908 году, он делал целый цикл фотографий, и перед ним встал вопрос (а он хотел сделать первый русский фотопортрет): кого выбрать для этого. Выбор-то у него был: можно было императора снять, можно было Столыпина снять, можно было любого политического деятеля снять, ещё кого-то… Он выбрал Толстого – это очень показательно. Правда, Толстой в этот момент праздновал восьмидесятилетие. Но всё же это очень показательно, что первый русский фотопортрет – это портрет именно Толстого. И если бы мы приехали в Европу, например, в это время, то уже в любом книжном магазине мы на витрине нашли бы портрет Толстого. То есть можно сказать, что это был самый известный русский человек в это время.
И, конечно, я стал думать, чем эта тема ещё интересна помимо того, что это гениальный писатель, о чём Вы, батюшка, говорите…
Прот. Димитрий Смирнов: Это не только я говорю, я только повторяю общие места.
Священник Георгий Ореханов: …но здесь есть ещё один момент – это вопрос, который мы себе сейчас задаём всё чаще и по-разному его формулируем: почему произошла катастрофа семнадцатого года; был ли русский народ народом христианским, православным, или другие какие-то вариации… И вот вопрос, который я себе задал: как этот гениальный человек, который всю свою жизнь, надо сказать, очень любил Россию, с таким большим почтением, уважением относился к русскому крестьянину…
Прот. Димитрий Смирнов: Да, к простому народу весьма… Все его наивные какие-то новации всё-таки шли от сердца.
Священник Георгий Ореханов: А как он природу русскую чувствовал. Все школьники в советское время учили наизусть отрывок из «Войны и мира» про дуб, который Андрей Болконский увидел.
И вдруг такой человек такие страшные вещи пишет в романе «Воскресение» про Церковь. В этом романе – просто не все ещё знают, наверное, до сих пор – есть две кощунственные главы: в одной просто кощунственное описание Литургии, а в другой – не менее кощунственное описание молебна в тюремной церкви. Вот как это может быть, что русский человек, дворянин, представитель очень уважаемой фамилии дворянской, всю, можно сказать, сознательную жизнь проживший в Ясной Поляне (если побывать сейчас в Ясной поляне – это же одна из самых красивых усадеб русских), – вот как это могло произойти?
И размышляя над этим, я пытался этот клубок как-то начать распутывать. Вот как до этого дошёл сам Толстой? Это первый важный вопрос был. А второй важный вопрос: почему в России во второй половине девятнадцатого века это могло произойти? Потому что, конечно, это не случайно.
Прот. Димитрий Смирнов: Нет, конечно, он продукт среды всё равно…
Священник Георгий Ореханов: Безусловно…
Прот. Димитрий Смирнов: …хотя он на неё влиял отчаянно.
Священник Георгий Ореханов: Сам Толстой неоднократно говорил следующее: «Я говорю прямо о том, о чём думает всё мое поколение». И Чехов об этом в письмах писал: «Мы все с Толстым согласны; просто у него смелость есть об этом писать, а мы об этом не пишем». Так что, в принципе, взгляды Толстого, конечно, разделяли… Но тут нельзя абсолютизировать и говорить, что вся русская интеллигенция разделяла его взгляды. Это, конечно, не так, потому что были…
Прот. Димитрий Смирнов: Взять Константина Леонтьева – это же не так… А Толстой просто не понимал Евангелия и не понимал христианства – просто не понимал. Хотя его можно рассматривать как некого протестанта… Но протестанты – христиане, любящие Христа. А у него только полное отрицалово, с обидой даже… то есть там просто богоборческая такая ситуация. Но она идёт от распространённого в то время русского рационализма, которым и Лесков страдал… Все такие замечательные, якобы православные произведения – это сплошные рациональные вещи, лишённые самого главного: христианской мистики. Такие скелетики бытия. А Толстой ещё более радикален, он это ещё изрубил всё…
Священник Георгий Ореханов: Если отвечать на первый вопрос, почему именно Толстой, – тут есть два момента очень важных. Во-первых, история его жизни: всё-таки очень важно, что этот человек оказался сиротой, то есть он был лишён и материнской любви, и ласки, и вообще ощущения семьи. Сейчас даже появляются такие работы: например, американские психоаналитики пытаются рассуждать о том, какие впоследствии у Толстого были механизмы компенсации отсутствия материнской любви; они пытаются с этой точки зрения подойти. А второй момент – нам всем, конечно, очень не повезло, что наступил такой день, когда в руки Толстому попались произведения Руссо, которые глубокий отпечаток оставили в его душе, о чём очень здорово написал отец Георгий Флоровский в книге «Пути русского богословия». Он писал, что фактически Толстой застрял в восемнадцатом веке.
Прот. Димитрий Смирнов: Да…
Священник Георгий Ореханов: Вот то, о чём Вы говорите, этот рационализм на русской почве – это всё…
Прот. Димитрий Смирнов: У нас всё всегда с опозданием на сто лет.
Священник Георгий Ореханов: …отрыжка просвещенчества такого. То есть он из этих пут вырваться не смог. Действительно, можно согласиться с тем, что он не понимал Евангелия, потому что некоторые вещи, которые не присутствуют в этом нашем мире, которые нельзя потрогать руками или мозгами, ему были просто недоступны. Не случайно…
Прот. Димитрий Смирнов: Я тоже всегда поражался. Когда я его читал, особенно «Войну и мир» (я помню это ощущение, я ещё был очень молодой человек – по-моему, ещё в школе я читал), мне хотелось каждую фразу подержать в руках, ощутить её вес, красоту, несколько раз её перечитать, даже ощутить её вкус… Это были какие-то необыкновенные чувства – только с Пушкиным или с Блоком, или с Ахматовой были подобные ощущения.
И вдруг этот человек… Ну, понятно, что это не от ума его такие переживания душевные. Перед ним Евангелие – как он не мог почувствовать эту красоту духовную?! А он в этом совершенно не развит, даже интерес его к буддизму говорит об этом. Буддизм – это же тоже очень рациональное, особенно в русской интерпретации, философское учение. И вот он там ищет… Наконец, к старости дошёл до святых отцов. Если бы раньше вместо Руссо Антония Великого почитал, – я думаю, он смог бы оценить. Но тогда мало было таких книг… Но вот он к Оптиной приблизился, а Оптина ведь их издавала…
Священник Георгий Ореханов: Издавала. А у него в библиотеке «Добротолюбие» было…
Прот. Димитрий Смирнов: Вот это тоже странно: и не читал…
Священник Георгий Ореханов: Похоже, что он, во всяком случае, его открывал. Ведь Толстой в этом смысле был не только выдающийся писатель, но и выдающийся читатель. В его библиотеке – вот представьте себе по масштабам – двадцать три тысячи томов, причём на двенадцати языках. Сейчас, в наше время, многие библиотеки такому собранию бы позавидовали. Он к концу жизни читал на двенадцати языках.
Прот. Димитрий Смирнов: Русских книг вообще столько не было в природе тогда.
Священник Георгий Ореханов: Самое поразительное, что в большинстве этих книг есть пометки его на полях: то есть они не просто на полке стояли, а он их читал. И не случайно Мережковский назвал Толстого «тайнозритель плоти»: то есть он владел какими-то тайнами этого мира, но совершенно не владел тайнами духа. А другой автор серебряного века, философ Эрн, однажды написал о Толстом статью, и он сравнивал двух известных героев Толстого: Ерошку в «Казаках» и Нехлюдова в «Воскресении». Эрн здорово пишет о том, что вот эти два человека всё время в Толстом боролись. Ерошка – это символ такой вот непосредственной жизни, любования этой жизнью, и через это Толстой мог прийти к мистическому пониманию жизни. А Нехлюдов – это типичный русский интеллигент, который только может размышлять, и вот он размышляет… и вдруг, в какой-то момент, он в очередной раз открыл Нагорную проповедь, и ему какая-то истина открылась – это, кстати, финал романа «Воскресение». И даже Чехов, который сочувствовал Толстому, пишет, что этот финал не художественный и не убедительный.
И вот эти два человека… Человек, который стремился к жизни… а радость жизни присутствует же на страницах «Войны и мира»: это Наташа Ростова, это какие-то моменты жизни Андрея Болконского, Пьера Безухова… Там же есть поразительные сцены, когда Пьер Безухов находится во французском плену, и вдруг ему что-то открывается, и он говорит: «В плену держат меня. Кого, меня? Меня? Меня – мою бессмертную душу!» Он как бы прорывался к этой тайне, а Эрн пишет, что Нехлюдов ему не давал. Вот только этот Ерошка как-то начнёт…
Прот. Димитрий Смирнов: Я не читал. Вообще, интересно…
Священник Георгий Ореханов: Интереснейшая статья. И вот Нехлюдов в конце концов победил, потому что фактически Толстой сам отрёкся от своего художественного дара, и в 1881 году он написал такую бумагу, в которой было сказано, что всё, что он до этого года написал, пусть находится в ведении жены. А его жена, Софья Андреевна, обладала недюжинным коммерческим даром, и она умела из его произведений очень хорошую прибыль извлекать. Ещё один факт – я об этом в книге пишу – совершенно поразительный: когда Толстой стал стареньким, стали оценивать примерную стоимость его интеллектуального наследства – то, что мы сейчас копирайтом называем. И как Вы думаете, какая это была сумма?
Прот. Димитрий Смирнов: Абсолютно не представляю.
Священник Георгий Ореханов: Десять миллионов золотых рублей. То есть можно было бы от продажи его сочинений…
Прот. Димитрий Смирнов: Это и сейчас не мало.
Священник Георгий Ореханов: Конечно, это такой куш был, за который стоило побороться. И финальная трагедия его жизни – это борьба семьи с Чертковым как раз за это наследство.
Прот. Димитрий Смирнов: А что, Чертков мог каким-то образом это себе присвоить, что ли, реально?
Священник Георгий Ореханов: Реально он прямо присвоить себе этого не мог, потому что он не был родственником Толстого. Я об этом пишу очень подробно…
Прот. Димитрий Смирнов: А он через какие-то завещания мог?..
Священник Георгий Ореханов: Да, он придумал замечательную схему – схему составления завещания в пользу младшей дочери Толстого, которая в определённый момент с Чертковым была очень близка, и завещание было написано на её имя. Она себя противопоставила семье Толстого и потом очень об этом пожалела. И надо сказать… это, кстати, ещё один поразительный эпизод – возвращение Александры Львовны Толстой в Церковь, которое произошло уже в Соединённых Штатах, потому что она в какой-то момент уехала из России, её отпустили просто. Она приехала в Японию, а из Японии приехала в Соединённые Штаты. Она потом стала православным человеком – это известно – в Соединённых штатах…
Прот. Димитрий Смирнов: …она фонд организовала…
Священник Георгий Ореханов: Она организовала Толстовский фонд, ферму. Ферма эта спасла от голодной гибели огромное количество людей, причём всех национальностей, вер. Потом она на ферме в 1957 году построила храм Преподобного Сергия Радонежского. А когда она скончалась в 1979 году, её отпевал предстоятель Русской Православной Церкви Заграницей митрополит Филарет. Он, кстати, замечательное слово сказал на её отпевании, очень хорошее, глубокое. Он сказал, что Церковь скорбит вместе с близкими Толстого о судьбе Льва Николаевича.
Прот. Димитрий Смирнов: Разумеется. А как можно не скорбеть? Церковь с людьми-то не борется, а только со злостными всякими идеями.
Священник Георгий Ореханов: Вот когда начинается такая мышиная возня вокруг имени Толстого, очень неприятная…
Прот. Димитрий Смирнов: Клан или орден этих людей, которые почему-то именуют себя интеллигентными… Обыкновенная историческая ткань показывает, что они все, от начала до конца, лжецы.
Священник Георгий Ореханов: Здесь очень много, конечно… Ну, то, что неправда, это понятно… Но самое главное – люди вроде бы борются за его имя, а любви-то к Толстому в них не видно.
Прот. Димитрий Смирнов: Так они читать не умеют, даже в объёме девятого класса. Поэтому это всё какие-то жупелы.
Священник Георгий Ореханов: А реально, с моей точки зрения…
Прот. Димитрий Смирнов: Существуют некоторые такие факты, которые всё время… Младенец попал под машину – значит, Бога нет; Толстого отлучили от Церкви; а Земля-то вертится – а Церковь учит, что Земля на трёх китах… Ну бред сивой кобылы. И это повторяет интеллигенция, что интересно. Какая же интеллигенция, если какую-то ахинею проповедует?!
Священник Георгий Ореханов: Вы начали с акта отлучения…
Прот. Димитрий Смирнов: Мы к этому вернёмся обязательно.
Священник Георгий Ореханов: Давайте ещё раз этот текст прочитаем…
Прот. Димитрий Смирнов: Это обязательно нужно. Он у тебя приведён же?
Священник Георгий Ореханов: Да, в приложении. Что в этом тексте есть? С моей точки зрения… со мной, конечно, будут люди спорить, не соглашаться, но в этом тексте гораздо больше любви к Толстому, любви настоящей, чем у тех, кто считает себя его адептами и защитниками. А кроме этого текста есть и другие, у меня ещё один текст в приложении приведён – это письмо митрополита Антония (Вадковского), который был в то время первенствующим членом Святейшего Синода, Софье Андреевне Толстой, где он говорит: «Вся Россия скорбит о Вашем муже, мы о нём скорбим. Не верьте тем, кто говорит, что мы добиваемся его покаяния с политическими целями». В то время говорили такое: почему так Церковь переживает из-за Толстого? Потому, что если он покается, это будет, как сейчас молодёжь говорит, такая очень хорошая фишка, бонус хороший: вот Церковь своего добилась, переломила старичка, вот и прекрасно. А он пишет, что не это нужно, а нужно, чтобы Толстой душу свою спасал – единственно, об этом Церковь молится.
Прот. Димитрий Смирнов: Как будто Церкви нужны какие-то фишки! С нами Бог – какая ещё нужна фишка?! Вот не понимают, потому что мышиное плоское сознание. А я вот думаю – это им выгодно? это у них фишка? Как будто идёт некая политическая игра. Да заберите всё! Уж забирали: и храмы забирали, и духовенство расстреливали – а что изменилось? Церковь – как была, так она и есть! И будет до конца времени!
Священник Георгий Ореханов: Вообще говоря, когда вышел этот акт об отлучении Толстого (ну мы его называем отлучением), всё-таки имелось в виду, что Толстой, если он захочет как-то изменить свои взгляды, покаяться, должен это сделать публично, потому что оскорблял он Церковь публично, трактаты издавал по всему миру огромными тиражами, и предполагалось, что какое-то он должен заявление сделать.
Прот. Димитрий Смирнов: Да, конечно.
Священник Георгий Ореханов: Но вот что интересно: когда он, уже смертельно больной, лежал на станции Астапово, ведь к нему кто приехал? Старец Варсонофий Оптинский. А старец Варсонофий – о чём тоже не все знают – имел с собою запасные дары. И он получил следующую инструкцию: если Толстой шёпотом ему на ухо скажет одно слово «каюсь», он имеет право его причастить. Это же поразительно просто…
Прот. Димитрий Смирнов: Снисхождение крайнее.
Священник Георгий Ореханов: Всё, что только можно было сделать, – всё сделано. Предположим на минуту, что это произошло бы, а потом старец Варсонофий рассказал бы об этом, – да никто бы не поверил ему просто, сказали бы: ты всех нас обманываешь. А важно было не то, поверят тебе или нет, а важно было спасти этого человека, к чему Церковь всегда и стремится. То есть всё было сделано, но там уже…
Прот. Димитрий Смирнов: Чертков с компанией его, по-моему, не пустили вообще.
Священник Георгий Ореханов: Толстой даже не знал, что он приехал. Да что старец Варсонофий! Он не знал даже, что жена к нему приехала. Жену не пустили – это же просто поразительно! Это какой цинизм может быть, что вот человек умирает… Ну ладно, вы Церковь не любите, хорошо, но это же жена, ведь они вместе прожили сорок восемь лет – это же не шутка! И Толстой не знает, что она здесь… есть фотография, когда она чуть ли не ползёт, встаёт на цыпочки и в окошко заглядывает, только бы своего Лёвушку увидеть. И за два часа до смерти, когда он в коме уже был, её пустили. А он уже никого не узнавал. То есть эти люди страшную взяли на себя ответственность, жуткую просто.
Интересно… я вот о чём расскажу. Когда Александра Львовна уже была в Америке, была всем известна, а она была духовной дочерью владыки Василия (Родзянко)… И после её смерти один корреспондент у владыки Василия брал интервью и спросил: «Владыка, а когда-нибудь Александра Львовна Вам на исповеди каялась по поводу этого астаповского дела, в том, что не допустили священника?» Владыка говорит: «Я не могу тайну исповеди открывать». Дальше они разговаривают (в «Новом мире» интервью напечатано – очень интересное), второй раз он спрашивает: «Ну владыка, ну всё-таки, скажите, покаялась она или нет?» – «Не могу». В третий раз он спрашивает, и владыка говорит: «Ну Вы поймите, я Вам тайну исповеди открыть не могу, я могу сказать только одно: она всю жизнь скорбела об этих днях своей жизни». Всю жизнь. То есть для неё это была трагедия, и то, что она потом спасала людей десятками тысяч от голодной смерти – это вот такая форма покаяния.
А для Черткова, конечно, эта возможность не была открыта, потому что он…
Прот. Димитрий Смирнов: Ну, хотя фамилия происходит от другого слова, но тоже как-то в русской транскрипции… Это не случайно, что вот именно человек с такой фамилией всё вот это совершал.
Священник Георгий Ореханов: Да. Ну вот, такая очень печальная для нас история.
Прот. Димитрий Смирнов: Ты, может быть, приведёшь некоторые важные слова из этого документа? И потом я хочу, чтобы какой-то интерес был к этой книге. Тираж-то уже, наверное, распродан.
Священник Георгий Ореханов: Надо посмотреть.
Прот. Димитрий Смирнов: Она в «Православном слове» продается?
Священник Георгий Ореханов: В «Православном слове». Я тогда немножко расскажу. Вот тут приложения есть, это я документы печатал, и первое приложение – это выписки Исповедальной книги в фамильной церкви Толстых, как он и члены его семьи причащались. Он сам, кстати, причастился в последний раз в жизни в апреле 1878 года. Вот мы говорили о том, что для него очень трудно было некоторые вещи понять. Вещь, которую он никогда не мог понять в своей жизни, которая всегда у него вызывала недоумение и раздражение, это Евхаристия.
Прот. Димитрий Смирнов: Ну понятно, это из «Воскресения» очень видно.
Священник Георгий Ореханов: «Воскресение» – это уже некоторый финал, а в 1878 году (это всё-таки за двадцать лет до «Воскресения») у него в дневнике есть запись о том, что в этот день он причащался, – а он тогда как раз причастился в последний раз в жизни, – и вот не может он этого принять. В «Исповеди» он очень подробно описывает ощущение, которое он испытывает, – для него вообще всё, что совершалось с телом человека, было совершенно закрыто… Вот он, например, не понимал, зачем нужен обряд погребения, зачем эти песнопения нужны… Умер человек... он тоже в одном месте пишет…
Прот. Димитрий Смирнов: Чистый рационализм, какой-то хрустальный…
Священник Георгий Ореханов: Тогда возникает вопрос: он же каким-то образом о вечной жизни писал – вот как её тогда представлять? Это для него такой крест мысли был: то есть, с одной стороны, он не принимает идею вечной жизни, а с другой стороны, он не может согласиться с тем, что вот он умер, – и всё кончилось.
Прот. Димитрий Смирнов: Да, вот он говорил: почему так мужики легко умирают? Это его мучило…
Священник Георгий Ореханов: И он начинает какие-то конструкции создавать… Между прочим, тем, кто хочет с его мыслью познакомиться более глубоко, я советую его дневник читать, потому что всё-таки его трактаты философские, с моей точки зрения, очень плоские. Они для большого количества людей написаны – на издание, так сказать, на потребу. А вот в дневнике он более откровенно высказывается. Видно, какие он мучения испытывает… что-то формулирует – нет, это не то; нет, это не подходит; нет, надо по-другому. Он же в каком-то смысле был очень честным человеком, он понимал, что он профанирует святыню, он профанирует…
Прот. Димитрий Смирнов: По своей культурной составляющей он, конечно, это понимал…
Священник Георгий Ореханов: …а выйти из этого замкнутого круга он не мог. Интересный очень документ есть, как Константин Петрович Победоносцев «Крейцерову сонату» Толстого читал. Очень интересно, тоже я советую посмотреть это письмо. Оно давно было открыто, но так как оно очень мало известно, то я его тоже здесь напечатал.
Прот. Димитрий Смирнов: Да вообще у нас Победоносцев… он оценён, конечно, – это великий сын Отечества, – но широкого распространения его труды не нашли, и популяризация его как автора, к сожалению, ещё не состоялась. Это, конечно, необычайно…
Священник Георгий Ореханов: Можно я несколько слов процитирую вот из этого письма митрополита Антония (Вадковского), о котором я говорил?
Прот. Димитрий Смирнов: Ну, пожалуйста.
Священник Георгий Ореханов: Это письмо Софье Андреевне Толстой: «Пишу Вам настоящие строки, как и в прошлом году, движимый непреодолимым внутренним побуждением. Душа моя болит о муже Вашем, графе Льве Николаевиче. Возраст его уже старческий. Упорная болезнь видимо для всех ослабляет его силы». А это 1902 год, он был тяжело болен и жил в Крыму в это время. Далее: «Неужели, графиня, не употребите Вы всех сил своих, всей любви своей к тому, чтобы воротить ко Христу горячо любимого Вами, всю жизнь лелеянного, мужа Вашего? Неужели допустите умереть ему без примирения с Церковию, без напутствования Таинственною трапезою тела и крови Христовых, дающего верующей душе мир, радость и жизнь? О, графиня! Умолите графа, убедите, упросите сделать это!»
О чём он пишет? Верните своего мужа ко Христу. Ни к нам, ни к Синоду…
Прот. Димитрий Смирнов: А эти люди как говорят? «Институт Церкви». Они думают: собрались несколько мужиков и создали институт, потом зарегистрировали его в государстве, и всё пошло-поехало. Если для них Христа нет – это не значит, что не он Церковь основал. Они также сейчас говорят: «институт семьи». Как будто собрались, подумали: какие-то женщины ходят, давай создадим институт… Чушь собачья. Но она буквально в каждой речи повторяется: институт семьи, укреплять институт семьи. Как будто это армия или военно-морской флот…
Священник Георгий Ореханов: И по поводу отлучения… По поводу этого документа я вот что хочу сказать: мысль о том, что какой-то такой документ нужно издать, очень рано появилась, ещё в начале девяностых годов девятнадцатого века. Ведь произведения Толстого распространялись в Европе и ввозились в Россию. И те трактаты, которые он стал писать и выпускать, были направлены против Церкви. Он этого не скрывал, и это была его задача. Каким-то образом Церкви надо было на это отреагировать. Странная коллизия: с одной стороны, Толстой называет себя верующим и христианином, цитирует Евангелие, а с другой стороны, поносит Церковь. Как это, вообще, понять?
Прот. Димитрий Смирнов: Ну, претендовал на то, что он знает Истину – не Церковь, а он правильно понимает Евангелие.
Священник Георгий Ореханов: Да. Интересно, что когда в 1901 году этот документ был опубликован, многие люди потом писали в Синод: мы не понимаем, Толстой – это же примерный христианин, за что вы его отлучаете? А почему они так писали? Потому что его трактаты были им недоступны. У них под руками были «Война и мир», «Анна Каренина», про которую Достоевский написал, что это лучший русский роман девятнадцатого века. То есть его авторитет…
А «Исповедь» издАли в России в сильно урезанном виде. Даже «Исповедь» – хотя это первое произведение, ещё достаточно скромное в этом ряду. И непонятно было – за что, почему так. И люди, которые составляли этот документ, – а я подробно пишу, кто составлял и как, – они понимали, что нельзя просто с плеча рубануть. Интересно вот что: у этого документа, у акта Синодального, был черновик, и в этом черновике стоял глагол «отлучил», причём вот в каком контексте – он сам себя отлучил от Церкви; то есть очень нейтрально и справедливо. Но даже этот абзац вычеркнули…
Прот. Димитрий Смирнов: Чтобы это не звучало…
Священник Георгий Ореханов: Чтобы это не звучало, потому что Победоносцев, который, надо сказать, лично Толстого очень не любил, уже в этот момент понял: что бы Церковь ни написала о Толстом, это будет в штыки принято, это будет скандал общественный. И разразился, конечно, скандал. Мы же знаем, что было: после этого отлучения везде, где имя Толстого вспоминалось, ему овацию устраивали – на выставках художественных… везде. Выставили портрет Репина, его украсили цветами, встречали аплодисментами. Вот противопоставить себя Церкви любым способом…
Вы говорите: интеллигенция… А наш уважаемый Александр Александрович Блок написал прямо и просто: «Всё ничего, всё еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой….Ничего, что нам запретил радоваться Святейший Синод: мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться». То есть сказано явно, чтобы противопоставить себя Церкви любым способом…
Прот. Димитрий Смирнов: Ну он же потом и деву-революцию прославлял… Об одном печалюсь, что он не дожил года до сорокового. Он бы на это на всё поглядел…
Священник Георгий Ореханов: А те, кто дожил, они же…
Прот. Димитрий Смирнов: ...полегли…
Священник Георгий Ореханов: А те, кто за рубежом, они всё поняли сразу…
Прот. Димитрий Смирнов: Каждый человек, когда душа его отходит от тела, сразу всё понимает – весь атеизм соскакивает с белыми тапочками.
Священник Георгий Ореханов: …Когда этот документ писался, старались, конечно, придать ему такую форму, чтобы этот скандал – понятно было, что он будет, – был максимально смягчён. В этом документе нет слова «анафема», нет слова «отлучение» – ничего этого нет. Интересно, что потом, когда этот документ был издан, понадобилось его комментировать. Один очень интересный комментарий написал епископ Сергий (Старогородский): о том, что это за документ и как его понимать. А написал он свой комментарий потому, что сам участвовал в создании этого документа (это уже сейчас известно). И владыка Сергий употребляет такое выражение: «некое подобие отлучения». С одной стороны, это не отлучение в строгом смысле слова; а с другой стороны, это свидетельство, что Толстой членом Церкви не является и не может являться до тех пор, пока не покается.
Прот. Димитрий Смирнов: Свидетельство, конечно…
Священник Георгий Ореханов: Да, лучше всего, наверное, говорить «свидетельство». Я еще раз призываю всех этот документ прочитать, потому что в нём очень много интересного. Например, в первом абзаце говорится: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая».
То есть авторы документа признают, что Толстой – великий писатель (и митрополит Антоний Вадковский неоднократно об этом говорил и писал – писал Софье Андреевне, что никто не отрицает таланта Толстого, но произошла катастрофа, он сам от этого таланта отрёкся, от своего художественного дара, и тридцать лет своей жизни потратил на борьбу с Церковью). И дальше в документе перечисляются его ереси. Но чем этот документ кончается? Он кончается призывом молиться за Толстого, чтобы тот изменил свою позицию – вот что очень важно, конечно. То есть это, по сути, свидетельство для меня – может, это прозвучит как-то парадоксально, и я знаю, многие люди со мной не согласятся, но для меня этот документ свидетельствует о том, что по-настоящему любовь к Толстому продолжала жить только в Церкви. Потому что Церковь так устроена: она призвана всех любить и ждать от человека покаяния.
Прот. Димитрий Смирнов: Ну да: «…любите враги ваша…» (Лк. 6, 35). Тут, собственно…
Священник Георгий Ореханов: …всё сказано.
Прот. Димитрий Смирнов: А эти люди, с которыми полемика… всякое снисхождение им оказывается… с ними вести диалог, на самом деле, невозможно, потому что они всегда орут, чтобы перекричать; все их аргументы всегда несостоятельны, и они широко, свободно и глубоко употребляют ложь.
Священник Георгий Ореханов: Да.
Прот. Димитрий Смирнов: И последние события в нашей стране только убеждают… Вот есть такой клан, орден: что бы ни сделал кто-то против, они – за. Это просто даже интересно… Поэтому нет смысла пытаться с ними о чём-то договориться – это совершенно бесполезно. И дальнейшие события, собственно, и показали… Более того, вот сейчас… Ну, прошли две русские революции – революция, потом переворот, – ничему это не научило, вот просто – ничему. Что ещё надо? И сейчас всё-таки к этим новым… вернее старым переписанным тенденциям опять внимание, их пропаганда… как будто вообще не было бесов уже у станка. Всё уже прошли; нет – всё, как будто заново… Такая глубокая ненависть ко Христу, к Церкви – именно в принципе, без всякого… подозрение такое… Сражение внутреннее идёт всё равно… И Толстой был этим, бедный, заражён, конечно.
Священник Георгий Ореханов: И тут, батюшка, ещё один момент, о котором я хочу сказать. На самом деле, и современные люди образованные очень часто заражены толстовством, сами не подозревая об этом; даже, может быть, Толстого никогда не открывая. Потому что вот тот рационализм, о котором мы говорили, такое плоское очень отношение к религии… Толстой в конце жизни писал уже совершенно парадоксальные вещи. Он писал о том, что в мировых религиях ценно то, что их объединяет между собой; а объединяет их моральное учение; моральное же учение всех мировых религий примерно одинаково (что, на самом деле, совершенно не так).
Прот. Димитрий Смирнов: Это, во-первых. А потом для нас, христиан, оно вообще не важно, потому что христианство – это вообще не религия. Это уж мы так… Ну, буддизм тоже считается религией. Если буддизм религия, то и коммунизм религия – на чём я, собственно, всегда и настаиваю: надо его рассматривать в системе религий, – и фашизм религия.
Священник Георгий Ореханов: А дальше он пишет, что вот то, что разделяет религии, вся эта мистика – это всё, конечно, наносное; это возникает со временем и никакого отношения не имеет к первоистокам. Известный эпизод: берите Евангелие и вычеркивайте всё, что вам там не нравится, что кажется противоречащим разуму.
Прот. Димитрий Смирнов: Вот он так и делал.
Священник Георгий Ореханов: Людям, которые защищают Толстого, стОит взять это «Евангелие» и открыть один раз. Ведь чем «Евангелие» Толстого заканчивается? Оно же жутко заканчивается: Христос умирает на кресте, он изнемогает… эти его муки… ему губку дают… Почему Толстой так полюбил художника Николая Николаевича Ге? Потому что… Вот в прошлом году замечательная экспозиция была на Крымском Валу… Ведь Ге создал целый цикл…
Прот. Димитрий Смирнов: Я даже не пошёл на неё. Я не могу на это смотреть. Интерпретация Ге – чисто русская. Но это всё неправда – и в художественном плане тоже.
Священник Георгий Ореханов: Безусловно. И что важно: нам Господь кроме Толстого ещё даровал Достоевского. А Достоевский очень тонко всё понял. Ведь парадокс, что Достоевский умер в 1881-м году, когда ещё ни одной строчки антицерковной не было напечатано. И он очень глубоко понял – это можно видеть по его романам, – он прозрел, что эта теория о том, что в религии исключительное, самое большое значение имеет моральное учение, а вся мистика не важна, скоро станет очень популярной. Но он, к сожалению, не дожил до того момента, когда он мог бы что-то противопоставить Толстому словесно. Просто скончался.
Но в этот момент первая картина Ге, «Тайная вечеря», уже появилась и экспонировалась. И Достоевский в «Дневнике писателя» пишет: «Вот сидит Христос, – но разве это Христос? Это, может быть, и очень добрый молодой человек, очень огорчённый ссорой с Иудой… К Учителю бросились его друзья утешать его; но спрашивается: где же и причём тут последовавшие восемнадцать веков христианства? Как можно, чтоб из этой обыкновенной ссоры таких обыкновенных людей…, собравшихся поужинать, произошло нечто столь колоссальное?» А весь этот цикл Ге появился только через десять лет после смерти Достоевского – там уже Николай Николаевич развернулся на всю катушку. Я каталог полистал – он же какие эксперименты ставил у себя в мастерской? Он раздевался донага и сам себя распинал на кресте, чтобы пережить страдания Христа, чтобы это получилось художественно, чтобы понять, что Он испытывал, что могли испытывать люди вокруг Него.
Прот. Димитрий Смирнов: Ну чисто чувственное восприятие.
Священник Георгий Ореханов: И он создаёт такие полотна, которые просто запретили к экспонированию – император Александр Третий запретил, – и они где-то там висели, и их могли видеть только художники. Профессионалы, как бы мы сказали. А Толстой всё это с восторгом воспринял, потому что, с его точки зрения, Ге угадал то самое главное, что есть в Евангелии, то есть они вместе с Ге открыли эту Евангельскую первооснову. Ну, и, конечно…
Прот. Димитрий Смирнов: И вот как интеллигенция… их главный пафос… они почему-то считают, что они – вправе всех учить, но не дают такой возможности Церкви. Если Церковь что-то высказывает, то: «Чего это вы нас учите? Что это вы вмешиваетесь?» Как будто мы к ним обращаемся. Очень жёстко на это реагируют; сами же – всё время учат. Так же и Толстой – взял и написал Священное Писание; что ему не подошло – почеркал. Но это же просто безумие какое-то!
Священник Георгий Ореханов: Ну и сейчас, к сожалению, такое отношение к христианству в среде образованных людей очень распространено: даже если человек никогда Толстого не раскрывал, он считает, что главное – жить по заповедям. Но по заповедям, между прочим, жить не всегда удаётся, как мы знаем…
Прот. Димитрий Смирнов: Вообще-то, по учению Церкви их выполнение невозможно, это только Бог может человеку дать их исполнение.
Священник Георгий Ореханов: Эти люди просто от главного, от этого стержня христианской жизни, отреклись вслед за Толстым. А стержень христианской жизни – вокруг чего? Это Воскресение Христово. А без Воскресения Христова, без принятия Воскресения Христова всем сердцем, невозможно жить по заповедям. Это всё иллюзия будет, мы же…
Прот. Димитрий Смирнов: Да и вообще нет христианства. Это есть какая-то оболочка, одна скорлупа.
Священник Георгий Ореханов: Почему это актуально очень? Потому что об этом надо говорить, объяснять…
Прот. Димитрий Смирнов: Ну вот у тебя был хотя бы один какой-нибудь случай, чтоб кому-то ты все-таки объяснил?..
Священник Георгий Ореханов: Был, и не один. Ко мне на исповедь приходили люди после чтения этой книжки.
Прот. Димитрий Смирнов: Да что ты!
Священник Георгий Ореханов: Да, такие случаи были. Не много, но были.
Прот. Димитрий Смирнов: Я много в жизни пережил таких – ну просто трагедий. Хороший человек, с замечательным воспитанием, очень тонко чувствующий, широко образованный – и вот, как стена: не понимает каких-то очень простых вещей. И причём это не интеллектуально, а в нём стоит какая-то странная преграда.
Священник Георгий Ореханов: А знаете, батюшка, у меня гипотеза есть, почему это происходит…
Прот. Димитрий Смирнов: Да, вот интересно…
Священник Георгий Ореханов: Я могу это высказать…
Прот. Димитрий Смирнов: Для меня – загадка. Если ты меня просветишь, я тебе буду очень благодарен.
Священник Георгий Ореханов: Ну, не то, чтобы просвещу. Для меня подсказка есть… Есть такая замечательная книга, «Окаянные дни» Бунина, где он рассказывает…
Прот. Димитрий Смирнов: …правду-матку режет…
Священник Георгий Ореханов: Да, о разрушении России. И он пишет, что только когда мы увидели всё это, мы поняли, какую Россию мы потеряли. Причём для него это всё уже воспринималось как окончательная трагедия: всё потеряли. Не то, что теряем, а всё – уже ничего не восстановишь. И он пишет, что мы не понимали всю глубину России, всю её славу, богатство и сложность. Это замечательные слова.
Вот мне кажется, что многие люди, которые берут себе Толстого в союзники и апеллируют к нему, и пользуются его авторитетом… Очень часто даже очень образованные люди, просвещённые, окончившие не один факультет, этой сложности жизни девятнадцатого века не понимают. Почему они так с плеча рубят: был великий писатель, и была не очень просвещённая Церковь? А то, что эта Церковь дала миру великих учёных, как мы сейчас знаем… В девятнадцатом веке Церковь дала миру великих учёных…
Прот. Димитрий Смирнов: Так и полководцев… и кого только не дала…
Священник Георгий Ореханов: Вот это всё надо чувствовать и понимать, что не просто собрались дурачки какие-то, которые что-то такое написали. Это люди глубокой культуры, глубокого понимания…
Прот. Димитрий Смирнов: И долго это был вообще самый образованный класс – попы. А уж про епископов я не говорю…
Ну, что ж спасибо, дорогой отец Георгий… Но мало… Час пролетел, надо бы ещё дальше… Ну, Бог даст, мы продолжим.
Священник Георгий Ореханов: Спасибо.
Прот. Димитрий Смирнов: Спасибо вам за ваше внимание. Я прямо даже чувствовал, как вы напряжённо следите за нашей беседой. Простите, что я немножко гнал, потому что я чувствовал, что мы не укладываемся. Мы только некоторые объекты этой темы затронули.
Спасибо и тебе, отец Георгий.
Священник Георгий Ореханов: Спасибо за приглашение.
Прот. Димитрий Смирнов: Спасибо, что пришёл. До свидания.